Брик-лейн - Моника Али

Миссис Азад забралась в кресло с ногами, рубашка ее задралась и обнажила широкие коричневые бедра. Шану заерзал. Назнин смотрела на занавески: километры бархата, мили золотой тесьмы, при желании можно завернуть многоквартирный дом. Шану откашлялся. Миссис Азад вздохнула и сунула пальцы под мышки; грудь ее выпятилась. Ребенок завозился, и Назнин опустила его на толстый кремовый ковер, куда он немедленно отрыгнул часть ужина. Назнин наступила на это место.

Назнин вдруг поняла, что Шану пристально смотрит поверх ее плеча, и обернулась. В дверях стоял доктор Азад. Мужчины застыли. Одежда на докторе сидит идеально, как на манекене в ателье. Руки четко по бокам. Из-под темных рукавов костюма выглядывают белые манжеты. Воротник и галстук оттеняют аккуратный подбородок; расчесанные, черные как смоль волосы сияют. Выражение лица такое, будто он повстречался с привидением. Назнин посмотрела на Шану. Привидение из него никудышное: ботинки порваны, зеленая куртка велика на пару размеров.

— О господи боже мой! — воскликнула миссис Азад. — Принеси выпить своим друзьям. Я сегодня целый день на ногах. — Она подняла грудь повыше. — Я буду пиво.

— Мы тут мимо проходили, — торопливо объяснил Шану, вспомнив наконец свою реплику.

Доктор Азад потер руки:

— Я рад вас у себя видеть. Я, эээ, дело в том, что мы уже поели, иначе бы…

— Оставайтесь на обед, — перебила его жена, вызывающе посмотрев на Назнин. — Мы еще не ели.

Доктор перекатывался с пятки на носок:

— Да, по существу, мы еще не ели. Так, перекусили бутербродами.

Они ели, держа подносы на коленях. Непонятное мясо с теплой подливкой и вареной картошкой. Такой же вкус у картонной коробки, опущенной в воду. Миссис Азад включила телевизор на полную громкость. Она сердито смотрела на Шану и своего мужа, которые говорили друг с другом, а когда ей хотелось тишины, поднимала руку. Выпила второй бокал пива и удовлетворенно рыгнула. А когда вначале муж принес ей апельсинового соку, она так подпрыгнула в кресле, словно сейчас ударит. Доктор Азад, строго следуя своему правилу, выпил два стакана воды. Ножом и вилкой он орудовал как хирургическими инструментами. Назнин ковырялась вилкой в топком содержимом своей тарелки и напрягала желудок, чтобы не урчал.

— Я, — сказал Шану миссис Азад, — с вами выпью пива.

Голос у него был, точно он ей свою почку предлагает. Она пожала плечами и уставилась на экран.

«Мой муж не молится, — подумала Назнин, — и пьет алкоголь. Сегодня. А завтра начнет есть свиней».

— Разумеется, все жители Саудовской Аравии пьют, — сказал Шану, — даже королевская семья. Все ханжи. Лично я не считаю преступлением пропустить иногда стаканчик-другой.

— С точки зрения медицины я этого не одобряю. С точки зрения религии определенного мнения у меня нет.

— Понимаете, — сказал Шану голосом человека, который долго собирался с духом, прежде чем начать, — здесь алкоголь — часть культуры. Общество выкроено из ткани, в которую вплетена культура алкоголя. Дома, если пьешь, рискуешь стать изгоем. В Лондоне — то же самое, если не пьешь. Так он и становится опасен, люди здесь начинают пить с младых ногтей и кончают алкоголизмом. Но ни мне, ни вашей жене стаканчик пива не повредит.

Он глянул на хозяйку дома, но та целиком ушла в сцену жесткого безумного поцелуя на экране. Шану до сих пор не снял куртку. Он сидел на стуле, широко раздвинув колени и скрестив щиколотки, и был похож на садовника, который зашел получить жалованье.

Не в первый раз Назнин задала себе вопрос: почему доктор Азад принимал приглашения Шану? Они ведь настолько разные. Может быть, доктор приходил просто поесть?

— Мы вернемся в Дакку, когда Руку достигнет опасного возраста. Я уже сделал набросок дома, который хочу построить, я вам говорил? Все очень просто, в классическом стиле. Я вообще хочу выучиться на архитектора.

— Да, — ответил доктор, — почему бы и нет?

— Вот именно. Зачем еще кому-то платить?

— Станете архитектором. Дизайнером. Ученым по ракетам.

Шану был озадачен.

— Насчет дизайна стоит подумать, но вот в науке, вынужден признаться, я не силен. — Он скромно развел руками. — Так или иначе, со средствами у меня пока не очень хорошо.

— Да, но когда вы получите повышение…

Доктор неподвижно сидел в кресле с жесткой спинкой, сжимая подлокотники с такой силой, словно хотел выжать из них кровь. С начала разговора про алкоголь он ни разу не глянул на жену.

