Плохая Мари - Марси Дермански

— Эллен никогда их не надевала, да?

Мари покачала головой.

— Они ей не нравились, хотя она и не говорила этого.

— Они очень красивые.

— Моя бабушка готовила это блюдо.

В соусе были горошины и маленькие кусочки бекона.

Когда официант подошел в следующий раз, Бенуа заказал коньяк и кофе.

— Я хочу муз, — заявила Кейтлин. И он заказал шоколадный мусс в придачу.

— Мне нравится этот ресторан, — сказал Бенуа Донель, откинулся на спинку стула и закурил.

За окном Мари увидела Лили Годе. Она была в туфлях на высоком каблуке, в длинной юбке и в серебряном плаще. Ее губы были ярко-алыми, а длинные светлые волосы развевались на ветру. Она выглядела сногсшибательно, как настоящая кинозвезда. С ней был немолодой мужчина, одетый не менее роскошно. Он придерживал ее за локоть. Они прошли мимо и скрылись из вида. Бенуа проследил за взглядом Мари и тоже увидел Лили Годе и ее спутника, исчезающих в ночи.

— Она выглядит опустошенной, — заметил Бенуа. Голос у него был ровный. Возможно, разочарованный. Мари не могла сказать точно.

Официант положил на стол счет. Бенуа поднял его и положил обратно.

— Мне платить? — спросил он.

— У тебя нет денег? Совсем ничего?

— Rien, [40] — подтвердил он и показал пустые ладони. — Я потратил все, что у меня оставалось, на такси.

— У меня есть деньги, — сказала Мари. — Я заплачу. А потом давай найдем гостиницу. Ладно? Пожалуйста.

Бенуа кивнул, прихлебывая коньяк.

Официант согласился принять американские доллары. Учитывая низкий курс, и пиво, и кофе, и молоко Кейтлин, и коньяк, и десерт, обед обошелся Мари дороже, чем она ожидала. Она и вообразить не могла, что простой обед может стоить так дорого.

Отель стоил больше двух сотен евро за ночь. Мари почти запаниковала, отдавая деньги, новенькие, разноцветные евро, которые она только что получила в круглосуточном пункте обмена валюты в супермаркете. Еще хуже было то, что портье потребовал у нее паспорт — без этого они не могли получить номер. В этом сверкающем лобби, с двумя бумажными пакетами, куда она сложила свои вещи, Мари чувствовала себя бездомной бродяжкой.

Ванны в номере не оказалось.

— Здесь нет ванны, — сказала Мари.

Волна разочарования затопила ее.

— Ничего страшного, — сказал Бенуа. Хуже всего было то, что для него в этом действительно не было ничего страшного.

Мыть Кейтлин придется или в раковине, или под душем. Мари хотя бы подготовилась; купила упаковку подгузников в супермаркете. Она стоила двадцать евро. Мари потратила почти пятьдесят евро на вещи, которые могли понадобиться: плитку шоколада с орехами, маленький круг сыра бри, багет, баночку абрикосового пюре, молоко, ванильный йогурт. Бутылку вина.

— Хорошо, — заметил Бенуа. — Я нашел женщину с деньгами.

Мари была уверена, что их отношения не продлятся и дня. Слишком много всего нависло: смерть, измена, кошка, украденная книга, а теперь еще и эта ситуация с отсутствием денег. К тому же они все еще были немного пьяны.

Бенуа прямо в ботинках лег на кровать.

— Нужно подготовить Кейтлин ко сну, — сказала Мари.

Бенуа посмотрел на нее, но не шелохнулся.

Мари отвела Кейтлин в ванную комнату без ванны и сменила ей подгузник. Раньше, когда она только начинала работать няней, Кейтлин приходилось напоминать ей, когда было пора сделать это, но теперь Мари знала все сама. Она научилась узнавать запах и даже угадывать нужный момент еще до того, как подгузник начинал пахнуть.

Мари забыла купить специальные салфетки. Она взяла гостиничное полотенце для лица и вытерла нежную попку Кейтлин. Кал Кейтлин пах так же, как соус, которым были политы макароны: белое вино и пармезан.

— Я хочу свою розовую ночнушку, — сказала Кейтлин. — Розовую.

Розовая ночнушка Кейтлин осталась в квартире Лили Годе. Если они вообще брали ее с собой. Мари понятия не имела, упаковывал ее Бенуа или нет. До нее вдруг дошло, что завтра, когда они проснутся, у Кейтлин не будет ни чистой одежды, ни коляски, ни игрушек. Отношения Мари с Хуаном Хосе продолжались три месяца. Теперь она была бы рада, если они с Бенуа продержались хотя бы еще сутки. Мысль о завтрашнем дне наполняла Мари ужасом. Эллен — она знала это — едет в Париж. Может быть, в эту самую минуту ее самолет приземляется. Может быть, она уже на пути во французский полицейский участок.

— Ну вот, теперь ты чистая, — сообщила Мари Кейтлин.

