Будь честным всегда - Жигмонд Мориц

За врачом отправился братишка Миши, тоже уже школьник. В сельское управление надо было идти мимо школы, возле которой как раз стоял учитель. Видимо о чем-то догадавшись, он окликнул мальчика и спросил, куда тот идет, а братишка так прямо и сказал, что идет за доктором, потому что голова у Миши распухла и стала как арбуз.

— Гм!.. Ну и умна же у вас мать! — сердито сказал учитель.

Он не пустил ребенка дальше, взял его за руку и пошел с ним навестить больного.

Миши и сейчас еще помнил, как он испугался, когда рядом с братом увидел учителя. Он не боялся, что ему снова влетит, но беспокоился, как бы учитель не подумал, что на него хотели пожаловаться…

Учитель посидел у них, поговорил с родителями, и за врачом уже не стали посылать. С тех пор они очень подружились, потому что, когда познакомились поближе, выяснилось, что мать Миши хотя и жена плотника, но дочь священника. Учитель тоже рассказал, что должен был стать попом, да женился по любви и поэтому только стал учителем…

Вспоминая об этом, Миши с некоторой опаской думал: не наградят ли его теперь такой же палкой за то, что он будет кого-то учить.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Семья Дороги жила в большом крестьянском доме, где она занимала переднюю половину. Хозяева жили в другой половине.

Снаружи дом был побелен, а внутри стены расписаны красками, что придавало комнатам более городской вид. Дороги занимали две комнаты: в одной из них было три окна, два из которых выходили на улицу и одно — во двор, а оба окна другой комнаты глядели в сад.

Мальчики занимались во внутренней комнате, с окнами на улицу, за большим овальным столом. К концу занятий приходилось зажигать лампу: близился декабрь, темнело рано.

В этой квартире было полно народу, в основном высокие крупные женщины, и Миши недели две не мог отличить одну от другой. Из трех взрослых девушек ему особенно не нравилась младшая: она непрерывно смеялась, и за это он просто терпеть ее не мог.

Дороги, которого дома все называли Шаника, не знал ни правил правописания, ни таблицы умножения, а по-латыни и читать не умел. Придешь тут в отчаяние — как такого учить?

Разумнее всего было сказать об этом родителям или господину преподавателю, но Миши это не приходило в голову. Он считал, что, раз уж его приставили к Шанике, он должен не кляузничать на него, а учить тому, чего тот не знает. Верно, конечно, но как это сделать?

Когда Шаника чего-нибудь не понимал, Миши всегда возвращался к предыдущему материалу, считая, что раз он не умеет спрягать глагол в сослагательном наклонении, то сначала надо попробовать в изъявительном, если не знает futurum — будущего времени, то прежде надо разобраться в praesens — настоящем времени.

Но оказалось, что Шаника даже не знает, чем отличается praesens от perfektum — настоящее время от прошедшего. Тогда Миши принялся объяснять ему разницу и значение трех основных форм глаголов. Тут, правда, Миши заметил, что его ученик не только не знает plusquamperfektum,[5] не разбирается не только в спряжении глаголов, но и в склонении существительных и даже не понимает, как их классифицируют. Пришлось возвращаться к прошлогоднему материалу и в конце концов к самому первому уроку, потому что Шаника не мог перевести даже alauda volat… rana coaxat…[6] А это было в самом начале учебника Бекеши.

Поскольку все-таки приходилось готовиться еще и к текущему уроку, репетиторство Миши наталкивалось на огромные трудности. Да и как можно учить новый материал, когда надо повторять старый, да еще за весь прошлый год?

Занятия эти были сплошной мукой, у Миши даже уставал язык от множества вопросов, которые он задавал своему ученику. Но Миши был прирожденным преподавателем: он предпочитал задать хоть двадцать вопросов, а не давать готового решения и таким образом заставить ученика при помощи внутренних логических связей самостоятельно найти правильный ответ.

На это, однако, у них не хватало ни сил, ни времени.

— Чем вы занимались, когда мы проходили этот материал? — раздраженно спрашивал Миши.

Но Шаника и тут не находил что ответить, и Миши обрушивал на него новую серию наводящих вопросов: любопытно было узнать, как удалось Шанике ничего не запомнить даже из тех уроков, которые преподаватель объяснял особенно тщательно.

— Скажите мне все-таки, что вы делали на том уроке?

Шаника надолго задумывался, потом отвечал:

— Как раз тогда я запрягал четверку.

