Королевский пурпур - Сьюзен Барри

Люси изумленно взглянула на него:

— Вы действительно думаете, что она обратится в полицию?

— Думаю, она не колеблясь передаст меня в руки полиции, если окажется, что я совсем не тот человек, который достоин проводить с вами время.

Люси понимала, что он шутит, но когда шла за ним к машине, мысленно представила себе, как графиня приказывает Августине позвонить в ближайший полицейский участок, чтобы там выяснили, почему молодая женщина, которая у нее служит, не вернулась вовремя, как и обещала.

Они шли к машине через комнату, где пили чай, и Пол вдруг остановился, обернулся и посмотрел на Люси. Его губы сложились в улыбку, а глаза глядели с какой-то странной печалью.

— Ах, дорогая! — вдруг вырвалось у него. — Ведь я привез вас сюда совсем не для того, чтобы смущать своими ласками. Но отпустить вас просто так я не в силах. Идите ко мне! — И он снова обнял ее.

На этот раз его поцелуй стал для Люси настоящим откровением. Сейчас в ней не было ни спокойствия, ни осторожности, а ее собственная готовность отвечать на поцелуи Пола, казалось, разжигала в нем огонь. Он с такой силой прижал ее к себе, что у нее чуть не хрустнули кости, и, хотя такое безжалостное обращение должно было заставить ее вскрикнуть от боли, она снова подставила ему свои нежные губы, и он снова жадно впился в них своими. Люси стало трудно дышать, а его поцелуй все длился и длился… Она закрыла глаза, прильнула к нему всем телом, и комната закружилась… Постепенно его поцелуи становились все мягче, нежнее, и, словно извиняясь за то, что неосмотрительно сделал ей больно, Пол поцеловал ее в кончик носа, осыпал поцелуями ее глаза, щеки, лоб, и, когда наконец отпустил ее, в его темных глазах уже не было насмешливых огоньков и он не произнес ни слова, пока Люси не пробормотала:

— Я… я уронила сумочку…

Пол наклонился за сумочкой и подал ей ее с чрезвычайной серьезностью и любезностью; пожар в нем постепенно догорал, хотя, казалось, он не мог отвести от нее глаз.

— Боюсь, я был довольно груб. Пожалуйста, простите меня, — сказал он.

Люси подняла на него свои ясные глаза, и на лице у нее не было никакого смущения. Она нежно улыбалась.

— Вам не за что извиняться, — вырвалось у нее.

— Правда?

Он усмехнулся, приподняв уголок рта, взял ее ладони и прижал к лицу. Он долго целовал их, пока у нее не запылали щеки, и только тогда отпустил.

— Вы обворожительны, — сказал он. — Вы просто обворожительны.

На обратном пути в Лондон Пол был молчалив, и его молчание так действовало на Люси, что она не могла найти тему для разговора. А до того она не закрывая рта болтала о его доме, сказала, что чудесно провела день, а он должен быть счастлив, что есть такая замечательная женщина, как миссис Майлс, которая заботится о нем.

Люси говорила быстро и немного нервно, она ощущала потребность, не умолкая, болтать обо всем, что приходит в голову, только бы не дать возникнуть смущению, только бы разговор не зашел о событиях сегодняшнего дня. По мере того как увеличивалось расстояние от восхитительного коттеджа с фермой, наверняка процветающей, где она пила чай и ее впервые в жизни страстно целовал мужчина, умеющий целовать так, что его поцелуи запомнятся навсегда, разговорчивость ее иссякала. И сейчас ее пугала отчужденность, которая внезапно овладела Полом и изменила его.

Пол отвечал ей так, будто по крайней мере часть его мыслей витала где-то далеко. А может быть, Люси это только казалось? Правда, время от времени он улыбался, искоса глядя на нее, и в его голосе звучали теплые, интимные нотки, и этой теплоты было довольно, чтобы сердце Люси трепетало, как птичка, только что попавшая в бурю и старавшаяся опомниться. Большую часть дороги Пол был сосредоточен на управлении машиной и просто позволял Люси изливать на него поток легкой непоследовательной болтовни.

Когда они подъезжали к Лондону, мысли Люси переключились на графиню, и к чувству разочарования и некоторого замешательства добавились опасения, не сердится ли ее госпожа — ведь уже без четверти семь. Пол взглянул на часы и сказал, что до дома они доедут не раньше семи, отчего у Люси сразу вспотели ладони. Что она скажет графине? Чем объяснит такое бессовестное пренебрежение ее просьбой?

Но Пол положил руку на колено Люси и велел ей перестать волноваться.

— Старая леди вас не съест, — как-то загадочно проговорил он. — Я сам с ней поговорю, и часть ее гнева минует вас и падет на меня.

Люси взглянула на него, и в душе у нее внезапно зажглась надежда. Если он вместе с ней войдет в дом, может быть, — может быть! — графиня попросит его задержаться, предложит выпить, а то и пригласит поужинать. Сейчас у них гораздо лучше с едой, и Августина вполне сможет накормить неожиданного гостя. Особенно если это нужно сделать ради Люси.

В последнее время Августина очень привязалась к Люси, а с тех пор как дом наполнился цветами, Августина ни минуты не сомневалась, что это дары серьезного воздыхателя. Несомненно, она проявит неподдельный интерес к молодому человеку, даже если саму Люси это будет смущать.

Как только автомобиль остановился возле дома, дверь отворилась, и на пороге появилась испуганная Августина. Она приложила палец к губам, словно призывая Люси к осторожности, и зашептала:

— Ее высочество вне себя, мадемуазель, и лучше вам иметь наготове какую-нибудь убедительную историю, чтобы объяснить, почему вы опоздали. — Августина быстро окинула взглядом высокую фигуру Эйвори и сделала нечто похожее на книксен. — Добрый вечер, мсье. Уверена, мадемуазель очень приятно провела день.

Ее прервал раздавшийся из холла хриплый голос:

— Августина! Если это мисс Грей, передай ей, что я хочу поговорить с ней немедленно! А если она не одна, скажи молодому человеку, взявшему на себя труд наконец доставить ее домой, что я намерена поговорить и с ним!

Люси испуганно взглянула на Августину, а старая служанка пожала плечами, словно давая понять, что она тут ничего сделать не сможет и уж во всяком случае никакой ответственности не несет. Однако Пол Эйвори мягко отстранил Люси и направился через холл, обставленный жалкой мебелью, чтобы принести свои извинения графине.

Она стояла, опираясь на тонкую трость черного дерева с красивым золотым набалдашником, и, хотя она была небрежно одета, а рыжий парик, как обычно, съехал набок, в ней чувствовалось такое поразительное достоинство, что Эйвори невольно замедлил шаг. Остановившись перед ней, он отвесил церемонный поклон, выпрямился и щелкнул каблуками так, словно был не просто молодым человеком в повседневном, хотя и прекрасно сшитом костюме, а вышколенным придворным, отлично знающим, перед кем он стоит; он откинул назад голову и смотрел прямо в глаза графини.