Кейтлин всегда радовалась, когда была чистой. Она выбежала из ванной голышом, в одном только подгузнике, и Мари в который раз поразилась ее абсолютному совершенству. Надевать на нее что-то казалось почти преступлением. Как нелепо скрывать эту нежную и бархатистую, словно персик, кожу, пухленькие ножки, маленькое тельце. Крохотный пупочек.

Бенуа включил телевизор, и комнату заполнили посторонние звуки: французы, говорящие друг с другом по-французски. Бессмысленный, раздражающий шум. Просто невероятно, до чего это злило Мари. Бенуа ел шоколад с орехами. Мари увидела, как ее рюкзак сполз с кровати и со стуком упал на пол. За то время, пока Мари меняла Кейтлин подгузник, Бенуа даже не потрудился выпустить чертову кошку своей бабушки. Мари наклонилась и расстегнула молнию. Людивин вырвалась из рюкзака, добежала до шкафа и немедленно принялась мяукать.

— Зачем ты взял эту проклятую кошку? — спросила Мари.

— Это кошка моей бабушки, — ответил Бенуа.

До сегодняшнего дня Мари не знала, что у Бенуа есть бабушка. Он никогда не упоминал о кошке. Теперь, когда она всеми правдами и неправдами убедила его поселиться в отеле, Мари понятия не имела, что делать с этим человеком дальше. Она старалась удержать его подальше от французской актрисы, но французская актриса отправилась на свидание с другим мужчиной. Более старым. Вероятно, богатым. Вот что значил для нее Бенуа. Мари посмотрела на него, на его спадающие на лоб волосы, нос с горбинкой и почувствовала, что смертельно устала.

— У тебя сохранились о ней хорошие воспоминания? — спросила Мари. — О бабушке? Ты любил ее?

Бенуа немного подумал.

— Она всегда носила смешные шляпки, которые завязывались под подбородком. От нее пахло лавандой. Когда я был маленьким, она часто говорила мне, что я должен быть жестче. Что я веду себя как девчонка. Я из-за нее плакал. Она пекла что-нибудь вкусненькое, но мне не давала. Давала Натали.

— Эта кошка — чистый яд, — сказала Мари.

Она вывернула рюкзак наизнанку. Кошка, разумеется, написала в него, и теперь в комнате пахло кошачьей мочой. Людивин продолжала мяукать, широко открывая рот.

— Не знаю, почему я взял ее. Кажется, я ухожу и оставляю все позади.

— Мы можем выкинуть ее в окно, — сказала Мари.

— Ты ведь не то сейчас сказала, что я услышал?

— Нет. Не то.

Они уставились друг на друга. Царапина на щеке Бенуа слегка подсохла. Шесть или семь маленьких кровавых точек, выстроившихся в аккуратную линию. Теплое чувство, которое вроде бы снова возникло между ними, пока они ели пасту в сливочном соусе, исчезло без следа. Они смотрели друг на друга и ощущали только взаимное отвращение. Ничего больше.

— Люди мяукает, — сказала Кейтлин.

Мари взглянула на Кейтлин. Она находилась слишком близко к сумасшедшей кошке, и Мари это беспокоило. Она налила немного молока в пепельницу и поставила ее на пол. Бенуа не собирался заботиться о животном. Людивин стала лакать молоко, и крики смолкли.

— Так намного лучше, — сказал Бенуа.

— Мари, — позвала Кейтлин.

— Да, детка.

— Я хочу свою розовую ночнушку. Мари кивнула.

— Я знаю.

Она порылась в своих пакетах в поисках какой-нибудь замены и нашла красный топ. Свой любимый красный топ. Она носила его еще до тюрьмы, надевала в Мексике, с Хуаном Хосе. Все чаще и чаще Мари думала о Хуане Хосе.

— Подними ручки, — сказала она Кейтлин.

Топ смотрелся на Кейтлин как длинное, мягко облегающее платье.

— Здорово, правда? — спросила Мари. — Тебе идет красное. Ты в нем такая хорошенькая.

— Я хорошенькая, — закивала Кейтлин.

— Мы ездили к ней летом, — заговорил Бенуа. — На море. К бабушке. Она всегда снимала летом дом на море.

— Как в твоей книге? — Мари осеклась. — Как в книге твоей сестры?

— Во Франции все уезжают куда-нибудь на лето.

Бенуа Донель был совершенно прав, что не хотел говорить об этом. Мари на мгновение пришла в ярость, когда опять вспомнила, как подло он обманул ее. Она любила автора книги, того самого, с падающими на глаза волосами и плохо различимым лицом. Этот реальный человек, лежащий на кровати в ботинках, был ей совершенно безразличен. Она не желала ничего знать о его детстве.

— Как ты думаешь, она оставила тебе денег?

Бенуа покачал головой:

— Ты видела, как она жила. Она была бедна. Я даже не знаю, является ли эта квартира ее собственностью. Софи совала мне какие-то бумаги, но я сбежал, так и не взяв их. Я идиот.