Короткой строкой - Самуил Аронович Лурье

не все декабристы были материалистами и атеистами, недопустимо, однако, замалчивать факты обратного значения. Это значило бы создавать фальшивую историческую концепцию. Между тем у Гуковского о таких фактах нет ни слова.

Жертва:

– Я считаю, что переход к формалистской методологии, который отражался в моих недавних работах, является идеализмом. Товарищи, для меня не секрет, что всякий элемент идеализма и теории единого потока в наши дни – это есть проникновение в работу советского ученого, каким я себя считаю, несоветского элемента мысли, а не советской – значит вредной, значит враждебной советским позициям, я это прекрасно знаю…

Или вперед выступает другой палач. И, чуть приплясывая, тоже начинает бредить:

– Даже самый общий и беглый анализ основных методологических посылок Бялого показывает, что они порочны в своей основе, формалистичны. Формализм – оборотная сторона космополитизма. И действительно, наряду с проявлением космополитизма у Бялого в виде его эстетско-формалистических доктрин у него имеются высказывания в духе прямого и откровенного космополитизма…

Жертва, в свой черед, лепечет такого же качества вздор:

– В своей работе я нередко закрывал глаза на те черты социальной ограниченности, которые тому или иному писателю были свойственны. Я фактически игнорировал ленинское положение о двух культурах, которые имеются в каждой национальной культуре и находятся в непрерывной и ожесточенной борьбе. Это привело меня к совершенно недостаточному раскрытию процессов классовой борьбы в истории русской литературы, к забвению принципа партийности, который составляет живую душу и основной закон марксистско-ленинского литературоведения. Эти серьезные ошибки сказались у меня в изучении Тургенева…

До чего же душно в этой книге. Она под завязку набита стенограммами, протоколами, докладами, постановлениями, резолюциями, доносами, статьями из газет. И во всех этих проявлениях речевой активности нет ни молекулы смысла. А ходит зловонными волнами, как отравляющий газ, – глупость.

Причем лишь некоторые из палачей действительно являются глупцами, остальные (а среди жертв – почти все) притворяются.

Шутовство, а не идеология.

В общем, я так понимаю замысел автора. Вот сцена. Вот актеры. А все эти уступы вокруг – это тяжесть, которая у них внутри. Это бесчисленные причины, заставляющие их непрерывно испытывать смертный ужас – возможно, и не осознавая его. Темная материя времени.

Неохота мне рассуждать об этих причинах. Оруэлл все угадал. Внутренняя политика работала на сырой человеческой крови.

А для внешней политики Сталину была нужна атомная бомба. В его психике бомба как-то рифмовалась с евреями. Хотелось, чтобы бомба была, а евреев чтобы не было. Почему-то не складывалось. Искал алгоритм: два шага вперед – шажок назад.

«Для разнообразия дать три формулировки: в первом случае, – где упоминается слово “космополитизм” – уракосмополитизм; во втором – оголтелый космополитизм, в третьем – безродный космополитизм…»

Тоже и это идеологией не назовешь. Да ну его.

На меня эта книга наводит тоску. Много знакомых.

И я встретил – на с. 359 второго тома, в «группе безродных космополитов-антипатриотов», – моего отца.

2013. № 7

А. А. Матышев. Энциклопедия репрессированных авторов. 1917–1987. Биобиблиография советской трагедии. Том второй: В – Г. СПб.: Издание автора, 2013.

Фантастический человек. С какой скоростью работает. (Первый том вышел всего год назад; см. тогдашнюю мою рецензию.) И на что тратит свою жизнь. (Даже при таких темпах – когда же он доберется до букв Э, Ю, Я? Страшно подумать.) И свою, извините, зарплату. (В дневное время – преподает в вузе, причем не историю.)

Положим, предпринятое им издание принесет стране важную пользу. Когда-нибудь. Если с нею – со страной – вдруг почему-либо случится что-нибудь очень хорошее. (Так сказать – антропоморфизм победит.) На подступах к букве Ю.

Но пока что перед нами – почти курьез (удивительно несмешной): ценнейший исторический труд – и обширнейший: в одном томе более 600 страниц, в другом – почти 800! – а тираж – 100 (сто!) экземпляров.

Вообще-то, нормально. Для Древнего Рима, я думаю, – тираж приличный. Тацит поначалу пользовался таким же успехом, Светоний. Правда, у них были, наверное, спонсоры. И уж точно имелись рабы. Какое-никакое, а подспорье.

А. А. Матышев по убеждениям – яростный аболиционист, а по характеру – по движник. Жаль, смысл всех слов этой фразы (кроме «характер» и «яростный») забыт. Можно выписать из академического словаря: подвижник – «тот, кто самоотверженно борется за достижение высоких целей на каком-л. трудном поприще». Но тогда придется разъяснять: что значит – высокая цель? а трудное поприще? И самое главное: самоотверженно – это как?

Короче говоря: вот он извлек из каталога НРБ (это все равно что перебирать по песчинке могильный курган) еще 218 фамилий. К каждой прикрепил биографию, сшитую из тончайших лоскутков, какие где нашлись: в справочниках, в архивах, в периодике, в беллетристике, в мемуарах. Или не нашлись: чего-то же сто́ит и строчка, обозначающая прореху: писатель такой-то ни в одной литературной энциклопедии не упомянут. И восклицательный знак – если данный писатель его заслужил.

Даже не надейтесь: это не 218 беспристрастных некрологов. Это 218 жутких новелл. Написал бы: остросюжетных, но кульминацию и развязку во всех случаях сочиняла ГБ, а она тупа. 218 сломанных жизней. 104 пробитых черепа.

Почти такая же пропорция в первом томе: 218 и 103. Стало быть, полный алфавит даст примерно три тысячи арестованных, полторы тысячи убитых. Из которых у каждого – прежде чем его взяли – вышла хоть одна книжка. Хотя бы брошюра о достижениях колхозного строя или поэма о Сталине. Тут статистике есть о чем подумать, мне кажется. С теорией вероятностей, что ли, поговорить. Ведь каких бы текстов авторами ни являлись несчастные, брали-то их, как правило, не за тексты, а на общих основаниях – сколько надо, чтобы в органах не застаивалась кровь.

Кстати, вот этого-то А. А. Матышев и не может простить абсолютному большинству жертв: их личной юридической невиновности.

С чистой совестью, с искренним удовольствием обслуживали своих будущих убийц. Некоторые даже чувствовали к ним – к партии, правительству, органам – вроде как любовь. Сами убили бы за них кого угодно.

Что ж, если человек был так глуп, А. А. Матышев про него напишет: «Умер в родном коммунистическом концлагере». Или: «Расстрелян “родным” коммунистическим палачом». Про скользкого приспособленца – просто: расстрелян. Но уж у бессовестного подвывалы (напечатал, допустим, в газете: «чтобы ни у кого из нас не дрогнула рука для расправы с врагом») – эпитафия будет такая: «Расстрелян в день вынесения “приговора”. Рука коммунистического палача не дрогнула».

Ирония Уленшпигеля. Да, это история террора в лицах. Искаженных не только ужасом и болью, но и недоумением. И автор энциклопедии не скрывает, что сердится на воскрешаемых им мертвецов. Вот за эту