Война детей - Илья Штемлер

– Вот. Теперь будем рассуждать как взрослые.

– Ты уже пытался рассуждать как взрослый, – Марина раскинула еще два кресла и придвинула их Алене и Глебу. Сама же присела на детский табурет, подтянув к подбородку колени.

Никита взял бутылку лимонада, налил полстакана.

– Разве в таком деле советуют?

– Советуют, – произнесла Марина.

– Что ж, советуй, а я послушаю.

Но Марина молчала, приглаживая ладонями волосы.

– Советовать нельзя, – Алена зябко пожала плечами. – Можно лишь представить, как поступила бы сама.

– И как бы ты поступила? – нетерпеливо перебил Никита.

– Я пошла бы… куда надо. И сказала: так-то и так. Случилась такая беда. Я не виновата, но раз так случилось – вот я.

С потолка свисали насаженные на нитки цветные флажки – скоро ноябрьские праздники. На одном флажке был нарисован горнист с трубой, на другом – страус. Так они и чередовались:

горнист – страус. Горнист – еще понятно. Но почему страус?

А нитка у самой двери была сплошь составлена из страусов.

– Почему страус? – спросил Глеб, не отводя глаз от нитки.

И все посмотрели на потолок следом за ним.

– Действительно, почему страус? – повторил Никита.

– Нам прислали только со страусом. С горнистом у нас от прошлого праздника остались, – Марина, прикрыв глаза, медленно провела пальцами по лбу. – Господи, почему нельзя все повернуть обратно? Ну если сейчас было бы… вчера.

– Хватит! – Никита поднялся. – Никто не виноват в том, что произошло. Никто! Поэтому хватит себя терзать. Я еще раз повторяю: дворничиха сказала, что неизвестно, чем сбили ту женщину – машиной или мотоциклом. И мы этого не знаем! Ясно всем вам?

– Это не самый удачный выход, – заметила Алена.

– То ты говоришь, Глебу необходимо помочь, то осуждаешь меня. Тебя раздирают сомнения, понимаю. Но я тебе помогу, – лицо Никиты покрылось бурыми пятнышками. – Делать надо так, как я предлагаю. С одной стороны – судьба молодого перспективного инженера с прекрасной башкой на плечах. С другой – бабуля, которая не сегодня завтра сама бы сыграла в ящик. Так? Так. Бабушку эту не вернуть, тут уж ничего не поделаешь. Зачем же ломать судьбу человека только из-за нелепой, пусть трагической, но нелепой, случайности?

– А если бы там оказалась твоя бабушка? Профессор и доктор? А?! – воскликнула Алена.

– Запрещенный прием, – произнес Никита спокойным тоном. – Я рассуждаю сейчас как рядовой член общества, а не внук своей бабушки. Разные категории.

Он прошелся по комнате. Остановился у шкафа с игрушками. Щелкнул пальцем по мягкому носу тигренка. Тот качнул пухлой полосатой башкой и повалился на бок. Никита поставил тигренка на толстые лапы. Щелкнул еще раз и ждал: свалится, нет? В стеклянном отражении шкафа он видел Глеба. Смазанные, расплывчатые формы. Словно над Глебом – застывшая толща тусклой воды…

– Все рационально в этом мире. Придет время, когда закон будет рассматривать любой поступок человека с той позиции, какую пользу приносит человек обществу, а не сам поступок абстрактно. Запрограммируют тесты с потенциальными возможностями члена общества. Пользой, которую он может дать. А с другой стороны – его проступки, упущения. Машина и выдаст… Думаю, в этом случае Глеб оказался бы в выигрыше. И совесть спокойна: машина все решает… К тому же идти сейчас с повинной я бы Глебу не рекомендовал по одной простой причине: он хлебнул вина. И ничем не сможет доказать, что вино это он выпил после всего, а не до. Есть такое понятие: отягчающие обстоятельства. Так что фактор времени, до или после, тут играет не последнюю роль.

– Нашел время шутить! – произнесла Алена.

– Я не шучу, – ответил Никита.

Из бесед со свидетелями по делу № 30/74.

Свидетель Н. Бородин:

«…Пожалуй, о малых этих обидах рассказывать не стоит. Чепуха. Мелочь. Мелкие обиды тем и мелки, что каждый прав по-своему, каждого в отдельности понять можно. Вот большие обиды – совсем другое дело. Это когда прав кто-то один – и страдает, доказать свою правоту не может… Так что считайте, что у меня с Глебом были отношения дружеские, я ведь тоже не ангел… Хотя, признаться, существует странная дружба: люди друг друга недолюбливают и в то же время жить друг без друга не могут. Вот и разберись…» Запись в деле: «…Мы ушли часов в одиннадцать. Я и Алена. Глеб сказал, что еще посидит. Я хотел было остаться, но мне показалось чем-то тягостным мое дальнейшее присутствие для Глеба и Марины…»

Глеб провел ладонью по ее щеке.

Марина повернула голову, подставляя под ладонь Глеба незаметный рубец у самого уха.

