Палач и Черная птичка (ЛП) - Уивер Бринн

— Ох, мы просто друзья, — говорю я в то же время, когда Роуэн говорит «на экспедиции».

Мы многозначительно смотрим друг на друга, а Торстен смеется.

— Похоже, у вас разные мнения по поводу статуса в отношениях.

— Ну, трудно конкурировать с его потрясающими гостями, посещающими ресторан, да и персонал там как на подбор, — говорю я с приторно-сладкой улыбкой.

— Слоан никто не ровня, — глаза Роуэн приковываются к моим, увлекая меня в глубины темно-синего моря. — Она просто еще этого не осознала.

Мы смотрим друг на друга мгновение, и мне кажется, что в груди слишком тяжело бьется сердце. Но повисший момент прерывается слишком быстро, когда Торстен хихикает, и хлопок винной пробки разрывает связь между нами.

— Возможно, сегодня вечером осознает. Давайте черпать вдохновение в искусстве кулинарии. Ибо, как сказал Лонгфелло: «искусство долговечно, а время быстротечно, наши крепкие и храбрые сердца подобны барабанам, отбивают похоронные марши до самой могилы».

Мы с Роуэном обмениваемся взглядами, пока Торстен сосредоточенно наливает себе вино, мне удается закатить глаза и поймать его мимолетную ответную улыбку, пока хозяин не смотрит в нашу сторону.

Когда вино переливается в хрустальный бокал с гравировкой и Торстен устраивается на стуле, он поднимает свой бокал для тоста.

— За новых друзей. И возможно, однажды, кое-кто станет больше, чем просто друзья.

— За новых друзей, — повторяем мы эхом, и неожиданное разочарование пробирается у меня под кожей, когда я понимаю, что Роуэн сарказмом повторил последнюю фразу тоста.

Хозяин делает глоток вина, и я делаю то же самое, полагая, что оно будет безопасным для питья, если сделать небольшой глоток. Он поднимает свой бокал и улыбается рубиновой жидкости.

— Тенута Тиньянелло две тысячи пятнадцатого года, резерв «Маркиз Антинори». Я обожаю хорошее кьянти, — говорит он, делает еще один глоток, закрывая глаза на глубоком вдохе, прежде чем его веки распахиваются. — Давайте начнем.

Торстен поднимает маленький колокольчик, стоящий рядом со своим сервизом, звон наполняет столовую. Мгновение спустя медленными, осторожными шагами входит мужчина, толкая к столу серебристую тележку. На вид ему под сорок, высокий, атлетически сложенный, с широкими плечами, которые сутулятся, как будто мышцы забыли, как работать. Пожелтевшие заживающие синяки обрамляют его пустые глаза.

— Это Дэвид, — говорит Торстен, когда Дэвид ставит передо мной тарелку с закусками. Слуга не поднимает глаз, просто плетется обратно к тележке, где берет тарелку для Роуэна. — Мистер Миллер немой. Недавно с ним произошел ужасный несчастный случай, поэтому я взял его к себе на работу.

— О, как это любезно с вашей стороны, — говорю я. Мой желудок скручивает от дискомфорта. Я думала, что Роуэн, возможно, со вчерашнего дня понял, с кем мы имеем дело, но когда смотрю на него исподлобья, первые намеки на сожаление начинают просачиваться у меня под кожей. Мои брови приподнимаются, когда он встречается со мной взглядом. Ты еще не понял, красавчик? Я пытаюсь передать эти слова широко раскрытыми глазами.

Он наклоняет голову и бросает на меня мимолетный, насмешливый взгляд, который говорит: …а?

Нет. Он точно нихрена не понял.

Укол сожаления начинает обжигать.

Когда тарелка Торстена ставится на стол, Дэвид уходит.

— Кростини из козьего сыра с оливковым тапенадом, — объявляет Торстен. — Наслаждайтесь.

Я стараюсь, чтобы мой вздох облегчения не казался слишком очевидным, когда мы приступаем к первому блюду. Это довольно вкусно, может быть, немного солоновато, но, по крайней мере, достойное начало. Роуэн очаровывает Торстена комплиментами, которые кажутся искренними, и они вдвоем обсуждают возможные дополнения, которые придали бы блюду изысканный вкус. Роуэн предлагает инжир, чтобы сбалансировать сладость, и я сосредотачиваю свое внимание на нашем хозяине, чтобы избежать его тяжелого взгляда. Он обжигает мне щеку, как клеймо, когда упоминает инжирный Наполеон из десертного меню «3 в Вагоне».

