Всегда только ты - Хлоя Лиезе

не снимая его шлем, и аккуратно перекладывают его массивное тело на носилки. Все на арене встают и хлопают в ладоши, пока его увозят. Пока Эми идёт рядом с ним, я вижу, что его глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. Я вытираю нос и чувствую влагу на щеках. Облизнув губы, я замечаю соленый привкус.

Долбаные рыбные палочки. Я плачу. Я никогда не плачу. Ну, не часто. И только не на публике.

Энди мягко похлопывает меня по плечу, и я вытаскиваю одну берушу.

— Что? — резко спрашиваю я.

Он привык к моим колючим манерам, так что просто ещё раз хлопает по плечу и говорит:

— Не волнуйся, Фрэнки. Рен несокрушимый. С ним всё будет хорошо.

Я смотрю, как коньки Рена скрываются из виду, пока его увозят на каталке.

— Надеюсь.

Я первая признаю, что на протяжении остальной части игры я дерьмово выполняю свою работу в социальных сетях. Я отвлекаюсь, мои пальцы работают медленнее обычного. Я постоянно лажаю с твитами, фотки получаются дерьмовыми. Я использую не те хэштеги, то и дело надеюсь, что Эми выйдет и положит конец моим тревогам, пока я не заработала себе язву.

Этого не случается.

Пусть я беспокоюсь о Рене, это не первый мой сезон в профессиональном хоккее, так что я понимаю — скорее всего, с ним всё будет хорошо. Если бы случилось немыслимое, я бы уже узнала. Я утешаю себя этой крупицей здравого смысла, сосредотачиваясь на необходимых действиях после игры. Мы победили, но только благодаря тем голам, что подарил нам Рен.

— Фрэнки, — зовёт Роб со стороны раздевалки.

Я лавирую между парнями, стараясь не зацепиться тростью за шнурки коньков или одежду. Добравшись до Роба, я уже запыхалась от волнения. Дело должно быть в Рене. По крайней мере, я надеюсь на это.

— Да?

— Он очнулся, — говорит Роб.

— Сотрясение?

Он вздыхает.

— Похоже на то, да.

— Чёрт, — это означает, что Рен не сможет участвовать минимум в нескольких следующих играх.

— Плечо тоже повредил, но он в порядке.

— Плечо? Ему нужна операция? Он…

— Эй. Сделай глубокий вдох. Он в порядке, — Роб мягко сжимает мою руку. — Видишь? За этим ворчливым фасадом скрывается мягкое сердце, которое переживает за нас.

Я мрачно смотрю на него.

— Не распускай слухи.

Роб широко улыбается.

— Твой секрет в безопасности со мной, — когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, Роб меня останавливает. — Вообще-то я окликнул тебя, потому что он попросил тебя позвать.

— Что?

Рен просил меня позвать?

— Просто иди и навести его. Сделай парню поблажку. Он с Эми и просто комично дезориентирован.

— Как-то это не успокаивает.

Он усмехается, стягивая свой хоккейный свитер.

— Иди. Он всегда так хорошо себя ведёт. Поэтому Рен без фильтров — это редкое зрелище. Ты должна меня поблагодарить.

Ворча, я иду по коридору, делаю несколько поворотов и нахожу нужное помещение. Рен расположился на койке с приподнятым изголовьем, и к его руке подсоединена капельница — надеюсь, просто с солевым раствором. Эми болтает с тренером. Они не замечают, когда я вхожу. Но Рен замечает.

— Франческа, — он одаривает меня большой, широкой улыбкой. Типа, неестественно широкой придурковатой улыбкой. Подняв ту руку, что не на перевязи, он машет.

Ладненько. В этой капельнице явно есть что-то более забористое.

— Франческа, — повторяет он, следя за мной глазами, пока я подхожу к нему. Никому не хватает наглости называть меня по полному имени. Я предельно ясно дала понять всем, что меня зовут Фрэнки. Но если кому и сойдёт такое с рук, так это бредящему Рену после сотрясения. Помогает и то, что я могу в отместку использовать его полное имя.

— Сорен.

Боже, я обожаю его имя. Оно ещё более шведское, чем Икея. Забавный факт — написание у него на самом деле датское. Я любитель иностранных языков и лингвистики (это моё особенное увлечение), и потому я знаю, что буквы ø из имени Søren нет в шведском алфавите. В одном из множества наших перелётов Рен рассказал мне, что варианты написания его имени вызывали много споров. Его мать-шведка предпочитает Sören, а его отец-американец с его любовью к датскому философу Сорену Кьеркегору — Søren.

Само собой, ни у кого не возникает вопросов, откуда взялось занудство Рена. Процесс выбора имени для него включал теолога-экзистенциалиста и дебаты на нескольких языках. Я практически уверена, что мои родители наобум вытащили из шапки бумажку с итальянским именем и швырнули ей в меня.

— Потрепало тебя, да? — спрашиваю я.

Его глаза блуждают по моему лицу.

— Ага. Но я не описался и помню свой день рождения, так что Эми сказала, что всё будет пучком.

Услышав своё имя, Эми прерывает разговор с тренером и улыбается Рену.

— О, сейчас он в редком состоянии. Пришлось дать ему оксикодон из-за плеча.

— Никаких социальных сетей! — предостерегает тренер.

Я поднимаю руки, демонстрируя свою невинность.

— Никаких камер в пределах видимости, обещаю, — я кошусь на Рена. — Тебе понадобилось наркотическое обезболивающее из-за ушиба плеча?

— Сжалься над ним, — мягко говорит Эми. — Сустав слегка отошёл, и это ужасно больно, — она наклоняется и широко улыбается. — А ещё он потерял сознание, когда я подсоединяла капельницу.

— Вау, Иуда, — он щурит глаза, глядя на неё, затем поворачивается обратно ко мне. — Ученые доказали, что рыжим нужны более сильные дозы обезболивающих препаратов, Франческа. Мы чувствительные.

— Я просто дразню тебя, Рен Рыжий. Я вообще не представляю себе, насколько это больно. Этот удар был опасно подлым.

Тренер хмыкает в знак согласия и пьёт воду из бутылки.

— Хрень полная. Рад, что его вышвырнули, — похлопав Рена по здоровому плечу, он бросает бутылку в корзину для перерабатываемого пластика. — Пора собрать парней. Отдыхай, Бергман. Ты справился отлично, как всегда.

— Спасибо, тренер.

Когда дверь захлопывается, Рен внезапно хватает мою ладонь, мягко сжимая её пальцами.

— Франческа, обрати внимание. Это важно.

Он сейчас как ребёнок. С широко раскрытыми глазами и до невозможности искренний. Я позволяю себе посмотреть ему в лицо, зная, что он наверняка не вспомнит этого. Прикосновение его руки к моей странно знакомое. Его ладонь тёплая и тяжёлая, шершавые мозоли приятно успокаивают мою кожу.

— Тебе надо эту масочную штуковину. У меня температура. И я продолжаю тебя трогать. И дышать возле тебя. Доктор Эми! — ревёт он во всю глотку.

— Рен, — она смеётся. — Я тут, приятель. Что такое?

— Это, тут, Франческа… — он хмурится. — Ааа, я сейчас не могу вспомнить слово. Но это означает, что её лекарства делают её тело очень дружелюбным к микробам. Ей нужно что-нибудь, чтобы защитить её от моей чумы.

Эми улыбается мне,