Журнал «Вокруг Света» №10 за 2010 год - Вокруг Света

Алексей Терещенко

![CDATA[ ]] ![CDATA[ ]]

(прослушано 57 раз)

Хотите журнал целиком?

Скачайте аудио-«ВС» здесь!

Звериная депортация

Фото: NPL/All Over Press

Акклиматизация диких животных — дело исторически недавнее. Сложность обогащения фауны заключается в том, что мы еще недостаточно хорошо знаем законы устойчивости экосистемы

Изначально акклиматизация животных носила чисто потребительский характер и проводилась наобум. В конце Средних веков короли и вельможи расселили по всей Северной Европе, от Англии и Дании до Речи Посполитой, жительницу Средиземноморья — лань, излюбленный объект охоты. В XVIII веке британские рыболовы-спортсмены завезли из Англии в Ирландию обыкновенного окуня, ранее там не водившегося. Впрочем, подобные успехи были скорее исключением: по подсчетам советского ихтиолога Евгения Бурмакина, с середины XVIII по середину ХХ века 73% попыток акклиматизации рыб (а именно их перевозили в новые места обитания чаще всего) не дали результатов. Если учесть, что до ХХ века инициаторы подобных акций (как правило, частные лица) не обязаны были ни перед кем отчитываться, можно не сомневаться: реальная доля неудач была еще выше.

Казалось бы, это должно было охладить энтузиазм акклиматизаторов. Тем более что развитие техники — прежде всего транспортных средств — открывало перед любителями охоты более заманчивые возможности: охота на самых экзотических животных перестала быть привилегией смельчаков-первопроходцев и становилась доступной все более широкому кругу любителей. В самом конце XIX века в английский, а затем и в международный охотничий жаргон вошло суахилийское слово «сафари» — охотничья экспедиция в дикую местность (чаще всего в Африку). Тем не менее целенаправленный завоз диких животных в новые для них регионы не только продолжался, но и усиливался. Благо накопленный опыт полувольного содержания и разведения многих ценных видов понемногу повышал успешность этих начинаний. 

Скунса неоднократно завозили в СССР, но всякий раз его истребляли местные хищники, незнакомые с его химической защитой. Фото: NPL/All Over Press

Настоящего апогея практика акклиматизации достигла в СССР, где «реконструкцию и оптимизацию охотничье-промысловой фауны» возвели в ранг государственной политики. Причиной этого была не только идеология «покорения и преобразования природы», но и чисто практические соображения: в 1920–1930-е годы пушной промысел был одним из самых важных и стабильных источников твердой валюты. Акклиматизация новых пушных зверей давала надежду на резкое увеличение добычи пушнины и расширение ее ассортимента. С 1922 по 1977 год в разные районы СССР было завезено 45 ранее не обитавших в этих местах видов диких млекопитающих общей численностью около полумиллиона особей. (Всего в мире объектами удачной или неудачной акклиматизации стали около 160 видов млекопитающих.) Акклиматизировали, впрочем, не только зверей, но и птиц, рыб (только в 1920–1940-х годах было проведено около 1500 пересадок 40 видов — впятеро больше, чем за всю предшествующую историю), насекомых и даже водных беспозвоночных. Ни в одной стране мира целенаправленный завоз диких животных не имел сколько-нибудь сопоставимых масштабов, хотя в первой половине ХХ века акклиматизация промысловых видов была чрезвычайно модной во всем мире.

Надо сказать, советские акклиматизационные проекты отличались не только небывалым размахом, но и невиданным прежде качеством научной проработки. Помимо мирового опыта они опирались на целенаправленные научные исследования, возглавляемые такими видными зоологами, как Борис Житков и Петр Мантейфель. И тем не менее неудачи по-прежнему были нередки. Полным провалом закончились две попытки акклиматизации енота-полоскуна в Приморском крае. Несмотря на то что у себя на родине этот зверь живет в самых разных ландшафтах, в Приморье он оба раза очень быстро исчезал. Та же судьба всякий раз постигала скунса, которого неоднократно пытались акклиматизировать в разных регионах СССР.

Особенно «повезло» на провальные акклиматизационные проекты Киргизии. В 1930–1960-х годах в эту республику неоднократно завозились самые разные дикие животные. В одних случаях завезенные звери вскоре переставали встречаться  в угодьях — такая участь постигла куницу, колонка, енотовидную собаку, пятнистого оленя, уже упоминавшихся енота-полоскуна и скунса. В других — минимальные по численности группы вселенцев, полностью зависимые от человека и не пытавшиеся никуда расселяться, теплились в заповедниках и заказниках вплоть до распада СССР и обвала финансирования. Такова была судьба зубра, лани, европейского оленя. Кстати, попытки акклиматизировать последнего удивительны тем, что в горах Киргизии еще совсем недавно водился другой подвид благородного оленя — марал. Теперь уже вряд ли кто сможет понять, почему киргизские акклиматизаторы, вместо того чтобы вернуть в страну маралов, десятилетиями пытались размножить практически таких же оленей, но приспособленных к совсем другим условиям обитания.