Я подыгрываю разговору, киваю и смеюсь в нужных местах, но не уделяю так уж много внимания — я раздумываю, как предупредить Роуэна с помощью силы мимики.

Когда с блюдом покончено, Торстен снова зовет Дэвида через колокольчик, и тот забирает наши тарелки, возвращаясь с супом гаспачо. Вкусно, ничего особенного, но Роуэн, кажется, доволен, и они вдвоем обсуждают сорта помидоров, которые Торстен выращивает на участке.

— Я бы с удовольствием посмотрел на ваш сад, — говорит Роуэн после того, как Торстен подробно рассказывает о других травах и продуктах, которые растут на заднем дворе.

Приятная маска Торстена сползает, в его глазах загорается дикий блеск, и через секунду исчезает.

— О, я уверен, что это можно устроить.

Роуэн улыбается, но это его улыбка, полная тайн, хорошо мне знакома. По крайней мере, он знает, что мы в присутствии другого убийцы, так что, думаю, это плюс. На мгновение у меня появляется надежда, что, возможно, Роуэн все-таки знает, кто такой Торстен, и он просто держал это в секрете в надежде выиграть раунд нашего соревнования.

Но когда Торстен откупоривает свежую бутылку вина, доливает в оба наших бокала, но не в свой, и с хищным интересом наблюдает, как Роуэн делает большой глоток, я понимаю, что мои надежды рухнули.

Наверное, я должна быть счастлива. Похоже, это будет легкая победа. Однако из-за беспокойства в груди чувство, словно меня подключили к электросети. Я благодарна за отвратительно богато украшенную скатерть, которая скрывает от посторонних глаз мои дрожащие ноги.

Роуэн делает еще один щедрый глоток вина, пока продолжается кулинарная дискуссия. Торстен зовет Дэвида вернуться за пустыми суповыми тарелками, передавая четкие инструкции принести блюдо с салатом с определенной полки на кухне. Он повторяет Дэвиду три раза, что нужно сделать, когда Роуэн ловит мой взгляд поверх края своего бокала с вином, вопросительно приподнимая брови, как будто спрашивает, что, черт возьми, происходит.

— Лоботомия, — одними губами говорю я ему, пытаясь сделать вид, что чешу лоб, постукиваю по нему и киваю в сторону Дэвида. Роуэн наклоняет голову, и я закатываю глаза, стискивая зубы. — Ло-бо-то-мия.

Роуэн наклоняет голову в другую сторону, его лоб все еще нахмурен, но на губах играет намек на усмешку. Он незаметно указывает на меня, а затем на себя.

— Ты любишь меня? — одними губами произносит он.

Я хлопаю себя по лбу.

— Все в порядке, моя дорогая? — спрашивает Торстен, когда Дэвид уходит на кухню.

— О да, конечно. Вспомнила, что забыла сделать на работе перед уходом. Но все в порядке, сделаю утром, — Торстен улыбается моему оправданию, но злоба просачивается сквозь его маску. — Такими темпами, поздним утром. Вино просто с ног сшибает, — продолжаю я с очаровательной улыбкой. Он наблюдает, как я подношу бокал к губам и делаю глоток, хотя не глотаю ни капли. Обман, кажется, успокаивает его, и я ставлю бокал на стол, складывая руки на коленях.

Сдержанность Торстена ослабевает, когда в коридоре скрипит приближающаяся тележка, сияющая, хищная ухмылка появляется на его лице, изысканная маска распадается на кусочки. Но Роуэн этого не замечает. Он просто улыбается мне, слегка покачиваясь на стуле, стеклянный блеск затуманивает его полуприкрытые глаза.

— Ты такая хорошенькая, Черная птичка, — говорит он, когда Дэвид входит в комнату с тремя закрытыми тарелками на тележке.

Румянец вспыхивает на моих щеках.

— Спасибо.

— Ты всегда хорошо выглядишь. Когда ты пришла в ресторан, я сказал… — Роуэн дважды икает, затем заливает следующую икоту глотком вина. — Я сказал: «Слоан — самая красивая девушка в мире». А потом брат назвал меня гребаным придурком, потому что в Бостоне я мог бы поиметь любую, но вместо этого дал обет упрямства…

— Воздержания.

— …воздержания из-за девушки, которая меня не хочет.