— Я слишком долго прослужил в районном совете. Но эта долгая служба не дала мне ничего. В родной деревне йогу не подают. Но у меня есть кое-какие идеи. Я тут пораскинул мозгами. Продажа мебели, антиквариат, какой-никакой импорт-экспорт. Однако дело идет туго. Вся загвоздка в капитале. Без денег много ли сделаешь?

Доктор улыбнулся своей особенной улыбкой: брови вверх, уголки рта вниз.

— Может, надо заработать?

— Мне много не нужно. Чтобы только на дом в Дакке хватило и на образование Руку. Не хочу, чтобы он сгнил здесь, со всеми этими скинхедами и алкашами. Не хочу, чтобы он вырос в обществе расистов. Не хочу, чтобы грубил матери. Хочу, чтобы он уважал отца.

Шану оживился и заговорил громче. Миссис Азад недовольно цыкнула и взмахнула лиловыми ногтями. Шану перешел на громкий шепот:

— Остается только увезти его домой.

В комнату вошла девушка — руки в боки. От матери ей достались крепкие ноги, а юбка у нее была еще короче. Заговорила по-английски. Назнин уловила слова «паб» и «деньги». Мать ухмыльнулась и кивнула на доктора Азада. Доктор задрожал. Сказал что-то отрывисто. Съежился, так что плечи оказались на уровне ушей. Шану заерзал, откашлялся. Во рту у девушки жвачка. Она покрутила сережкой в ноздре, словно хотела ее вырвать. Волосы у нее обесцвечены в такую же ржавчину, как у матери. Девушка повторила просьбу. Шану начал что-то напевать. Шея у Назнин загорелась. Доктор хотел что-то сказать, но жена всплеснула руками. Она с трудом выбралась из кресла и принесла свою сумку.

Девушка взяла деньги. Посмотрела на Назнин и на ребенка. Посмотрела на Шану. Доктор вцепился в кресло. Крепко сжал колени и ступни. На его волосах ровно, как на шлеме, сверкает круг света. Ни за что не отпустит кресло. Девушка засунула деньги в карман блузки.

— Салам алейкум, — сказала она и отправилась в паб.

Миссис Азад выключила телевизор. Пора домой, подумала Назнин. Она попыталась выразительно посмотреть на Шану, но тот лишь неопределенно ей улыбнулся.

— Это трагедия наших судеб. Жить иммигрантом — значит страдать.

Хозяйка дома наклонила голову. Потерла нос, похожий на луковицу.

— О чем это вы?

— О столкновении культур.

— О чем?

— И о конфликте поколений, — добавил Шану.

— А в чем трагедия?

— Дело не только в иммиграции. Шекспир писал об этом.

Он прокашлялся и приготовился цитировать.

— Снимите куртку. Действует на нервы. Вы вообще кто? Профессор?

Шану развел руками:

— У меня степень по английской литературе в университете Дакки. Я также учился в британском университете — философия, социология, история, экономика. Я не претендую на звание джентльмена. Но, скажу вам откровенно, мадам, я постоянно учусь.

— Тогда кто вы? Студент?

По-видимому, Шану не произвел на нее впечатления. Ее маленькие, глубоко посаженные глаза походили на угольки — такие же твердые и грязные.

— В каком-то смысле мы с вашим мужем оба студенты. Мы и познакомились благодаря любви к книгам, любви к чтению.

Миссис Азад зевнула.

— О да, мой муж утонченный человек. Он прячет нос в книгу, потому что запах настоящей жизни его отпугивает. Но он прошел длинный путь. Не правда ли, сладкий?

«Доктор Азад приходит к нам, чтобы сбежать от нее», — подумала Назнин.

— Правда, — ответил доктор. Шея его давно уже скрылась под воротничком.

— Когда мы только приехали — расскажи им, расскажи им сам, — мы жили в однокомнатной хибаре. Питались рисом и далом, рисом и далом. На завтрак рис и дал. На второй завтрак пьем воду, чтобы животы наполнить. Так он получил диплом по медицине. А сейчас — смотрите! Конечно, доктор — звучит впечатляюще. Но иногда он забывает, что, если бы не моя семья, не видать ему этой профессии рядом со своей фамилией.

— Это история успеха, — сказал Шану, разминая плечи, — но за каждой историей об успехе иммигранта кроется глубокая трагедия.

— Не соблаговолите ли объяснить какая?

— Я говорю о столкновении западных ценностей и наших. Я говорю об отчаянном стремлении влиться в общество и о потребности сохранить свою национальную принадлежность и культурное наследие. Я говорю о детях, которые не знают, какова их собственная национальная принадлежность. Я говорю о чувстве отчужденности в обществе, где господствует расизм. Я говорю о чудовищной борьбе за то, чтобы не сойти с ума и обеспечить в то же время свою семью всем самым лучшим. Я говорю…