Свете тихий - Андрей Столяров

Этого нам только не достает.

Впрочем, Первую мировую войну тоже никто не ждал.

Проходит очередной саммит «двадцатки». Газеты печатают фотографии, где лидеры ведущих индустриальных держав чуть ли не заливаются хохотом.

Интересно, чему они радуются?

В мире – кризис, непонятно, как жить, а у них – бурный восторг.

Вот из-за таких фотографий и вспыхивают революции.

Ерофей, правда, считает, что все это симулякр. Кризис – это ложный феномен, скрывающий от глаз принципиально иной процесс. В действительности происходит глобальная смена элит: старое поколение политиков и финансистов вытесняется энергичными молодыми волками. Идет внутренняя трансформация мира. Кризисные явления, которые поддерживаются в значительной мере искусственно, это лишь повод для зачистки разнообразных властных структур. Кстати, и сами эти структуры тоже меняются. Вот увидишь, лет через пять мы вынырнем совершенно в другой реальности.

– А какой она будет?

– Ну, если б я знал!..

Заодно Ерофей сообщает, что собирается в США. Его пригласили прочесть курс лекций в одном из университетов Восточного побережья.

Он пожимает плечами:

– Ладно, прочту. А через год, глядишь, что-нибудь прояснится…

Я, в свою очередь, даю ему ценный совет: когда пойдешь в Белый дом, поговори, елы-палы, с тамошней администрацией по-мужски. Дескать, ты че, Обама, соображаешь чего-нибудь или нет? У тебя бак потек? Люки пооткрывались? В голове – гуси? Пургу такую несешь. Ну, так же нельзя! Ты президент или где, дык, елы-палы!..

Ерофей клятвенно обещает, что поговорит.

Если, конечно, его пригласят в Белый дом.

Мы прощаемся.

Исчезает из страны еще один человек.

Я продолжаю плескаться в мутных заводях интернета. Мир сходит с ума, но никто этого, по-видимому, не замечает. Безбашенные хакеры атакуют банки, правительственные сайты, серверы корпораций; свиной грипп, как летящий пожар, суматошно перепрыгивает из страны в страну; в Греции молодежь поджигает машины, громит офисы, захватывает радиостанции; в Латвии, Эстонии и Молдавии на штурм местных парламентов, словно вдруг обезумев, идут толпы людей. Будто просачиваются из разломов отравленные флюиды. Поднимается магма: мир вздрагивает и тихонечко оползает. Одновременно в Москве создается журнал, предназначенный исключительно для мультимиллионеров, проходит выставка-распродажа, где демонстрируются яхты, вертолеты, лимузины, пентхаузы, с большой помпой избирается российская «мисс Гламур», а некая американка, видимо окончательно сбрендив, платит сто пятьдесят тысяч долларов, чтобы ей клонировали любимую комнатную собачку. Тут же даются советы, как пережить кризис. Все очень просто: следует покупать недвижимость в престижных районах Дубаи. Цены там в любом случае будут расти, такие вложения капиталов себя обязательно оправдают.

Шуршит пена, лопаются мыльные пузыри.

Вспыхивает, как на дискотеке, цветная шизофреническая мозаика.

Бред постепенно перетекает в реальность.

Вдруг закрывается Европейский социологический институт. Оказывается, в здании, где он расположен, не соблюдаются меры противопожарной безопасности. На самом деле, как объясняет мне Маша, они еще в прошлом году взяли в Европарламенте грант на мониторинг выборов президента России. Насколько все это соответствует общепринятым демократическим процедурам, как велась агитация, как осуществлялся подсчет голосов. Данные, между прочим, получились весьма любопытные – мы их обработали, выпустили комментированный альманах. Ну, и, разумеется, уже через неделю явилась инспекция. Выяснилось, что во-первых, огнетушители у нас не на том месте висят, во-вторых, нет на пожарном щите лома и топора, а в-третьих, декоративная винтовая лестница, ведущая на верхний этаж, слишком узкая, не приспособлена для эвакуации раненых. Впрочем, это все ерунда. Главное наше нарушение заключается в том, что в кабинете ректора не вывешена табличка «В случае пожара звонить 01». Вот это создает угрозу жизни и здоровью студентов. Как их без такой таблички можно учить?..

– Студентов, конечно, жалко, – добавляет присутствующий при сем Борис. – Ходили-ходили на лекции, сдавали-сдавали зачеты, вдруг – раз, институт закрыт. Кто им теперь выдаст дипломы?

– Так это что, уже навсегда?

Маша пожимает плечами.

