Литературная Газета 6400 ( № 2 2013) - Литературка Литературная Газета

Она - основополагающий и краеугольный камень в профессии, в воспитании русского артиста. Все лучшие мировые образцы, весь мир обращён к этой системе. И Голливуд, и все остальные не мыслят себя вне расставленных ею координат.

- Что для тебя самое трудное в актёрской профессии?

- В разные времена были разные трудности. По молодости самым трудным для меня было вот что: в нашей профессии нужно не думать, а сразу выполнять. Вот нужно сыграть, условно говоря, собачку. И я прежде всего думал: как по-идиотски буду выглядеть при этом. И после таких мыслей я её уже играть не мог.

- А с возрастом что изменилось?

- С возрастом могу позволить себе сыграть собачку. Теперь, бэк[?]граунд работает на меня. С возрастом, если говорить про кино, то самое трудное, - ждать и терпеть.

- Что боишься потерять в профессиональном смысле?

- Лёгкость. Непредсказуемость. И то же самое умение удивить себя самого. Я очень боюсь такого добротного профессионализма.

- А что, считаешь, в профессии ты приобрёл?

- Свободу. Свободу пребывания в кадре, на сцене. И умение получать от этого удовольствие. Это очень тяжёлый путь: научиться нравиться самому себе. Хотя бы иногда.

Зависть.

Правильная

и неправильная

- Что для тебя значит понятие творческий компромисс?

- Умение выслушать и попытаться понять партнёра, собеседника, оппонента, режиссёра. Есть только одни люди, с которыми я не спорю и доверяю им безмерно на съёмочной площадке, - операторы. Я влюблён во всех операторов, с которыми работал. Это притягательная для меня профессия немногословных людей своей интуицией. Я ей очень доверяю. Пусть на меня не обижаются режиссёры, но я всегда к операторам подходил, и их мнение для меня было ключевым. У них какой-то особый, животный нюх на неправду. Я не имею в виду, как я выгляжу. Выгляжу я всегда плохо. Себе, как правило, я никогда не нравлюсь. К сожалению, это очень большой мой недостаток. Я не люблю свои изображения в кадре. Об этом меня заставляет забыть только то, что я там неплохо существую. А есть такие актёры, которых природа одарила так, что сам факт их пребывания в кадре уже сам по себе очарователен.

- Природное дарование?

- Это - дар в том смысле, что он подарен, а не приобретён.

- Ты кому-нибудь завидовал в профессии?

- Завидую сейчас только тем, с кем мне нечего делить. Я завидую тем ребятам, которым сейчас до тридцати, но у них стала так складываться карьера, что получилось всё сразу. Я завидую их талантам, их прикладным навыкам. В эту профессию так тяжело входишь, приноравливаешься к ней, она к тебе. И дело всё здесь не в том, что везёт - не везёт, судьба или, наоборот, не судьба. И когда они делают что-то очень точно с профессиональной точки зрения, я им завидую. Но эта зависть с радостью за них.

- А сам на себе зависть коллег ощущаешь?

- Ха-ха-ха[?] Был период, когда я ощущал. Но она была какая-то неправильная. Это не та зависть, которой можно гордиться. Гордиться, что тебе завидуют. Есть зависть, которой можно гордиться. Зависть к тому, что ты умеешь. К тому, что ты что-то понял, к чему-то пришёл в этой профессии, что-то знаешь такое, чего не знают другие. А вот завистью к успеху нечего гордиться. Что это - лёгкий хлеб, телевизор, в котором ты всё время мелькаешь, что это к тебе легко пришло, ну а "нам" просто не везёт. Эта зависть - никакая, несерьёзная.

Ну что мне им ответить? Что нужно меньше водку пить? Что нужно лучше брать в руки профессию? Что необходимо идти своим путём и, как мы с Илюшей (Олейниковым), уходить из театра, уходить с эстрады, рисковать всем. Учиться каким-то ремёслам, каким-то технологиям, чтобы полностью замкнуть на себе весь цикл создания телепередачи. Какой путь надо было пройти! Через какой труд, через какие риски! Они ведь не этому завидовали, а положению, успеху, узнаваемости, деньгам[?]

- Уходя из БДТ, ты приносил себя "жертвой" на "алтарь искусства"?

- Уходил, чтобы мне стало лучше. В чём же жертва?

Я же не уходил оттуда лауреатом премии Ленинского комсомола, ведущим и "заслуженным" артистом Большого драматического театра в некую неизвестность. Было бы красиво так про себя рассказать, но это же неправда. Наоборот. Я уходил в жизнь, которая мне казалось, что она будет лучше. Жизнь, которая будет освобождена от огромного минуса в этой профессии - от актёрского рабства, зависимости от других людей, подчас неталантливых. Потому что зависеть от гения - это одно. Зависеть от бездарности - это страшно.

Ностальгия

по справедливости

- Чехов утверждал, что "мы, русские, обожаем своё прошлое, ненавидим настоящее и опасаемся будущего". Согласен с Чеховым?

- Да, абсолютно. Я с Чеховым согласен во всём.

