Моему судье - Алессандро Периссинотто

Я скрываюсь в ночи, и для вас остаются тайной два обстоятельства: куда подевались гильзы от патронов? И где машина Гуиди?

Мой следственный эксперимент, господин судья, кажется вам убедительным?

Мне бы даже в голову не пришло вспомнить про гильзы, но в полицейских рапортах, которые я перехватил, ясно сказано: выстрелы были сделаны из пистолета 9-го калибра, вероятно, «глок-19», но никаких гильз не обнаружено. Куда я их девал? Подобрал в темноте? Не торопясь, светя себе под ноги фонариком?

И наоборот, вам не приходил в голову вопрос о машине, потому что вы с самого начала были, уверены, что Гуиди туда привез я.

Нет, господин судья, я не говорю, что вы глупы и не подумали обо всем, что я сейчас сказал. Просто я ставлю себя на ваше место: если уже есть преступник, зачем искать кого-то еще?

Проститутка в испуге уезжает на машине и бросает ее неведомо где.

Возможно.

Я уезжаю на своем автомобиле, потом пешком возвращаюсь и куда-то прячу машину Гуиди. Возможно.

Но неубедительно. Слишком сложно. А главное, меня там не было.

Кстати, о гильзах я не знаю, что и думать, но по поводу машины уверен: все дело в ней. Я знаю, что говорю.

* * *

Дата: Среда 26 мая 12.14

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема:

Ты болен. Это не значит, что тебя признают частично невменяемым, но думаю, ты сумасшедший. Теперь у тебя началась мания величия. Тебе понравилось играть жизнью людей, убил один раз, другой, и вдобавок развлекаешься, бросая нам вызов, пытаясь сбить с толку. Ты и вправду веришь, что достаточно заронить сомнение, как следствие зайдет в тупик? Думаешь, ты хозяин положения?

«Уверен, что все дело в машине. Я знаю, что говорю».

Да за кого ты себя принимаешь?

Машину Мирко Гуиди мы стали искать с самого начала. И нашли. Она стояла в гараже, в полном порядке, сверкающая, как машина в свадебном кортеже.

Как видишь, твоя попытка нас запутать довольно наивна. Сдайся, положи конец своему бреду: это единственное, что я могу тебе сказать, а также единственная причина, по которой я поддерживаю с тобой связь. Сдайся.

* * *

Дата: Воскресенье 30 мая 22.36

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Почему вы мне не верите?

Вы правы, господин судья. Правы, когда называете меня сумасшедшим. Будь я нормальным, я бы давно исчез. Опустошил бы через сеть счета двух-трех олухов и смылся куда-нибудь в Южную Америку или Африку, зажил бы набобом при тамошней дешевизне. Так нет же, меня преследует, не дает покоя навязчивая мысль найти правду, доказать вину настоящих преступников. И я верю, что могу доказать или хотя бы сказать, что все вы ошибаетесь. И говорю это несмотря на то, что вы мне написали, несмотря на то, что вы мне больше не верите.

Главный вопрос по-прежнему — машина Гуиди. Состояние, в котором вы ее нашли. Сравнение, которым вы воспользовались, никак не вяжется с моими воспоминаниями. Так бывает, когда говоришь с кем-нибудь о старом школьном товарище и через некоторое время замечаешь противоречия: цвет волос, гнусавый голос, которого ты не помнишь, а в конце выясняется — вы говорите о разных людях. Поэтому я прежде всего проник в систему автоинспекции и проверил: Мирко Гуиди все еще ездил на своем старом «гольфе» с номерами Новары, том самом, что был у него, когда мы общались. А коль скоро мы говорим об одной и той же машине, чем же ваши слова так меня поразили?

Следовало бы ответить сразу, но тогда останется непонятным, каким образом эта мысль оформилась у меня в голове, и, может статься, вы не придадите ей должного значения. Лучше расскажу все по порядку: я снова злоупотребляю вашим терпением, но вот увидите, дело того стоит.