– Ну, идут сложные переговоры, – объясняет она. – Табличку мы, естественно, сразу же приколотили…

– Вот такими гвоздями, – добавляет Борис.

– Огнетушители перевесили, лом и топор нашли… Теперь все упирается в эту злосчастную лестницу. Ее и снести нельзя, поскольку здание представляет собой музейную ценность, любая перепланировка внутри него строго запрещена, и оставлять невозможно: пожарные санкции на рабочее состояние не дадут…

– Поставим, вероятно, решетки с обеих сторон, повесим замки. В случае чего, разумеется, не дай бог, учащиеся побегут не на улицу, куда эта лестница и ведет, а через три длинных зала – к парадному входу. Там, пока добежишь, без всякого пожара – умрешь.

– Что ж это так?

Теперь пожимает плечами Борис.

– На воду дуют. Альманах – пятьсот экземпляров. Кто его будет читать?..

Нет, спать, как раньше, не получается. Метастазы шизофренических бредней обнаруживаются то здесь, то там. Жизнь начинает ныть, как распухающий зуб: дергает, отпускает на какое-то время, снова – болезненно дергает.

Лекарств от этого нет.

Аля в панике сообщает, что у нее вдруг отклонили проект. Основания: не соблюдены требования по сохранению исторического облика здания. Так, во всяком случае, гласит официальный ответ. Но в действительности, как объяснила Аделаиде ее подруга, этот участок, расположенный, к сожалению, в центре города, оказался для них слишком хорош: его хотят передать другой фирме, которую прикрывает кто-то в администрации на самом верху. Подруга Аделаиды не виновата. Решение принималось там, куда ей доступа нет. И оспаривать его она тоже не может: существует субординация, которая обсуждению не подлежит. Ей приказывают – она безоговорочно исполняет. А не будет безоговорочно исполнять, что ж, найдут на это место другого.

В общем, никак.

Все застопорилось буквально в момент.

Дал сбой слаженный механизм, работавший много лет.

Аделаида, по словам Али, в бешенстве: клянется, что своими руками передушит их всех. Что они себе позволяют! Для них хоть какие-нибудь законы есть?

Никого она, конечно, не передушит. Дева-воительница бессильна против танковых войск. Костяные стрелы ее не пробьют броню. Голыми руками металлическую башню не сковырнешь.

Существует отвага.

Но существует и серая, обволакивающая, удушливая магия бюрократии.

Что сильней?

Аля чрезвычайно расстроена. Ей кажется, что она сделала по-настоящему красивый проект. Хотя не исключено, полагает она, что этот проект в скором времени будет все-таки осуществлен – правда, уже под другим именем, другим архитектурным бюро, когда тот же блок документов будет утвержден для другого юридического лица.

– А как же авторские права?

Аля смотрит на меня с недоуменной тоской.

Какие права?

Взрослый же человек.

О чем ты говоришь?

Однако, самое неприятное в этой ситуации то, что мгновенно приостанавливается заключение следующих договоров. Заказчики, естественно, насторожились. Нам ведь с такой охотой платили вовсе не за красивое художественное исполнение, не за картинку, не за творческий стиль, а за то, что документы, поданные под нашим грифом, двигались по инстанциям без проблем.

Нет проблем, значит есть выгодные заказы.

Появились проблемы – заказов, соответственно, нет.

– А как ваш главный клиент?

Аля отвечает, что Заказчик, тот самый, который с заглавной буквы, конечно, в восторг не пришел. Мало того, что он за данный проект уже заплатил, но теперь, насколько можно судить, подвисает весь его стратегический план: ему ведь не отдельное здание требовалось, а целая сеть. Хорошо еще, что не ставит вопрос о возврате денег: договор ведь нарушен, хотя формально и не по нашей вине. С другой стороны, конечно, как посмотреть…

– Кстати, он опять сделал мне предложение.

– И что ты ему ответила? – вскользь, как бы между прочим, интересуюсь я.

Аля удрученно молчит.

– Что ты ему ответила?! – я кричу так, что на нас оборачиваются.

Сердце у меня делает сбой.

Аля вздрагивает и пропускает шаг.

– Не кричи, – спокойно, через пару секунд, говорит она. – Зачем так кричать? Я ему ответила, что подумаю.

– А на самом деле?

– И на самом деле – подумаю…

Мы расстаемся с ней на середине Невского. Ее подхватывает толпа и многорядным торопливым потоком уносит через переход. Я еще минут десять иду в сторону Адмиралтейства. Непонятно, зачем – мне вовсе не нужно туда идти.

Голова у меня пуста.

Расплывается и подрагивает в глазах светлый мартовский день.