Записки полицейского (сборник) - Александр Дюма

– Молодой человек стоял лицом к огню; когда я его увидел, у него на голове была полицейская фуражка. Я хотел бы попросить, чтобы подсудимый надел эту самую фуражку, и тогда я буду в состоянии сказать…

Роберт Бристоу в ту же минуту, не дожидаясь, пока его попросят судьи, надел полицейскую фуражку, и тогда мальчик-рыбак вскрикнул:

– Он самый!.. Он!..

Господин Ковент, адвокат, на котором лежала обязанность представлять интересы потерпевшего, господина Бэксгейва, попросил позволения высказать свое мнение и заметил судьям, что это показание основано только на сходстве полицейской фуражки и одежды, так как мальчик-рыбак с самого начала признавал, что не видел лица человека, а разглядел только то, как преступник был одет. Председатель суда принял к сведению замечание господина Ковента, но постановил, что все-таки не следует пренебрегать этим показанием.

Многие свидетели утверждали, что Сара Кинг совершенно точно говорила им накануне своей смерти, что приехал племянник ее господина. Обвиняемый, в свою очередь, ответил, что Сара Кинг поступила в услужение к его дяде недавно, в то время, когда он путешествовал по Индии, а потому она его совершенно не знала, точно так же как и он не был знаком с ней. Следовательно, очень может быть, что некто другой, вместо него, объявился в городе под его именем и совершил и кражу, и убийство.

Председатель объявил, что все полученные во время этого заседания показания будут представлены в свое время куда следует, но в сложившихся обстоятельствах необходимо решить: следует ли подсудимого содержать в тюрьме и подвергать формальному суду?

Свидетель, представивший дополнительные показания по делу, был одним из агентов полиции, производивших предварительное расследование по горячим следам. Он то и нашел в одном из шкафов в Файв Оуке обрывок письма, написанного господином Бэксгейвом, хозяином дома, к племяннику.

Вследствие этого господин Бэксгейв был приглашен в суд, чтобы, ознакомившись с вещественным доказательством, сказать, является ли этот обрывок частью письма, собственноручно написанного им своему племяннику.

Когда было отдано приказание ввести в зал суда господина Бэксгейва, подсудимый разволновался еще больше: он встал и, как особой милости, просил избавить дядю и его самого, после столь длительной разлуки, от встречи, крайне неприятной при таких обстоятельствах.

Эта смиренная просьба была произнесена таким голосом, что возбудила сострадание к несчастному, однако председатель суда с видом искреннего участия ответил:

– В данной ситуации мы должны это сделать, иначе мы не сможем принять никакого решения ни в вашу пользу, ни против вас. Будьте спокойны, ответ на вопрос, который мы намерены задать вашему дяде, должен ограничиться словами «да» или «нет», поэтому он будет короток, но вместе с тем необходим.

– По крайней мере, господин Ковент, – с тревогой проговорил молодой человек, взглянув на адвоката своего дяди, – не впускайте сюда с господином Бэксгейвом мою сестру. Клянусь, я не в силах буду этого вынести.

Подсудимому объявили, что сестра не придет. В самом деле, со дня происшествия девушка занемогла от ужаса и горя.

Распахнулась дверь. Многочисленное собрание в глубоком гнетущем молчании дожидалось появления нового свидетеля. Вскоре он возник на пороге зала. Это оказался седой старик, которому на вид было по меньшей мере лет шестьдесят пять: стан его уже согнулся, но не столько от количества прожитых лет, сколько под грузом горя; взгляд его был потуплен, а походка свидетельствовала о крайнем его смущении и растерянности.

– Дядюшка! Бедный дядюшка! – вскрикнул молодой человек, кинувшись ему навстречу.

Старик приподнял голову, пристально посмотрел в глаза племяннику, протянул к нему руки и бросился в его объятия, воскликнув:

– Прости меня, прости, Роберт, за то, что я мог усомниться в тебе! Сестра твоя ни одной минуты не думала о тебе так…

В зале воцарилась глубокая тишина, и прошло несколько минут, прежде чем судебный пристав, по знаку председателя, коснулся руки господина Бэксгейва и напомнил, где они находятся и по какому случаю.

– Да, действительно, – произнес старик, поспешно утирая слезы, и, обращаясь к судьям, продолжил: – Извините меня, господа, это мой родной племянник, сын моей любимой сестры, – и он посмотрел на судей умоляющим взглядом, – племянник мой, с самого детства разлученный со мной. И вот теперь, когда он наконец вернулся на родину, я нахожу его в суде, где его обвиняют в таких преступлениях, на которые он не способен. Я уверен, господа, что вы извините мои невольные чувства.

