Тайный рыцарь - Руслан Мельников

Меткие стрелы Адамовой ватаги по-прежнему освобождали его от необходимости пробиваться через селение с боем и оберегали тыл. Толковая аккуратная поддержка лучников дарила лишние секунды. И Бурцев старался максимально использовать это время.

И-эх! — Он с разбега вскочил на внутреннюю насыпь у частокола. Ага! Возвышение небольшое, но поле боя — как на ладони. Лучшего командного пункта не придумать. И приказы отсюда, должно быть, слышно хорошо, а то ведь ни бунчуков сигнальных, ни барабанов под рукой нет. Хотелось, правда, не глотку рвать, а спрыгнуть вниз, да помочь ребятам только что раздобытой секирой. Но там внизу — в теснотище боя пешему ни хрена не увидеть, не понять, не организовать оборону. А секирой больше, секирой меньше — сейчас уже невелика важность. Толковый же приказ, отданный в нужную минуту, ценится куда выше.

За тыном Бурцев не хоронился. Поднялся в полный рост. Заорал. И по-татарски орал, и по-русски:

— Дмитрий, дурень, не рассыпайся! Собирай новгородцев в кулак, сдвигай вправо! В середке народу много — там кучкуйтесь! Бурангул, давай назад и влево, уводи стрелков, кто уцелел, за ханских панцирников!

Его зычный голос разносился над полем боя, перекрывая шум сражения.

— У ворот стенку стройте, Дмитрий! У ворот, где нукеры стоят. Вместе с ними стройте, а не порознь. Плотнее щиты! Плотнее! Копья! Копья вперед. Вправо сомкнись! Бурангул, ты куда прешь? Назад отходи — к воротам! Все отходите! Все! Мать вашу, шайтаны недорезанные! Раненых не бросать!

Нежданное возвращение воеводы вдохновило и новгородцев, и степняков. Бойцы воспрянули духом. Разрозненные группки кочевников и русичей, повинуясь приказам Бурцева, сливались в единое целое, ставили перед тевтонами сплошную линию щитов и копий, через которую без разгона, так просто, и не проломишься.

— Теперь держать! — надрывался он. — Держать оборону! Как открою ворота — лучники внутрь!

Заметили горластого военачальника и вражеские всадники. Один из крестоносцев, исхитрившись, вклинил-таки коня между пешими ратниками и частоколом, протиснулся поближе, попытался с седла срубить человека на стене. Низенький прусский тын ненамного вознес Бурцева над сражающимися. Так что достать его длинным рыцарским мечом всаднику было вполне по силам.

Бурцев уклонился от свистящей стали — острие клинка лишь царапнуло по вороту плотной поддоспешной куртки. А рыцарь уже двинул коня вплотную к стене, размахнулся вновь.

Второй раз бывшего омоновца спасло заостренное бревно частокола. Вовремя укрыло, родимое, от неминуемой смерти. Меч вошел глубоко в дерево, а тут уж и сам Бурцев в долгу не остался. Обхватил покрепче рукоять секиры, гакнул от души, ударил сверху вниз, опустил тяжелое лезвие на маячивший за стеной горшкообразный рогатый шлем. Шлем прогнулся, лопнул. Рыцарь с черным крестом на белом плаще рухнул наземь.

Ну, хватит, потешились малость, теперь пора дело делать. Он сбежал к воротам. Обухом секиры высадил засов.

— Лучники, на стену! Живо!

И без того уж не полная сотня Бурангула — легковооруженная и вовсе не предназначенная для рубки в пешем строю — понесла тяжелые потери. Татарских стрелков осталось десятка два — не больше. Теперь эти два десятка во главе со своим юзбаши должны решить исход битвы.

Пока новгородские дружинники и закованные в чешуйчатую броню монгольские нукеры сдерживали рыцарей у ворот, лучники заняли позиции на оборонительном тыне. До сих пор, в тесноте рукопашной, им было не развернуться. Зато сейчас, находясь под защитой стен, воины Бурангула получили возможность расстреливать рыцарей практически в упор. На такой дистанции опытному лучнику нетрудно сбить врага, сцепившегося с другом. И степные лучники били. Били, как всегда, — быстро и метко. Некоторые пускали по две стрелы сразу, и ни одна не уходила мимо цели.

Даже доспехи лучших немецких мастеров не устоят перед мощными луками кочевников. Тяжелые граненые наконечники рвали звенья кольчуг и насквозь прошивали панцири. Всадники один за другим валились под копыта собственных коней.

Тевтонские арбалетчики попытались было огрызнуться куцыми оперенными болтами, но сразу же пали, утыканные длинными стрелами татар.

Запыхавшийся бородатый стрелок втиснулся между Бурцевым и Бурангулом.

— Дядька Адам?!