В пятницу, спустя две с лишним недели, я вернулся в библиотеку, собираясь приняться за Эжена Сю, но пока шел по читальному залу, на одном из столов мое внимание привлек пухлый том, рядом с которым лежали очки. На переплете золотом было вытеснено: Сельма Лагерлёф, «Сага о Йёсте Берлинге». Я открыл книгу наугад, и уж не знаю почему, первая фраза, которая попалась мне на глаза, вызвала у меня невыразимое желание читать дальше. Я ее выписал, вот она: «Она лежит здесь, моя невеста! — сказал он. — Несколько часов назад она подарила мне поцелуй невесты, а ее отец обещал мне свое благословение. Она лежит здесь и ждет, что я приду и разделю с ней ее белоснежное ложе».[17]

Пока мои глаза почти непроизвольно пробегали по строчкам, начиная с самой первой страницы, я почувствовал, как кто-то барабанит меня по плечу. Должно быть, вернулся хозяин очков. Я обернулся, пытаясь изобразить извиняющуюся улыбку, но замер на полдороге, и у меня получилась всего-навсего идиотская гримаса: человек, требовавший назад свой роман, оказался старым судьей.

Я пробормотал что-то похожее на «pardon» и пошел к каталогу. На «Лагерлёф, Сельма» нашлось пять карточек, на трех значились разные издания «Саги». Я заполнил требование и через пять минут тоже сидел в читальном зале, готовый зарыться в эти набранные мелким шрифтом страницы, одновременно не теряя из виду старого судью.

Шесть часов подряд мысль моя неслась вслед за Йёстой Берлингом и компанией кавалеров-бражников, боролась с морозом и волками и в конце концов, выбившись из сил, уступила призывам желудка.

Я сдал книжку, надеясь увидеть славную библиотекаршу, но другая сотрудница сказала, что у нее сегодня выходной и, чтобы с ней увидеться, надо ждать понедельника. Уходя, я окинул взглядом читальный зал — старик еще сидел за книгой.

Снаружи оказалось почти по-летнему жарко, и, если стоять неподвижно, в четыре часа дня от солнца уже саднило кожу. Я направился к продавцу кебаба, которого приметил раньше, и потом, кусая завернутое в лепешку мясо, уселся на скамейку в тени в треугольном скверике, непонятно как образовавшемся на перекрестке двух улиц.

Пока я ел, послышался стук жестянок и треньканье стекла, будто кто-то бросил мусор в контейнер рядом с моей скамейкой. Я мгновенно обернулся, но никого не увидел. Я снова откусил, и шум повторился, сопровождаемый невнятным писком. Тогда я затаился и немного подождал, не сводя глаз с контейнера.

Снова бряцанье и писк, на этот раз тихий, почти неслышный.

Я подошел к баку и заглянул внутрь. Зеленый пластиковый пакет был заполнен на треть, и мне почудилось, словно внутри что-то шевелится.

Я надел мешочек от кебаба на руку, вроде перчатки, разгреб бумажки и пустые бутылки, и на дне показалась белая шерстка. Тогда я запустил в контейнер и другую руку и вытащил котенка: у него даже не хватало сил царапаться.

Как он очутился в мусорном баке? Вскарабкался в поисках еды, свалился и потом не мог выбраться? Или какой-то гад бросил его туда, решив от него избавиться? Ублюдки!

Ваша правда, господин судья. Не мне, который размозжил человеку голову, придавив его бампером к стене, судить других. Но у убийства Джулиано Лаянки была причина, не оправдание, а причина, а у убийства котенка ее не было. Мне кажется, я не похож на тех, кто убивает котят, чувствую, что я лучше, несмотря ни на что.

Я устроился на скамейке и взял котенка на колени. Он пока еще нетвердо держался на лапках, но дышал, кажется, ровнее. Потом принялся озираться кругом, и глаза у него, по-моему, были живые. Внутри свернутой лепешки оставалось еще чуть-чуть мяса, я дал ему, и он тут же его проглотил. Значит, будет жить, подумал я. Только тогда я стал его гладить. Вдоль спинки — от ушей до самого кончика хвоста. Под горлышком — ему понравилось, и он вытянул шею. Мягкий пушок на брюшке. Я его гладил, и у меня к глазам подступали слезы. Я его спас. Я, убийца. Я спас его и чувствовал, что уже люблю его, любил еще до того, как нашел. