Противостояние - Владимир Познер

У него имелось устройство, способное перехватывать сигнал с советских спутников над Северным полюсом. И мы решили вместе с ним посмотреть русское телевидение. Это было утро воскресенья, и в Москве, и в Санкт-Петербурге шли детские программы — ваша версия «Улицы Сезам» и тому подобных. И меня поразило, сколько тепла, внимания и любви было вложено в эти программы. Так что, естественно, мысль о том, что русские не любят своих детей — это бред, это стало основой разрядки, того, что мы не уничтожили друг друга. Потому что все мы — и Запад, и Советский Союз — ставили на кон будущее своих детей. Я говорю, что мы любим своих детей, и поэтому не станем взрывать мир. Мне жаль, что наши нынешние идеологические противники совсем не понимают этого — они действительно хотят взорвать мир. И в этом смысле я скучаю по СССР.

В. ПОЗНЕР: Не знаю, известен ли вам поэт Евгений Евтушенко. Вы слышали о нем?

СТИНГ: Я знаю его.

В. ПОЗНЕР: Он тогда написал песню «Хотят ли русские войны?». Ее положили на музыку… Если бы вы услышали в то время вопрос: «Хотят ли русские войны?», — как вы ответили бы на него?

СТИНГ: Нет, конечно. Кто хочет войны? Безумные люди.

В. ПОЗНЕР: Вы сказали, что вам было бы очень интересно спеть песню «Русские» сегодня, в России. Почему?

СТИНГ: Людей цепляет эта песня. Но она актуальна только в том историческом контексте, который я объяснил. Вне его она кажется странной, поскольку Россия сегодня открыта Западу и наоборот. И я не пою эту песню, не объясняя контекста. Однако раз она до сих пор кого-то оскорбляет, значит, нужно объяснять лучше.

В. ПОЗНЕР: Что-то, по-вашему, осталось от «холодной войны», какое-то наследие?

СТИНГ: По-прежнему есть некие чувства. Они не могли исчезнуть в один день. Но думаю, что взаимодействие культур, идей, искусства, бизнеса станет тем, что в итоге растопит все это.

В. ПОЗНЕР: Считаете ли вы, что мир стал безопаснее, чем в тот период, когда существовали два мощных блока?

СТИНГ: Нет. Да и распространение ядерного оружия в другие страны непонятно к чему может привести. Мы рассчитывали, что разрядка даст результат. И это случилось. Но теперь, при наличии ядерного оружия у государств со странной идеологией… Я не знаю… Надеюсь.

В. ПОЗНЕР: В 1988 году вы стали поддерживать «Amnesty International». Вы продолжаете поддерживать их?

СТИНГ: Да, я по-прежнему активно поддерживаю «Amnesty International», как раз недавно встречался с ними. По-моему, это одна из самых цивилизованных организаций в мире. Они считают, что, написав письмо, можно чего-то добиться. И письма диктаторам действительно помогают. Если много людей делают это.

В. ПОЗНЕР: Вы активны политически?

СТИНГ: Я в курсе происходящего в мире. И если я хочу высказать что-то метафорически, то найду способ — такова моя работа. Я не журналист, не политический комментатор, но если я нахожу метафору для выражения политической идеи, то делаю это. Я не считаю, что проблемы мира обязательно должны решаться политиками или даже духовенством. Думаю, наши проблемы психологические. Большинство их связаны с недостаточным осмыслением, недостаточным осознанием. И полагаю, в этом наше спасение. Нам нужна политическая дискуссия, нужно все обсуждать. Не уверен, что нам требуется религия, но, безусловно, необходимо задумываться о том, как работает человеческий мозг, когда зло приписывается твоему оппоненту, другому…

В. ПОЗНЕР: Когда-то, довольно давно, у вас был концерт в Кремле, и вы отметили, что аудитория была, скажем так, бюрократическая, не очень реагировавшая на ваши песни. А сегодня что-нибудь изменилось?

СТИНГ: Да, тот концерт состоялся в 1994 году, по-моему. После того как я сыграл в Кремле, я хотел сыграть для людей — и играл с тех пор на больших стадионах. Это был интересный и важный первый шаг в России. Но сейчас все намного проще. Аудитория прекрасно реагирует, она всегда реагировала. Просто тогда я играл для элиты.

В. ПОЗНЕР: А вы когда-нибудь играли, пели для тех, кого — неправильно, кстати, — называют олигархами в России? Неправильно, потому что сейчас у них нет политической власти, нынче они богачи. Но тогда они были олигархами. Вы перед ними выступали — на день рождения, например?

СТИНГ: Да, было такое. Несколько лет назад я играл на одном дне рождения. Я пошел на это, потому что, во-первых, мне было любопытно. Во-вторых, я верю в силу музыки и считаю, что можно заронить в сознание людей семена тех проблем, которые важны для меня — права человека, наше отношение к окружающей среде. Эти семена могут не скоро принести плоды, ты можешь сыграть для кого-то, кому сейчас пятнадцать, но он вполне способен стать частью политического класса — класса, принимающего решения.

В. ПОЗНЕР: Вы очень активны в области экологии, боретесь за спасение лесов, в частности, в районе Амазонки. Что именно вы делаете?

СТИНГ: Сейчас я в основном собираю деньги на создание правовой инфраструктуры для тех групп людей, которые ее не имеют. Проблема коренного населения Амазонки в том, что у них просто нет никакой защиты. Приходит крупная компания, дает им по триста долларов, вырубает все деревья, и ничего не остается. Мы же обеспечиваем им правовую структуру для защиты, учим их юридическому языку. И по-моему, в двадцати двух странах эта небольшая модель себя оправдывает. Причем речь не только о Латинской Америке. Мы работаем везде, где есть тропические леса, — на Дальнем Востоке, в Конго… Я делаю это тихо, редко бываю на переднем крае, предоставляя это специалистам. Я просто собираю деньги и отвечаю за то, как их тратят, — это очень серьезная ответственность.

В. ПОЗНЕР: В будущем году вам исполнится шестьдесят лет?

СТИНГ: Да, в октябре следующего года мне уже будет шестьдесят.

В. ПОЗНЕР: Шестьдесят — ничего особенного. И на будущий год — тоже важная дата, в сентябре исполнится десять лет террористическому акту, который произошел в Нью-Йорке. В вашей жизни это сыграло определенную роль — вы часто об этом говорите, в этих башнях у вас были друзья, и они звонили вам буквально за несколько минут до того, как все это произошло… Вы как-то сказали, что испытываете чувство стыда за то, что ввели своих детей в такой мир, где подобное может случиться, и надо этот мир менять. Нет простых ответов, и у вас нет ответа, но мир надо изменить. Вы продолжаете так считать?

СТИНГ: Безусловно. И ответа до сих пор нет… Частично решение проблемы — в психологии. Дело не в идеологии, точно не в религиозной философии. Это то, как мы думаем друг о друге как люди. То есть мы либо целое, либо вообще ничто — так я считаю. Я не очень представляю, как воплотить это в жизнь. Полагаю, понимание — первый шаг. Это звучит очень нереалистично или идеалистично, но это правда: мы — одно целое. Человечество — это одна семья, все мы. Мусульмане, коммунисты, капиталисты, католики…

В. ПОЗНЕР: Один британский писатель — Редьярд Киплинг — написал, что Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись. Вообще, довольно многие люди говорят, что это справедливо по сей день — огромная разница в философии, в культуре, в истории, в религии, и это не преодолимо, невозможно. Мы говорим друг другу, но не друг с другом.

СТИНГ: Конечно, никого нельзя объединить военной силой или экономически, нельзя заставить людей думать так, как мы. Это должна быть сила примера и обсуждения. Если наше общество успешно, это должно сработать и у них — им надо показать это. Их нельзя вынуждать выбрать это. Однако речь идет о длительном периоде, и я не уверен, что у нас времени достаточно.

В. ПОЗНЕР: Я где-то прочитал, что у вас в Тоскане есть ферма, вы выращиваете там овощи, и что даже есть магазины, где их продаете. Это такой бизнес?

СТИНГ: Я всегда хотел иметь магазин. У нас есть магазин, где продаются лишние овощи, которые мы не съедаем. Мы делаем вино и оливковое масло — это очень приятное занятие. У меня нет времени самому обслуживать покупателей, хотя я бы с радостью. Но это не бизнес, приносящий какие-то деньги, нет — это просто для удовольствия.

В. ПОЗНЕР: Вернемся к йоге. Любой человек может преуспеть в этом? Или нужен все-таки талант? Как голос для пения или слух для музыки?

СТИНГ: Зависит от того, как вы понимаете йогу. Конечно, вы не сядете в позу лотоса после одного-двух уроков. Но название «йога» происходит от глагола, означающего «объединять». Вы объединяете ваше сознание и ваши намерения, мышцы вашего тела с сознанием. Это превращение в одно целое того, что воспринимается как две части. То, как вы дышите, сидите, ходите, едите, — это часть сознания. Йога — это все. В общем, это осознанная жизнь, а не обязательное умение сесть в позу лотоса.