– Я просила тебя, помнишь? Просила. Я стояла у твоей кровати на коленях, я видела твои глаза между бинтами и просила. И ты обещал мне, клялся, что бросишь свой мотоцикл. А вышел из больницы – и забыл свое обещание.

Они никогда не вспоминали о том июньском вечере, год назад. Глеб и Марина возвращались с залива. Неожиданно из-за поворота навстречу им выскочил на большой скорости самосвал. Глеб вывернул руль и налетел на столб. Два месяца он пролежал в больнице с переломом ноги и травмой головы. Марине повезло.

Только шрам на правой щеке…

Глеб притянул к себе Марину, усадил рядом на жесткую кровать и положил голову ей на колени.

– Столько лет знаем друг друга, а оказывается, ничего друг о друге не знаем, – произнесла Марина. – Всегда считали Никиту неповоротливым добродушным тюфяком. И вдруг такой категорический тон. Уверенность. Настоящий мужчина.

– Чужую судьбу решать легко, – в просветленной темноте комнаты Глеб видел подбородок Марины и прядь ее волос.

– Никита искренен. И хотел тебе помочь, я верю.

В углу комнаты, за тумбочкой, раздалось слабое шуршание, точно неосторожно тронули сухой лист.

– Появилась, – вздохнула Марина. – Как всегда, когда ты в этой комнате.

– Ты хотела вызвать санитаров эпидемстанции, – сказал Глеб.

– У них все телефон занят… Представляю эту мышь. Маленькая, с бусинками глаз. А сколько пользы от них! На ком бы медики проводили эксперименты?

– На ком? – Глеб приподнялся. – На мне! На преступнике! Убийце! Он вскочил на ноги, схватил с тумбочки книгу и швырнул в угол. Повалившись на кровать, он ударился головой о стену, но боли не почувствовал. Заложил руки за голову и уставился в потолок немигающим взглядом. Неясные тени сновали по потолку, и казалось, потолок шевелится.

– А что? Логическое продолжение мысли Никиты. Преступники – такие же отходы рационального общества, как и всякие там бабки. И для блага общества можно проводить на них медицинские эксперименты…

– Перестань! – перебила Марина. – Преступники… Слово-то какое. Тоже мне преступник! Ты сейчас, по существу, такой же несчастный, как та женщина.

– С небольшой разницей, – усмехнулся Глеб.

– Такой же, такой же! Ты тоже жертва! – горячо воскликнула Марина и положила голову на грудь Глеба. – Как все нелепо, глупо, дико! Не думай об этом, Глебушка. Я понимаю, это трудно. Но ведь ты сильный. В конце концов, тебе выпало в жизни страшное испытание. И принимай это как испытание.

В углу вновь раздалось осторожное копошение.

– Вот нахалка! – Глеб провел по полу ногами, возня в углу прекратилась. – А если меня… найдут?

– Если найдут… – вздохнула Марина. – Кит подсказал удачную мысль. Боялся, вот и не явился. Выпил вина и боялся обвинений, что пьяным сел за руль…

Глеб разглядел контуры бутылки с минеральной водой. Запрокинул голову и сделал несколько глубоких, жадных глотков из горлышка. Холодная полоска воды, все удлиняясь, стекала от уголка рта на шею, точно порез, и проникала под рубашку, на грудь. Он поставил бутылку на стол.

– Кит немного пережал – его рассуждения были слишком гладкими… Но ты думаешь иначе, я знаю.

Глеб шагнул к стулу, стянул со спинки куртку:

– Я сейчас пойду. Может, мне и поверят? Может, поверят… Вызовут вас – вы подтвердите… И потом, разве в этом дело, выпил я или нет?.. Не в этом дело, Мариша…

– Никуда ты не пойдешь!

Глеб повернул голову: тон Марины, сухой, раздраженный, его удивил. Он ждал. Но Марина молчала.

– Мариша… а ведь я мог, понимаешь… Мог вывернуть руль. Но растерялся, испугался. Понадеялся, что проскочу. Вот беда-то какая!

– Не мог ты, не мог! – крикнула Марина.

– Мог!

– Не мог, дурак! Если бы мог, ты б это сделал!

Глеб надел куртку, вялыми пальцами нащупал петельку нижней пуговицы. Присел на кровать и тронул Марину за плечо:

– Перестань, перестань. А то я сам зареву… Ты что?

– А то! – Марина ладонью вытерла слезу. – А то, что у меня будет ребенок. Я не хотела тебе говорить. Но ты не имеешь права теперь думать только о себе!

Из показаний свидетелей по делу № 30/74.

Свидетельница А. Павлиди:

«…Никита проводил меня до остановки троллейбуса. Когда подошел мой троллейбус, мне показалось, что Никита облегченно вздохнул. Да и меня чем-то тяготило наше общение. Я проехала остановку и слезла. Вернулась на Менделеевскую. Улица была темной и пустой. Вдали светился фонарь. Я прошла шагов двадцать и увидела у фонаря мужскую фигуру. Это был Никита. Впрочем, я не убеждена, так мне показалось. Я повернула назад. Почему? Не знаю. Не могу объяснить. Домой я вернулась в половине двенадцатого».