— Что?

— Четверку.

— Какую четверку?

— О! Это очень интересно: надо поймать четырех мух, связать их ниткой, и они будут пахать… Это просто замечательно.

Маленький воспитатель слушал разинув рот.

— Пахать?

— Ну да! Нужно их заставить проползти через чернильную кляксу — и тогда они оставят длинную борозду.

Миши рассмеялся. Это ободрило плутишку, и он продолжал:

— А знаете, что лучше всего на уроке арифметики? Взять паука — их можно много наловить на заднем дворе в уборной, — оторвать ему лапки и считать, сколько раз дернется каждая лапка.

— Ну, а на географии?

— На географии? — лукаво переспросил Шаника. — На географии некогда. Там нужно внимательно следить.

— За чем же?

— За тем, когда можно посмеяться над старым Назо.

Миши улыбнулся, но тут же сделал строгое лицо и снова принялся вбивать знания в голову своего подопечного.

Все-таки этот Шаника был совсем неплохой мальчик — чистенький такой, маленький. На уроке гимнастики, правда, он стоял впереди Миши человек на десять, но совсем не казался выше: держался он скромно, весь как-то сжимался, стараясь быть совершенно незаметным; благодаря этому он проскользнул из первого класса гимназии во второй. Более того, у него даже не по всем предметам были «предупреждения».

Недели через две к ним на занятия стала приходить средняя сестра Шаники. Маленький репетитор был сначала смущен, его сковывало, что кто-то посторонний слушает объяснения и, казалось, будто его контролируют. Но девушка ни во что не вмешивалась, а занималась рукоделием.

— В этой комнате светлее, — объяснила она.

Пришлось терпеть, но Миши все-таки стал говорить тише.

Однажды, как раз в последний день ноября, девушка все же заговорила:

— В жизни не видела ребенка глупее Шаники.

Миши взглянул на нее с ужасом, услышав такое откровенное признание.

Девушка густо покраснела и наклонилась над рукоделием. Она была очень красива. Ее черные глаза, казалось, излучали свет, на щеках играл нежный румянец, а когда она говорила, видно было, какие у нее красивые, белые, словно фарфор, зубы, что делало ее особенно привлекательной.

Шаника нахмурился, весь сжался и надул губы.

Миши был так поражен красотой девушки, что не мог говорить.

— Да вы надорветесь с этим осликом! — воскликнула девушка. — Я не стала бы его учить, хоть бы мне дали за это весь венский собор святого Стефана! — И она засмеялась.

Когда она смеялась, зубы ее сверкали, а голос звенел, словно у певчей птички.

— У меня б не хватило терпения!.. — продолжала она, смеясь. — Он ведь даже не знает, сколько будет дважды два!..

Нилаш, как всегда, густо покраснел и смутился еще больше, чем Шаника.

— Не может он так быстро все выучить, ему еще надо повторить прошлогодний материал, — сказал Миши в защиту Шаники.

— Сначала ему надо повторить материал начальной школы, — с новым взрывом смеха возразила девушка.

— Нет, почему же?..

Девушка с улыбкой смотрела на Миши.

— У кого вы учились преподавать?

Маленького репетитора снова бросило в жар: действительно, браться за это дело было большой отвагой.

— Я помогаю Шанике только вспомнить. Он не меньше меня знает, просто забыл.

— Я бы никого на свете не могла учить, — произнесла девушка и поправила прическу. Ее густые темно-каштановые волосы были причесаны довольно небрежно, что было ей очень к лицу.

— А ведь это так хорошо! — с воодушевлением сказал Миши.

— Что? Учить?

На лице девушки отразилось недоумение, готовое перейти в насмешку.

— Да… Я считаю, нет большей радости, как научить человека тому, чего он не знает… и нет более благородного дела.

Он смешался от своего заявления, потому что не привык высказываться открыто; пожалуй, это был первый случай в его жизни, когда он говорил чужим людям то, в чем сам не сомневался.

— Я бы не смогла учить, — повторила девушка и скривила губы. Затем снова рассмеялась. — Но и учиться тоже ни у кого! Когда я ходила в Доци, я все знала, хотя и не заглядывала в учебник.

— Куда вы ходили? — переспросил Миши. Он не знал, что это гимназия.

— В Доци.

— А что это?

— Доци? — повторила девушка, звонко смеясь. — Так вы и этого не знаете?

Миши смутился и покраснел, решив, что ему следовало бы знать все.