Белые сны - Василий Песков

При отборе сюда глядят не в анкету. Тут нужны здоровые, умелые, пытливые люди. Небезразлично, умеешь ли ты смеяться, играть на гитаре, терпим ли ты к недостаткам соседа. Простой случай: твой сосед в маленькой комнате ночью храпит. На зимовках, бывало, люди становились врагами из-за этого пустяка. Целый год люди до последней морщинки характера на виду друг у друга. Уравновешенность. Доброта. Справедливость. Верность мужскому слову. Стремление всегда идти навстречу другому. Без этих качеств в Антарктиде человеку зимовать трудно, да и быть с таким рядом несладко. Руководителю экспедиции перед отправкой сюда нужно проделать уйму работы. Надо не забыть и гвозди, и редкий прибор для ученого, и витамины, и запасную часть к самолетам, и банный веник, и еще бог знает сколько вещей серьезных и столь же серьезных мелочей. Забыл – в Антарктиде не купишь. Но люди – все-таки самое сложное. Бывают, конечно, ошибки в отборе. Ехал человек заработать деньги на «волгу». Оказалось, Антарктида зря денег не платит. Такой человек обуза. А куда денешь? Прежде чем пароход прокричит прощальным гудком, начальник экспедиции еще и еще раз смотрит, тот ли человек едет. Как правило, едут уже испытанные: зимовавшие в Арктике, уже видавшие Антарктиду или служившие в армии. Поэтому люди в этом краю собираются крепкие, настоящие. В конце зимовки от избытка нерастраченной энергии они становятся немного сентиментальными. Зовут друг друга Витюша, Ванечка… Появляется и раздражительность. Каждый горазд пошутить, но иногда пустячная шутка выводит человека из равновесия. К концу зимовки один становится молчаливым, другой – разговорчивым до болтливости. Но все это не болезненные сдвиги человеческой психики. Американцы специально изучают влияние Антарктиды на человека. Болезненных случаев больше всего на базе у австралийцев: каждый год кто-нибудь на время теряет рассудок. Австралийцам, выросшим в теплом районе Земли, труднее даются тяготы Антарктиды.

Сегодня опять пурга. Все сидят в доме. Наперебой зовут в гости…

– Зашел бы…

Думаю: в чем дело? Радисты мне объяснили. После заметок в газете сюда моментально идут радиограммы: «Толя, читали про тебя. Бабушка даже плакала». Такую телеграмму приятно получить каждому, вот и зовут – вдруг упомянешь. Эта человеческая слабость тут, в Антарктиде, вполне извинительна. Тут почти каждый заслужил, чтобы о нем написали. Не думайте, однако, что в домике человек будет выставлять себя напоказ. Как раз наоборот. Шутки. Просьба рассказать что-нибудь.

Существует у полярников шутливый иронический взгляд на себя. Называют друг друга забавной кличкой – Парамон.

Откуда такое прозвище? Объясняют: «На пароходе, который вез четвертую экспедицию, был повар по имени Парамон. Очень понравилось имя…» Слово «землепроходцы» тут перекроили применительно к Антарктиде: «льдопроходимцы». Но это домашняя шутка людей, знающих себе цену. Тут есть свои песни.

Ну что сказать тебе, мой друг,Ты только не таи обиду:Хороших много мест вокруг.Зачем ты едешь в Антарктиду?..

Я не слышал об Антарктиде восторженных слов. «Лучше всего ее видеть с кормы корабля, который уходит на Родину…», «Самый тяжелый день, когда „Обь“ уходит от берегов а ты остаешься. Гудки, гудки… А ты остался. Неделю ходишь как очумелый. Потом ничего. Вот говорите – тяготы: мороз пурга, трещины. Это все ничего. А вот как представишь пятнадцать тысяч верст от дома, так аж в Бога хочется верить. Никто к тебе не придет, не приедет…»