В чем причины неудач акклиматизационных начинаний? В тех случаях, когда их удается выяснить, они порой оказываются довольно неожиданными. Так, по свидетельству крупнейшего специалиста и горячего сторонника акклиматизации пушных зверей профессора Мантейфеля, основным препятствием для акклиматизации скунса (по крайней мере на Кавказе) стало отсутствие взаимопонимания между ним и местными хищниками. Как известно, скунс обладает мощным оружием самообороны — анальными железами, способными выбрызгивать струю исключительно зловонного секрета. Эта особенность определяет все поведение зверька при встрече с хищниками и вообще крупными животными: он не убегает, а при попытке хищника приблизиться к нему отворачивается от противника и топочет задними ногами. Американские хищные звери, которых со скунсом связывает длительная совместная эволюция, сразу понимают, что означают эти телодвижения, и предпочитают немедленно убраться. Кавказских же хищников такое поведение нахального незнакомца не останавливало: они немедленно атаковали... о чем тут же жалели, но их жертве это часто уже не могло помочь. Мантейфель описывает случай, когда бурый медведь, одним ударом лапы прихлопнувший скунса, около часа после этого с ревом катался по траве — вонючая струя попала ему в глаза. Вряд ли этот конкретный медведь еще хоть раз в жизни попытался бы напасть на скунса. Но завезенные зверьки всякий раз исчезали раньше, чем все местные хищники убеждались в их несъедобности.

Нутрия страдала не только от хищников, но и от климата — этот грызун не переносит даже легких морозов. Фото: NPL/All Over Press

Конечно, скунс с его уникальным способом защиты — исключение, но такое, которое подтверждает правило. Проблемы «невписанности» в сложившиеся межвидовые отношения, непонимания сигнального поведения возникли, например, у нутрии — крупного тропического грызуна, которого тоже пытались акклиматизировать в СССР. У нутрии основной способ защиты от хищника — быстро нырнуть в воду, от которой она далеко не отходит. Главное при этом — вовремя заметить подкрадывающегося врага, в чем большую помощь потенциальным жертвам оказывают пернатые скандалисты — сороки, сойки, некоторые синицы и т. д., — имеющие привычку с криком преследовать охотящегося хищника. Оказалось, однако, что переселенцы совершенно не понимают значения этих криков. «Как словно дурочка какая! Сорока ей русским языком кричит «Берегись! Берегись!», а она умывается, сидит, как словно не ей говорят», — приводит тот же Мантейфель слова охотника, ставшего свидетелем такой сцены. Впрочем, основным препятствием на пути акклиматизации нутрии стали даже не чрезмерные потери от хищников. Выяснилось, что в СССР попросту нет районов, климат которых позволял бы этим грызунам зимовать на воле. Нутрии, у себя на родине никогда не сталкивавшиеся с отрицательными температурами, уже при нескольких градусах ниже нуля отмораживали хвосты, перепонки на лапах и даже губы. Поэтому единственным способом их существования даже в Средней Азии и Закавказье стало так называемое полувольное содержание, включающее осенний отлов всего поголовья и зимовку в помещении. Понятно, что эта практика представляет собой разновидность зверофермы. 

Многочисленные неудачные попытки акклиматизации в конце концов сформировали у ученых представление о том, что шансы на успех выше всего тогда, когда вид-пришелец занимает пустующую экологическую нишу. В этом отношении наиболее перспективными казались островные и озерные экосистемы — как правило, гораздо более простые и бедные видами, чем континентальные и морские. Особенно привлекательным выглядело Аральское море — крупный изолированный соленый водоем с довольно бедной рыбной фауной. Самый большой соблазн состоял в том, чтобы заселить его каспийскими осетровыми, создав тем самым еще один обширный бассейн промысла этих чрезвычайно ценимых на мировом рынке рыб. В 1930–1950х годах в Арал несколько раз завозили икру, мальков и молодь каспийской севрюги и шипа. Еще раньше, с 1927 года, в море неоднократно выпускался пузанок (алоза каспийская, деликатесный родич сельди), а позднее, в 1950-е годы, — черноморская кефаль.  Всего за несколько десятилетий в Арал попытались вселить около двух десятков видов различных рыб — примерно столько же, сколько водилось в нем до начала работ. Для пропитания новых жильцов в озеро-море подселяли также моллюсков и других беспозвоночных.