Ричард Длинные Руки — эрцпринц - Гай Орловский

— Где слабый ненавидит, — мудро заметил Альбрехт, — сильный уничтожает.

Я кивнул в его сторону.

— Видите? Весь народ единогласно за то, чтобы лишних уничтожить.

Норберт ответил очень серьезно:

— Тогда прислушаемся к гласу народа. Более того, выполним его божественную волю.

Он отбыл, Альбрехт фыркнул вдогонку.

— Все-таки ему нужно на кого-то ссылаться в таких случаях.

— Еще бы, — согласился я. — Никому не хочется ходить в военных преступниках.

— А это что?

— Да как вам сказать… есть такие, что хотят быть святее папы римского. Обожают рыться в истории и судить людей прошлого не по меркам того времени, а которое придет через тысячу лет.

— Да уж, — пробормотал он озадаченно, — каких только лицемеров не рождает земля. Надеюсь, таких вешают?

— Если бы, — пробормотал я. — Но, к счастью, таких вешать можем мы.

Адриан первым вызвался перехватить вражеское войско и уничтожить на месте, Леофриг Лесной сказал непререкаемо, что он пойдет тоже, хотя бы для того, чтобы посмотреть, как мальчонка ведет себе в бою, на что тридцатилетний мальчонка не посмел и пикнуть.

Братья Лихтенштейны не собирались идти на какую-то мелочь, но когда услышали, что Лаутергарда поедет в отряде Адриана, тут же засобирались и велели оруженосцам приготовить все необходимое на завтра к выступлению.

На рассвете люди Норберта сообщили о приближении неприятеля. Раньше этой дорогой прошли две армии Мунтвига, потому эти двигаются беспечно, не предпринимая мер безопасности.

Дружина Леофрига заняла удобную позицию в конце не такой уж и узкой дороги, но все-таки проложенной среди отвесных холмов. Дальше она снова расширяется до пределов степи, потому лучше ждать противника здесь, где они не смогут разбежаться.

Я проехался на Зайчике вдоль рядом, Бобик носится вокруг, уже знает, что перед боем прикажу оставаться здесь на месте, потому чуть ли не кувыркается от восторга, спеша насладиться всем этим великолепием.

Кони переступают ногами, иногда обнюхиваются, но шелест многочисленных знамен заглушает как поскрипывание конской сбруи, сдержанный лязг металла, так и негромкие разговоры.

Адриан объехал передний ряд своей дружины, молодец, придирчиво проверил, насколько все готовы. За его рыцарями, раз уж опоздали вызваться, расположились Лихтенштейны с их рыцарями, а также, как я привык его именовать, примкнувший к ним Сулливан со своей небольшой группкой.

Адриан прокричал весело и страшно:

— Шагом!.. Вперед!

Вся стальная масса колыхнулась, но осталась на месте, а первые линии, одна за другой, начали отделяться от стального монолита, а за ними сдвинулись с места остальные, и лишь когда уже все шли медленно и грозно, Адриан всмотрелся в приближающихся всадников, взмахнул рукой.

Звонко пропела труба, кони послушно перешли на рысь. С той стороны уже несутся галопом, еше не зная, сколько им противостоит этих безумцев. Рыцарская конница некоторое время двигалась на рысях, уже и я забеспокоился, расстояние сокращается с каждым мгновением, наконец Адриан вскинул руку.

Труба торопливо прокричала приказ идти галопом. Земля загудела под тяжелыми ударами могучих коней, покрытых стальной броней. Две лавы летят друг другу навстречу, как две тени грозовых туч в ясный солнечный день, Адриан впереди со вскинутым мечом, его дружина как раз набрала полную скорость таранного удара.

Когда произошла сшибка, сам Анриан и его рыцари долго неслись свозь ряды легкой конницы, раздавая свирепые удары, пока не достигли ядра, где навстречу мчится такая же закованная в сталь конница рыцарей Мунтвига.

Я то и дело останавливал недоумевающего Зайчика, тот начал коситься на меня в удивлении: не заболел ли, всегда же раньше понуждал мчаться во главе и рубить, топтать, сбивать с ног…

— А взрослеть когда? — спросил я его сердито. — Да, самому не хочется, но вот надо!.. Обстоятельства! Общественная нагрузка! Репутация стратега!

Следом за дружиной Адриана несутся неудержимо, как бронированные слоны, могучие Лихтенштейны во главе с Зигмундом и Сулливаном. Эти гиганты даже не останавливались, опрокидывая, как коз, коней противника вместе со всадниками, и все стремились добраться до рыцарского отряда противника, где уж начали бой люди барона Адриана.