- Другой писатель сказал: "Немец строит планы, а русский только мечтает"[?] А кого ты считаешь по-настоящему русским?

- Сложный вопрос. Для меня подлинно русский это прежде всего - интеллигентный человек. Я считаю русским человеком того, кто обладает теми лучшими качествами, которые традиционно и приписываются русскому человеку. Их много. Их очень много. Но дальше выяснится, что настоящим американцем будут считать такого же человека. Для которого, к примеру, чувство закона превыше всего. И настоящий немец будет с такими же качествами. Русский человек это - не насаждение справедливости, а вечная мечта о справедливости и вечный полёт к ней. Не построение справедливости, а вечная мечта и поиск. В общем, это - сложный и длинный разговор. Посмотри, какие разные люди Чехов и Достоевский. Русские интеллигенты. Два полюса, абсолютно противоположные. У Достоевского: "Чего больше всего боится человек?" - "Перемен". У Чехова: "Кто прав?" Ответ: "Кто искренен, тот и прав!" Какое у обоих простое и абсолютно точное мироощущение! И тот и другой - русские. А какие разные.

- Сейчас у многих развивается ностальгия по Советскому Союзу. У тебя она есть?

- Я почувствовал это давно. До того, как Советский Союз вновь стал модным трендом. Есть два Советских Союза для меня. Есть тот, в котором прошла моя молодость, и другой уже не будет. Никаким преследованиям я в ней не подвергался. В КГБ меня не вызывали. Я жил в счастливой семье, легко поступил в институт. Бесплатно. И лечили меня бесплатно. Всё это было непросто, что-то по блату иногда. Жил, правда, не в бесплатной квартире. В кооперативной. И это было, как и в нынешних временах, не очень доступно, дорого...

А был ещё Советский Союз, в котором было унизительно, в котором шла вечная борьба за копейку эту несчастную, чтобы пожрать. Не поесть, не покушать, а именно - пожрать, похавать! Почему такие слова? Потому что мы с тобой не ели и не кушали, когда были студентами.

А мы стали вспоминать то время не за то, что нас тогда учили любить свою родину, а за то, что нас тогда боялись. Мы стали вдруг гордиться страной, которую боялись. Не на пустом месте возник этот тренд, понимаешь? Это - тоска по империи. Когда, пусть, тебе лично плохо, но зато страна большая, мощная, космическая[?] Это - неумение жить сегодняшним днём, быть счастливым, это стремление строить какое-то будущее. Каждому поколению в его сегодняшний день почему-то плохо. Люди порой не понимают, что жизнь каждого из них настолько коротка, что можно её сравнить с продолжительностью жизни какой-нибудь бабочки. Как же сделать, чтобы страна беспокоилась не только за будущее, но вместе с тем стала страной сегодняшних забот сегодняшних людей? Но ни одно поколение так не прожило. Поэтому я помню о существовании огромного количества порядочных людей в то время. Об истории Великой Отечественной войны, которой можно гордиться. Проходишь мимо иного памятника и думаешь: какой потрясающий маршал! Какая личность! Какую войну выиграли! И потом понимаешь, как этот самый маршал гнал на смерть десятки тысяч солдат, чтобы взять какой-то городок к дате[?] И тем не менее ты знаешь, что он - лучший маршал в истории той страшной войны. Вот такая у нас сугубо личностная история. Вся из парадоксов. Много чего можно в ней любить, и масса того, что можно ненавидеть. Вся наша история вызывает всякие чувства и по крайней мере не оставляет гражданина равнодушным. Поэтому у нас так любят Шекспира. Шутка.

- И в заключение опять о Станиславском. Насколько, с твоей точки зрения, актуально его учение сейчас?

- Надо честно признаться, что перечитывание его книг: "Работа актёра над собой" и "Моя жизнь в искусстве" - занятие не очень весёлое. Или, мягче скажем, незанимательное. Но иногда молния пробивает от страницы вверх, а не как обычно, - сверху вниз, потому что тебя внезапно посещает мысль: здесь то, к чему ты обычно приходишь через ошибки путём десятилетнего опыта. Ты понимаешь, что не мешало бы вернуться к этому "чтиву", прочитанному последний раз лет двадцать назад, и не изобретать велосипед. Особенно это важно для "практикующего" актёра, который относится к своему делу, как к некой лаборатории, а к себе, как к некоему инструменту. Тогда она успешна и полезна для артиста в практическом смысле. Система приучает иногда к очень важным, а иногда и очень страшным вещам. Она предназначена тем людям, которые не говорят себе, что они уже всё поняли в этой профессии и всё уже умеют. Система предназначена тем людям, которые терзают себя всю жизнь. И чем дольше они работают, тем больше им кажется, что они ничего не понимают в актёрской профессии. Да, есть практические навыки, уходит страх, а уверенности не добавляется. Она для людей, истязающих себя. Она живая, потому что предназначена для "живых" артистов. "Живой" артист делает эту систему животворящей. Под "живым" артистом я подразумеваю не перестающего удивляться окружающему миру, не очень уверенного в себе и часто мучающегося от внутренней борьбы с самим собой человека. Как правило, ему нужны ответы, ему нужны подтверждения.