Прикосновение горца - Карен Монинг

Но он не увидел в них согласия, и это задело самолюбие Цирцена.

Он провел пальцем между ее грудей и вдруг печально улыбнулся.

– Я прикажу найти тебе другое платье, – сказал он и, поднявшись, вышел из комнаты.

Лиза так и осталась сидеть на полу, прижав к себе платье. «Господи, – думала она, – что же мне делать?»

Цирцен вышел из покоев в отвратительном настроении. Ему казалось, что все его тело болит от усилий, которые он прилагал, чтобы вести себя с Лизой как можно вежливее и предупредительно. Лицо онемело от любезных улыбок. Пальцы свело от усилий не причинять ей боль. Все тело Цирцена протестовало против необходимости уйти из комнаты, а мужчина внутри него, родившийся пятьсот лет назад, негодовал и ревел о том, что эта женщина предназначена для него свыше. Вежливость, черт бы ее побрал! В девятом веке мужчины не спрашивали согласия – они брали силой. В девятом веке женщина была бы счастлива обрести такого могучего покровителя и защитника.

Цирцен горько усмехнулся. Он слишком давно был без женщины, чтобы вынести такую пытку. Он был просто ошеломлен, когда вошел в комнату и застал Лизу одетой в два крохотных шнурка, практически ничего не скрывавших. «Клянусь Дагдой, эти шнурки словно говорили: развяжи нас, и увидишь, что она может тебе дать...»

Он хотел отвернуться. Повернуться и уйти, отказав себе в удовольствии созерцать ее прекрасное тело. Он напомнил себе правило номер четыре – никакой физической близости. Но это не помогло. Правило номер четыре махало ручкой правилу номер один – не нарушать клятву. А потом они вместе раскланивались с правилом номер два – не лгать. Собралась уже целая толпа нарушенных им правил.

Увидеть Лизу в таком наряде было еще хуже, чем застать ее совсем голой. Тогда бы он увидел все, но эти хитрые ленточки дразнили его воображение и обещали многое, но не показывали всего. Какие у нее соски – розовые или коричневые? А волосы внизу такие же рыжие?

Если бы он упал на колени и стал целовать ее стройные ноги, поднимаясь все выше, она бы тихо стонала или молча терпела, пока он занимался бы с ней любовью... Хотя нет, решил Цирцен. Лиза Стоун вела бы себя, как львица во время брачного сезона. И это хорошо. Ему нравились такие женщины.

Она заставила его почувствовать себя зверем, который находится в клетке из собственных правил и потому еще более опасен. На мгновение Цирцен ощутил такое неистовое желание, что едва не подмял девушку под себя, не задумываясь о том, что чувствует она. Но вместо этого он только убрал дрожащие руки за спину и постарался думать о матери. Морганна прокляла бы его даже за мысль взять силой то, что должно быть подарено. Никогда еще желание, которое испытывал Цирцен, не требовало насилия. Лиза пробудила в нем первобытные инстинкты и чувства: желание обладать, дикую ревность при мысли о том, что кто-то еще может увидеть ее одетой вот так, потребность слышать, как она шепчет его имя, видеть любовь и желание в ее глазах.

Цирцен глубоко вдохнул и задержал дыхание, чтобы успокоиться. Теперь, когда он знал, как она выглядит под одеждой, какое платье он может найти для нее, чтобы смотреть на Лизу и не видеть этой нежной атласной кожи, этой восхитительной груди и длинных стройных ног?

Неудовлетворенное желание переросло в ярость. Цирцен направился в кухню, чтобы найти Флорию или Элисон и приказать им как следует прислуживать Лизе. Потом он пошлет одного из братьев Дугласов рассказать ей об их времени. Конечно, это следовало сделать самому Цирцену, но он просто был еще не готов снова увидеть ее. Он отправится тренировать своих людей и даст выход ярости в простом и понятном удовольствии скрестить меч с другим мечом и закрутиться в бешеной схватке, рыча и ругаясь. И больше никаких эротических мыслей...

Тряхнув головой, Цирцен вломился в кухню и через секунду понял, что сегодня не его день. Похоже, все каким-то дьявольским образом сговорились дразнить его.

Он встал как вкопанный и поспешно отвел взгляд от круглой раскрасневшейся женской попки, сжимаемой руками Дункана Дугласа.

Длинная нога Элисон обвивала талию Дункана, а ее платье сбилось вверх до плеч. Тело ее выгнулось, подчиняясь ритмичным движениям Дункана. Оба сладко постанывали.

– Ради Дагды, только не это! – взревел Цирцен, заставляя себя смотреть куда угодно – на стены, в пол, в потолок, только не на голый аппетитный задок Элисон. – Дункан! Элисон! А ну проваливайте с кухни! Вам что, мало комнат наверху? Вы же знаете, что есть правила...

– Ах да, легендарные правила Броуди, – сухо отозвался Дункан, но не сразу перестал раскачивать служанку. – И среди них – не чпокаться в кухне, когда рыцари находятся в замке.

Элисон тоже что-то недовольно проворчала.

– Я здесь ем! – прогремел Цирцен.

– Дункан, между прочим, тоже, – промурлыкала Элисон.

Она медленно убрала ногу с бедра Дункана и бросила на Цирцена долгий многозначительный взгляд. Потом Элисон с хитрой улыбкой закрыла крышкой горшок с медом, стоявший на столе рядом с Дунканом.

Цирцен боялся даже подумать о том, что они здесь делали с медом, и это так явно отразилось у него на лице, что Дункан рассмеялся.

– Извини нас, Син. – Он быстрым движением одернул платье Элисон, обнял ее и вывел из кухни.

Цирцен сел за стол и уронил голову на руки. Воображение тут же нарисовало ему самого себя, вот также сжимающего другую голую попку.

Может, все-таки стоило убить девчонку, просто для того, чтобы избавиться от этого наваждения?

Глава 9

Перескакивая через две ступеньки, Руби взбежала по лестнице на третий этаж и прошла по тускло освещенному коридору к двери с металлической табличкой, висевшей на одном шурупе – «кварт. G-3». Яркий разноцветный коврик у облупившейся двери выдавал оптимистическую натуру Лизы. Руби собралась было постучать, но ее рука непроизвольно опустилась. Руби боялась этого визита. Но Лиза всегда встречала проблемы лицом к лицу, и самое меньшее, что могла сделать Руби, это постараться вести себя так же. Она решительно постучала. Дверь открыла Элизабет, дневная сиделка, и впустила ее.

– Лиза? Это ты, дорогая? – раздался голос Кэтрин, в котором прозвучала надежда.

– Нет, миссис Стоун. Это я, Руби, – отозвалась гостья, проходя по коридору из крохотной гостиной в спальню.

Руби опустилась в кресло у постели Кэтрин, не зная, с чего начать. Машинально поправив наполовину законченный килт, висевший на подлокотнике кресла, она не могла представить, как сообщит маме Лизы последние новости. Кэтрин и так смертельно больна, и вдруг у нее исчезла дочь. Как же сообщить ей такую ужасную новость?

– Что сказал директор музея? – нетерпеливо спросила Кэтрин.