Лаутергарду Адриан скрепя сердце поставил в окружении Лихтенштейнов к их неописуемому восторгу, где среди этих исполинов она должна быть в безопасности, пусть даже и окажутся хоть в самой гуще сражения…

Мунтвиговцы, завидя женщину на коне, сперва нехорошо оживлялись, но затем, увидев, в какой она особой боевой форме, цепенели и смотрели, глотая слюни, в суеверном восторге, а если и возникала какая мысль в пустой голове, откуда отхлынула вся кровь, то лишь как бы захватить, пленить, забрать себе, присвоить…

Рыцари Лихтенштейны держатся вокруг нее плотно, я сперва с беспокойством смотрел, как принцесса врезается в гущу схватки, но рядом Гордон и Колин, самые младшие, но не худшие воины из братьев.

Лаутергарда в пылу боя даже не успевает удивиться, как это у нее так хорошо получается сражаться, но получается, меч в ее красиво вскинутой руке хищно блестит на солнце, а удары наносит быстрые и сильные.

Она в самом деле рубит яростно, и с каждым ударом противник либо опускается с рассеченной головой на конскую гриву, либо вовсе вылетает из седла. В азарте боя не замечает вовсе, что иногда между нею и чужим мечом на мгновение возникает клинок Кристиана или Ховарда. Они, закаленные и опытные в схватках, сейчас пришли на помощь младшим братьям и просто двигаются справа и слева от прекраснейшей из воительниц, успевая увидеть, кого смахнуть с седла самим, а кого оставить под разящий меч Лаутергарды.

Наконец вся масса мунтвиговцев дрогнула, качнулась назад, и началось беспорядочное бегство. Остались только рыцари и тяжеловооруженные панцирные всадники, явно связанные с рыцарями клятвой верности.

Часть дружины Адриана ринулась вдогонку, хотя и знают, что в этот момент горловину с той стороны спешно закрывают отряды графа Лиутерда Колриджа и графа Энтони Спенсера, каждый из них жаждет показать себя и заслужить уважение со стороны новых боевых соратников.

Рвались в бой еще и шателленовцы с фоссановца-ми, но я заверил, что противник слишком ничтожен, для него многовато будет чести, если выставим все силы, которыми располагаем.

Я пустил Зайчика следом за Лихтенштейнами, на меня то и дело бросались со всех сторон воины, которых те либо просто опрокинули вместе с конями, либо успевшие увернуться от схватки с гигантами.

Мой меч быстро окрашивался кровью, но вскоре часть рыцарей окружили нас с Зигфридом, оберегая сюзерена, и так мы пробились в самую гущу сражения.

Со стороны мунтвиговцев оборону возглавили пятеро гигантского роста рыцарей, в добротном железе и шлемах старинного образца, со сплошной каской, укрывающей даже подбородок, а для глаз узкая щель.

Сулливан прорубился к ним первым, я слышал его звериный вопль. На него набросились сразу трое, он выстоял с полминуты, затем подоспели Зигмунд, Кристиан и Колин, а я оглянулся и понял, что это последняя схватка, в моем руководстве операцией необходимости нет, и, вскинув меч, ринулся в схватку.

Первым свалил своего противника Сулливан, Зигмунд был близок к победе над своим соперником, но второго сразил я, и он рухнул бездыханным под копыта коней Зигмунда и Кристиана.

Зигмунд заставил коня переступить тело и продолжал сечу, но Кристиан оглянулся на меня с уважительным удивлением, что задело: как это и почему Зигмунд не рассказал о моих подвигах при защите Савуази? Или Кристиан просто плохо слушал?

Доспехи все сильнее накаляются на солнцепеке, а пыль хрустит на зубах, словно крупнозернистый песок. Я рубился, раздражаясь все больше и больше, что за дурь, чем занимаюсь, неужели это был я, когда с таким энтузиазмом бросался в схватку… когда, правда, чувствовал свое неоспоримое преимущество?

Один из рыцарей противника пошатнулся и, выронив меч, крикнул хриплым сорванным голосом:

— Я сдаюсь!..

Тут же еще двое бросили мечи, и Зигмунд выругался, едва успев задержать тяжелый меч в размахе, ведь еще мгновение — и поразил бы безоружного, а это позор.

Остальные бросали мечи с сердитыми лицами и злобно нахмуренными бровями, но я чувствовал, что для них очень важно, чтобы первым сдался кто-то другой.

Сулливан оглянулся на меня. У него, как и у Лихтенштейнов, шлем и остальные доспехи изготовлены местными оружейниками, теперь иссечены настолько, что вот нарукавники и наплечные латы проще сразу выбросить кузнецу на переплавку в подковы.

— Ваше высочество?

— Оставим их пока здесь, — сказал я. — Примерно понятно, что придется с ними делать.