Для тебя - Кристен Эшли

Салли отправился вместе со мной и агентами в конференц-зал, а Колт, даже не взглянув в мою сторону, пошёл к лестнице.

Я встретилась со специалистами по поведенческому анализу и некоторое время пересказывала им большую часть того, что уже говорила Колту. Их расспросы были более детальными, и они часто возвращались к вопросам, на которые я уже отвечала, и я отвечала на них снова и снова. Я старалась сохранять спокойствие, и мне это удавалось. Большей частью потому, что Док дал мне какое-то снотворное и я проспала на двуспальной кровати у Джесси с девяти часов вчерашнего вечера до восьми утра, когда меня разбудила мама (она спала на раскладном диване Джесси) и сказала, что звонил Колт и сообщил, что агенты ФБР хотят встретиться со мной в участке, как только я туда прибуду.

Я уже много лет не спала так долго. Так долго, что мне показалось, будто я пропустила много дней, а не часов. И всё-таки я встала, стряхнула с себя сон с помощью душа и вступила небольшой спор с Джесси, которая считала, что мне следует приодеться для встречи с агентами ФБР, и притащила половину своего постоянно расширяющегося гардероба в гостевую комнату, чтобы помочь мне с этим. Я же думала, что лучше, если я, как всегда, буду просто собой.

Победила я.

Сотрудники ФБР спрашивали о вещах, о которых им, по моему мнению, не нужно было знать, но я всё равно им рассказала. Я не хотела, чтобы они подумали, что мне есть что скрывать, и не хотела, чтобы они подумали того же о Колте. Так что я рассказала им, что мы с Колтом встречались, когда учились в школе, что он всегда был и до сих пор остается практически членом семьи. Я не сказала им, почему рассталась с Колтом, но рассказала всё о Пите, сообщив, что он поступил правильно, покинув город, но ясно дала понять, что он принял это решение с небольшой помощью семьи и друзей.

В дальнейшие подробности я не вдавалась.

Также я как можно подробнее рассказала обо всех своих путешествиях, о местах, в которых работала, как долго я там оставалась. Пятнадцать лет — мне пришлось многое вспоминать. Некоторые годы моей жизни были выжжены у меня в памяти. Первая половина и последние два года. Пятнадцать лет моих путешествий к ним не относились.

Когда я задумалась об этом, отвечая на вопросы, мне показалось странным, что я прожила эти пятнадцать лет словно в каком-то тумане. Я считала, что пыталась заново отыскать себя, но, кажется, просуществовала эти годы совсем не на пути к открытию.

Мы снова (в который раз) обсуждали возможного психопата, который долгое время присутствовал в моей жизни, следил за мной и довёл себя до убийственного безумия, когда я увидела, как Колт торопливо спускается по лестнице, глядя на входную дверь, и проследила за его взглядом.

В участок входили мама и папа. Папа нёс что-то в пластиковом пакете, он держал пакет между большим и указательным пальцами, как что-то противное.

Я автоматически встала и замолчала на середине предложения о том, что ни хрена не знаю, кто зарубил людей, с которыми меня сводила жизнь.

Я не заметила, как все агенты и Салли повернули головы, чтобы посмотреть сквозь стеклянные стены, потому что уже шла к закрытой двери конференц-зала.

— Мисс Оуэнс, — окликнул Уоррен, но я даже не услышала его и вышла.

— Что это? — спросила я с другого конца помещения. Мама с папой вздрогнули и повернулись ко мне. Колт, стоявший ко мне спиной, развернулся, и я увидела, что теперь пакет держит он.

Пакет, который я увидела, смотрелся бы забавно, скажем, в сериале. Все zip-пакеты у меня дома были с полоской из больших розовых маргариток спереди. Но я знала, что листок бумаги внутри не был забавным, даже если лежал в пакете с маргаритками. Ещё менее забавным было осознание: этот листок пришел ко мне домой по почте, поэтому его и положили в пакет. Родители собирались проверить мой дом, мама говорила мне об этом. И очевидно, так они и сделали.

Я подошла к ним, и Колт сказал:

— Феб, возвращайся к агентам.

— Что это?

— Феб... — начал Колт, но я быстро выхватила пакет с маргаритками у него из руки. Потом ещё быстрее отступила и повернулась к нему спиной.

Я успела разобрать слова: «Мне жаль, что ты расстроилась из-за собаки...» — прежде чем Колт потянулся и выхватил пакет обратно.

— Я сказал, возвращайся к агентам, — велел он, но я продолжала смотреть на записку в его руке.

— Пак, — прошептала я.

Я знала его собаку. Пак жил у Колта много лет. Во время моих визитов домой Колт старался как можно меньше встречаться со мной, но, поскольку наша семья была единственной семьей Колта, а я приезжала на семейные праздники, он часто бывал у нас.

Вместе с Паком.

Вне работы Колт брал с собой пса практически везде.

В последние два года Морри и Ди, а потом только Морри, присматривали за Паком, когда Колт уезжал в Колорадо кататься на лыжах с Салли и Лорейн.

Я любила Пака, так что, когда Колт уезжал отдыхать, я приходила к Морри, чтобы побыть с Паком.

Пак был замечательным псом.

Морри рассказал мне о смерти Пака на прошлой неделе, прямо в баре. Он явно не знал, насколько сильно я любила Пака, потому что очень удивился, когда я разразилась слезами прямо за стойкой, на глазах у всех, прежде чем поняла, что делаю, и ушла в кабинет, чтобы оплакать Пака в одиночестве.

Этот псих видел меня.

— Это имеет отношение к делу? — услышала я вопрос Уоррена.

— Полагаю, да, — ответил Колт.

— Можно мне взглянуть? — вежливо попросил Уоррен, и записка перешла из рук в руки.

Но я могла думать только о том, что убила собаку Колта. Потерянная женщина, пропивающая свою жизнь в баре, мудак-неудачник, возможно, сломавший жизни женщинам в Сент-Луисе, и вот теперь немецкая овчарка, которая не причинила никому никакого вреда, а только дарила безусловную любовь и требовала немного денег на содержание, — все они были мертвы из-за меня.

— Извините, Колтон, но нам нужно показать это мисс Оуэнс, — сказал Уоррен, и я повернулась к нему, каким-то неестественным движением, как будто моим суставам необходима смазка.

— Это будет неприятно, — сообщил он мне.

Я посмотрела на него с выражением «Да ну?!» — но ничего не сказала. Я просто подняла руку и взяла записку.

Она была напечатана на машинке.

«Мне жаль, что ты расстроилась из-за собаки. Я не хотел. Я думал, что тебе понравится, если он будет страдать так же, как заставил страдать тебя. Он должен страдать сильнее всех.

И он будет.

Для тебя».

Закончив читать записку, я на секунду ослепла, слова на бумаге исчезли, и я ничего не видела.

Потом я повернулась к агенту Уоррену.