Американец Берд назвал Антарктиду самым холодным, самым враждебным человеку углом Земли. Наши ребята придумали для нее много мужских неласковых слов. И все-таки едут. Начальник станции Восток Василий Сидоров зимует четвертый раз. Радисты – по третьему разу. Бульдозерист Ильяс Абушаев – четвертый раз. Больше половины людей знают Антарктиду не первый год. Давали слово не приезжать. Едут! Англичанин Шеклтон несколько раз бывал на краю гибели. Но всякий раз снаряжал новую экспедицию. Что влечет сюда человека? На этот вопрос много ответов. Долг перед Родиной. Жажда новых открытий. Честолюбие, поиски приключений. Суровая красота этой земли. Деньги. Есть и еще одна сила, влекущая сюда человека снова и снова. Наверно, это хорошо бы могли объяснить альпинисты. Обывателю никогда не понять, почему альпинисты лезут на гору. Всегда рискуют жизнью. Зачем? Побыть на вершине минуту и снова спуститься… И только сам альпинист знает, зачем идет на ледяную вершину. Он чувствует торжество духа, он празднует победу над самим собой. Один раз испытав торжество, доступное только смелым, человек всегда будет стремиться к вершинам, всегда будет стремиться еще и еще раз испытать радость сильного духом. Вот почему человек в четвертый и в пятый раз собирается в Антарктиду.

– Вот ты, Валентин, почему в Антарктиду поехал?

Статный парень медлит с ответом. Снимает перчатки – начинает откручивать мелкие гайки. Мороз. На гайках остается кожа от пальцев. Парень снимает жестяной футляр. Вижу зеркало размером с автомобильное колесо. Все небо и даже верхушка айсберга отражаются в круглом стекле. Рядом еще такое же зеркало. Под зеркалом – кинокамера-автомат. Снимает круглые сутки. Валентин чистит зеркало тряпочкой, смоченной в спирте, надевает футляр.

– Да, поработали эти глазки… Всё! Через месяц сдаю. Вам пурга, конечно, не нравится?.. Мне тоже не нравится. А я, случалось, молил, чтоб суток на трое понесло…

Спускаемся в домик. Садимся на кровать. Валентин по-детски калачиком подбирает под себя ноги. Я редко встречал таких рассказчиков. Он то говорит, то вдруг, забыв обо мне, долго молчит, вспоминает, то мы говорим вместе…

«Полярной ночью солнце – как гость на минутку. Прокатится шаром по айсбергам, и все. Горит окраина неба огненно-красным закатом. А потом только звезды. Колючие, как мелко поколотый лед. Потом над островом появляется бледно-желтая занавеска. Занавеска дрожит, как будто кто-то дышит на нее в темноте. Все ярче и ярче, и вот уже не желтая, а пурпурная, с ярко-зеленым оттенком. Снег, айсберги, шерсть у белой собаки повторяют переливы холодного, странного света. Ни секунды покоя. Моргнешь – огромный, вполнеба, занавес изменил уже форму, появились новые пурпурные складки. И так всю ночь.

Иногда занавес повисает на светлых столбах. Потом снова невидимый ветер шевелит пурпурные и зеленые складки. Занавес движется и вдруг застывает, в точности повторяя линию берега. Я хватал карту – точь-в-точь берег… Зеленый свет опускался временами так низко, что казалось: кинь шапку – и закачается занавес. Но я-то знаю: ниже ста километров не опускается…»

Июнь. Дома, под Ленинградом, стоят белые ночи. Растет трава. Лягушки квакают. А тут беспрерывная звездная ночь. Рвется лед от мороза. Зеленой чешуей сверкают на айсберге трещины. Трется о ногу собака. Один на всей земле. Крикни – никто не услышит. Иногда на небе зажигалась корона. Это совсем редкое зрелище. «Я бежал к телефону будить ребят… Вылезали сонные из-под снега. Говорили: „Да-а…“ Минут десять стояли. А потом скорее в постели. А мне нельзя, у меня служба: сияние наблюдать». На этой службе каждые пятнадцать минут надо вылезать из-под снега с блокнотом и делать «объективные записи»: какой формы и сколько баллов сияние. Камеры с зеркалами тоже свою работу ведут. Надо только вовремя заряжать пленку. В Москве ученые положат рядом записки и пленки. Положат рядом записки и пленки другого парня, не спавшего полярные ночи на льдине в Северном Ледовитом. И сделают ученые мудрые выводы о том, что происходит над нашей Землей. «Мое дело – накопить материал. Каждые пятнадцать минут надо вылезать на мороз. Карандаш еле держится в пальцах. Глаза слипаются. Вот почему и молил, чтоб пурга денька на три. Можно поспать и даже сходить в кино».