– Вам оправдываться не в чем, господин Бэксгейв, – участливо проговорил председатель, – однако на нас лежит обязанность разобраться в деле.

Потом, обращаясь к судебному приставу, председатель продолжил:

– Господин секретарь, предъявите обрывок письма, найденного в Файв Оуке.

Обрывок письма был подан старику.

– Теперь скажите нам, – произнес председатель суда, – не часть ли это письма, написанного вами племяннику, в котором вы сообщаете о распоряжениях, отданных Саре Кинг, и о том, что в Файв Оуке хранятся денежные средства для покупки поместья Райленд?

– Действительно, сударь, это моя рука, – подтвердил господин Бэксгейв.

Настала моя очередь.

– Теперь, – сказал председатель суда, обращаясь ко мне, – не угодно ли вам представить свои доказательства?

Я положил золотую испанскую монету и крест с бриллиантами на стол, на который обычно кладут вещественные доказательства во время судебного заседания.

– Не угодно ли вам взглянуть на эту золотую монету и этот крест, господин Бэксгейв? – попросил председатель.

Старик повиновался и принялся внимательно рассматривать вещи.

– Скажите, сударь, чистосердечно, – продолжал председатель суда, – являются ли эти вещи вашей собственностью?

Старый джентльмен со всех сторон изучил монету и крест с бриллиантами, руки его тряслись, и взглядом, полным сомнений, он смотрел на племянника, все еще не решаясь дать окончательный ответ.

– Вам достаточно только сказать «да» или «нет», господин Бэксгейв, – заметил судебный пристав.

– Отвечайте, отвечайте, дядюшка, – простодушно произнес молодой человек, – смелее, говорите всю правду и нисколько не опасайтесь за меня. С Божьей помощью и благодаря моей невиновности я выпутаюсь из этих сетей, которые, как вижу, кто то очень старательно для меня расставил.

– Да благословит тебя Бог, Роберт! – воскликнул старик. – Да благословит тебя Бог!.. Господа! – продолжал он, обращаясь к судьям. – Эта монета и этот крест действительно украдены у меня.

Сдерживаемые до сего момента возгласы, выражавшие сочувствие всех присутствовавших к почтенному старцу, сорвались с уст участников разбирательства и слились в единый крик.

От меня потребовали пояснений. Я рассказал, каким образом эти вещи были найдены у обвиняемого. Когда я закончил, судьи стали совещаться; спустя несколько минут председатель обратился к Роберту Бристоу.

– Подсудимый, – провозгласил он, – к крайнему моему прискорбию, суд пришел к выводу, что против вас представлено достаточно доказательств и что рассмотрение вашего дела должно быть передано в суд высшей инстанции, а до тех пор вы подлежите тюремному заключению. Наша обязанность – выслушать все, что вам угодно будет сказать в свое оправдание, но защитник, вероятно, посоветует вам приберечь ваши аргументы до другого судебного разбирательства, здесь они будут бесполезны.

Господин Ковент объявил, что он тоже придерживается такого мнения, но подсудимый решительно запротестовал в ответ и заявил, что не может молчать, потому как это послужит подтверждением его вины.

– Мне нечего скрывать! – воскликнул он с жаром. – Нечего скрывать! Я не хочу, чтобы адвокат защищал меня от этого гнусного обвинения. Я должен выйти отсюда с незапятнанным именем. Выслушайте же мое оправдание, или, лучше выразиться, то, что я могу сказать в свою защиту. Вечером того дня, когда я получил письмо от дядюшки, я был в лондонском театре «Дрюрилэйн» и взял там билет в партер. Из театра я отправился в кофейню. По возвращении в гостиницу, около часу ночи, раздевшись, я хватился, что у меня из кармана вытащили бумажник, в котором находилось не только письмо моего дяди, обрывок которого здесь представлен, но и значительная сумма в банковских билетах, а также весьма важные для меня бумаги. В полицию идти было слишком поздно, и я решил отложить этот визит до следующего утра, но на другое утро, в то самое время, как я одевался, чтобы отправиться в полицию с заявлением о моей потере, мне пришли сообщить, что какой то человек хочет меня видеть по весьма важному делу. Он выдавал себя за полицейского. Полиции уже известно, сказал он мне, о совершенной у меня краже. Дело это открылось через одного из его участников, которому его товарищи не захотели отдать причитающейся доли добычи, и если я надеюсь вернуть себе украденное, то сию же минуту должен следовать за ним к полицейскому агенту, которому поручены розыски.