— Ну, я, — спокойная констатация факта. Пожилой бородач натянул лук, пустил стрелу, другую… Волчьешкурая ватага не отставала от своего предводителя. Пруссы сшибали оруженосцев, чьи брони были поплоше рыцарских, валили и самих тевтонских братьев, целя в уязвимые места лат и по смотровым щелям топхельмов, а если не могли достать всадников — не щадили орденских коней.

— Ты почему здесь, дядька Адам?

— Да вот, решил подсобить Бурангулу.

В третий раз зазвенела тетива.

— Ну, а там что? — Бурцев мотнул головой назад.

— Там все! Кнехтов перебили. Кто уцелел — разбежались. У пролома выставлена охрана. Второй раз оттуда не ударят.

Тевтоны, впрочем, о штурме больше не думали. Прикрываясь щитами, крестоносцы отступали от частокола. Кто отступал, а кто уж и бежал сломя голову. Преследования со стороны пешего противника они могли не опасаться. Но вот стрелы из-за частокола еще настигали беглецов. Потому и торопились немцы сгинуть с глаз долой.

— Куда намылился, ублюдок?

Одинокий орденский брат при полном вооружении гнал коня в ту самую рощицу… Белый плащ с черным перекрестием мелькнул среди деревьев. И исчез. Стрелой не достать! И не разминется ведь уже тевтон с Аделаидой, никак не разминется!

Да, при княжне остались фон Берберг и его оруженосец. Да рядом опытный боец Сыма Цзян. Но что, если этого мало? Теперь охрана княжны не казалась Бурцеву такой уж надежной. Больно кольнуло в сердце. Неужто все?! Неужто не уберег милой Аделаидки?! Понадеялся, блин, на неприметный глухой уголок, полез в бой, идиот, оставил девчонку на попечение старика и германцев. Дур-рак! На себя, только на себя надо рассчитывать в подобных делах.

— Ты куда, Вацалав?!

На крик Бурангула он даже не обернулся. Перемахнул через тын, скатился по чьим-то окровавленным телам, промчался мимо торжествующих новгородцев и монгольских нукеров. Огромный рыцарский конь под белой попоной, со сбитым набок стальным налобником и без седока, был сейчас его целью. В седло с высокими луками он вскочил, едва коснувшись стремян. Дернул жесткий повод, смиряя норовистого жеребца. Гаркнул, не оглядываясь:

— Дмитрий, остаешься за старшого!

Наподдал пятками по лошадиным бокам. Так наподдал, что без шпор заставил конягу взять с места в карьер. И — секира в одной руке, повод — в другой — рванул вслед за треклятым тевтоном. Эх, успеет ли?!

Добрый боевой конь безвестного орденского брата был привычен к виду крови. Трофейная животина под Бурцевым не шарахнулась в сторону, когда путь преградило рассеченное от плеча до бедра человеческое тело. Одна половина — у одного дерева, другая — у другого. Правая рука мертвеца все еще сжимала рукоять сломанного меча. На левой висели жалкие остатки расколотого щита. Порванный белый плащ стал красным. Кольчуга изодрана в клочья, а кровищи вокруг натекло — жуть…

Круто! До сих пор Бурцев считал, что такие удары — досужая выдумка менестрелей и былинных сказителей. По крайней мере, в реальных схватках ничего подобного видеть ему еще не доводилось. И вот, пожалуйста…

Больше трупов поблизости не оказалось. Только истоптанный снег, только помятые кусты. Но где же остальные? Аделаида где?! Умыкнули княжну? Опять? Снова?!

Глава 25

Тевтонский конь переступил через голову поверженного крестоносца. Прошел, повинуясь воле нового хозяина, дальше — по следам. Свернул за густой кустарник. Ага, вот они все! Тревога ушла, но и радости картина, представшая перед Бурцевым, не прибавила.

Аделаида — живая и невредимая — нервно всхлипывала на плече Фридриха фон Берберга. Девушка теребила свою любимую висюльку с взгужевежевской гильзой от «шмайсера». Рыцарь гладил русые волосы полячки, бормотал что-то успокаивающее. Рядом невозмутимый оруженосец вестфальца держал под уздцы коня убитого тевтона. Напуганное животное все еще вздрагивало и всхрапывало. Чуть поодаль растерянно хлопал узенькими глазенками Сыма Цзян.

Вид супруги, сидевшей чуть ли не в обнимку с немецким рыцарем, взбесил страшно. Внутри все клокотало, и сдерживать этот гнев Бурцев не собирался.

— Что тут происходит?

Китаец глянул на него с идиотской улыбкой. Польская речь все еще была недоступна пониманию Сыма Цзяна. Оруженосец фон Берберга тоже поднял было свои водянистые выпуклые глаза, но тут же повернулся к тевтонскому жеребцу: трофейный конь никак не желал успокаиваться.

Аделаида отстранилась от рыцаря, смущенно отвела взгляд. Блин, ну прямо как в анекдоте! Возвращается муж из командировки…

А вот вестфальский герой-любовник даже не шелохнулся. Но ответил Бурцеву именно он. Заносчиво ответил, дерзко: