Светлый лик смерти - Александра Маринина

– Ничего конкретного. Он дьявольски красивый мужик, и этого вполне достаточно, чтобы я ему не верила.

– Настя, – изумленно протянула Татьяна, – ты ли это? Где твоя прославленная легендарная объективность? С каких это пор ты судишь о людях по внешности?

– С тех пор, как внешность стала определять характер человека. Мы все глупы и примитивны, даже самые умные и неординарные из нас. Мы все любим то, что радует глаз. И красивые дети сызмальства привыкают к тому, что им ни в чем нет отказа. А это трансформируется в представление о том, что у них все получается так, как они задумывают. Они хотят новую игрушку – они ее получают. Они хотят быть в центре внимания взрослых и слышать похвалы и ласковые слова – они это получают. Они слишком малы, чтобы понять, что это не их заслуга. И они вырастают уверенными в себе, легкими, напористыми, улыбчивыми и энергичными, потому что не боятся жизни. Чего им бояться, если у них все получается? А уж если им удается из красивого ребенка превратиться в красивого взрослого, то вообще туши свет. Этим людям нигде и ни в чем нет препятствий, у них все получается, им все удается, и их все любят. Ну и представь теперь, какой у такого человека может быть характер. Представила? Неужели честный и правдивый, искренний и прямой? Да никогда в жизни. Эти люди готовы идти по трупам, по чужим несчастьям, они с легкостью ломают чужие судьбы, потому что на самом деле для них не существует ничего, кроме них самих. У них есть собственные цели и собственные задачи, собственные стремления и приоритеты, и все должно быть положено на этот алтарь. А то, что у других людей точно так же есть цели, задачи, стремления и приоритеты, никакого значения не имеет. Владимир Алексеевич Стрельников убийственно хорош собой. И поэтому я не верю ни одному его слову. Но это, Танечка, слова, сказанные следователю Косте Ольшанскому. Я хочу знать, какие слова он скажет тебе.

– А почему не тебе? Ты считаешь, что я принципиально отличаюсь и от тебя, и от следователя Ольшанского?

– Да. Ты умеешь заставить людей видеть в себе красавицу. Во всяком случае, привлекательную женщину. Это всегда обезоруживает таких, как Стрельников. Стрельниковы полагают, что мир вообще существует только для красивых людей, а некрасивые – они так, недоразумение природы, недоработочка Господа Бога. Таким, как я или Костя Ольшанский, они лгут легко и не задумываясь, потому что мы, некрасивые, вообще не достойны того, чтобы выслушивать из их уст правду. С такими, как ты, им сложнее. Я хочу, чтобы ты, грубо говоря, «поставила Стрельникова раком». Войди с ним в контакт, придумай легенду, разработай его, заставь сказать, а лучше сделать такие вещи, которые впоследствии сильно затруднят ему процесс вранья при общении со следователем. Свяжи ему руки.

– Значит, ты уверена, что он знал правду о Широковой?

– Ни в чем я не уверена. Но я хочу знать, как все было на самом деле. Знать точно, а не полагаться на слова Стрельникова…

– …которому ты не веришь, – добавила Татьяна.

– Да, которому я не верю. Который слишком красив для того, чтобы я ему верила, и слишком уверен в себе, чтобы я ему симпатизировала. И вообще, Танюша, в моей жизни когда-то была одна душераздирающая история, после которой красивые мужчины перестали для меня существовать. Я их не вижу, я их не замечаю. И уж, конечно, я им не верю, это даже не обсуждается.

– Да ладно тебе, – махнула пухлой рукой Татьяна, – Стасов мне рассказывал, какой у тебя муж. Не станешь же ты утверждать, что он урод.

– Не стану, – согласилась Настя, включая кипятильник и доставая из стола чашки, сахар и новенькую, только сегодня наконец купленную банку кофе «Капитан Колумб», – Чистяков не урод. Он во всех отношениях привлекательный мужчина. Но я знаю его с пятнадцати лет, иными словами – двадцать один год. Когда мы познакомились, он был рыжим, долговязым, нескладным кузнечиком. И абсолютно гениальным. Из гениального рыжего кузнечика он мог впоследствии превратиться в кого угодно, например в жуткого конопатого урода, или в роскошного мускулистого двухметрового безмозглого аполлона, или в сутулого сварливого несостоявшегося гения. Значение имело бы только качество мозгов, а никак не внешние данные. Просто мне повезло, потому что гениальные мозги он сохранил, а внешность его существенно улучшилась по сравнению с тем, что мы имели двадцать лет назад. Но если бы он стал конопатым уродом, я бы любила его так же сильно. Тебе чай или кофе?

– Чай. Может, мне пойти погулять? Я, наверное, тебе мешаю.

– Ничего ты не мешаешь, мы с тобой работаем. И, кроме того, ждем, когда нам Селуянов что-нибудь умное скажет.

Но до истечения обещанных Селуяновым полутора часов оставалось еще довольно долго. Настя молча пила крепкий горячий кофе и пыталась расставить по местам те обрывки мыслей, которые сумбурно копошились в ее голове. Плохо, когда в деле об убийстве не прорисовывается ни одна версия, объясняющая причину или мотив преступления. Но точно так же плохо, когда этих версий слишком много. Чем больше версий, тем больше приходится полагаться на интуицию, решая, чему отдать предпочтение, что отрабатывать в первую очередь, а что оставить на потом. И соответственно тем больше вероятность ошибки. Потому что выбирать первоочередное и определять второстепенное приходится всегда, когда не хватает людей и времени. А когда такое было, чтобы их хватало?

Стрельников Владимир Алексеевич. На вечер, когда было совершено убийство Широковой, имеет алиби, но дохленькое. Коротков сейчас занят проверкой этого алиби, но попутно нужно ведь еще и мотив доказать. Мотив у Стрельникова мог быть только один – безудержная и неразборчивая сексуальность Людмилы. Но знал ли он о ней? Этим должна заняться Татьяна.

Любовь Сергиенко. Мотив налицо. Алиби нет. За ней постоянно наблюдают, и результаты этого наблюдения говорят о том, что ведет она себя не так, как ведет себя человек пусть и обиженный, обманутый, но с чистой совестью. У нее налицо тяжелейшая депрессия, причем поведение резко изменилось с момента гибели Широковой. Сергиенко, конечно же, кандидат номер один. Настя припомнила протокол ее допроса, который она прочитала у следователя Ольшанского:

«ВОПРОС: С какого момента ваши отношения с Широковой стали неприязненными?

ОТВЕТ: Они только могли бы стать неприязненными. Я всегда прекрасно относилась к Миле, мне не в чем было ее упрекнуть. Вернувшись из Турции, я узнала, что она вступила в близкие отношения с Владимиром Стрельниковым, но восприняла это без истерики. После возвращения из-за границы я с Милой ни разу не виделась.

ВОПРОС: И по телефону не разговаривали?

ОТВЕТ: Нет.

ВОПРОС: Вас не удивила и не оскорбила ситуация, когда двое близких вам людей фактически обманули вас, предали?

ОТВЕТ: Я была к этому готова. Миле давно нравился Стрельников, она даже не скрывала этого от меня. А мои отношения с Владимиром Алексеевичем в последнее время стали охладевать, я поняла, что перспективы у нас нет, иначе он давно уже оформил бы развод. Собственно, именно это и подтолкнуло меня к тому, чтобы уехать на несколько месяцев за границу поработать. Я хотела привести свои чувства в порядок и дать Стрельникову возможность сделать то же самое. Так сказать, бархатный разрыв. Я ни минуты не сомневалась, что после возвращения из Турции вернусь к себе домой, а не к нему. Так было бы проще и естественней. Мила перед возвращением в Россию навестила меня, это было в июне, и я сказала ей, что все поняла про себя и Стрельникова и приняла решение больше с ним не жить. Она в шутку спросила, можно ли считать его свободным? Я ответила, что, пожалуйста, он в полном ее распоряжении. Мне он больше не интересен.

ВОПРОС: Но если все было так, как вы рассказываете, то почему вы не общались с Широковой после возвращения? Ведь она ваша подруга, а вы, если верить вашим же словам, вовсе не были на нее в обиде.

ОТВЕТ: Это не совсем так. То, что случилось, нельзя считать изменой со стороны Стрельникова и предательством со стороны близкой подруги. Но это меня, конечно, задело. Знаете, когда расстаешься с человеком, потому что не можешь больше быть с ним вместе, – это одно, а когда узнаешь, что он быстро утешился и нашел себе другую, – это совсем, совсем иное, поверьте мне. Разумеется, никакой трагедии, но задевает, обижает. Правда, это быстро проходит, буквально месяц-другой – и все. По опыту знаю.

ВОПРОС: Почему вы не поехали домой, прибыв из Турции, а жили у Томчаков?

ОТВЕТ: Ну я же вам объяснила: меня все это задело. Я не хотела показываться на глаза родителям расстроенная. И потом, я была… Не совсем здорова. А мои родители такие, что если бы я вернулась из-за границы больная, разговоров было бы на целый год. Мне проще было отлежаться у Ларисы Томчак, зализать раны и явиться домой бодрой и веселой, чтобы не нервировать мать с отцом. Они и без того были изначально настроены против моей поездки.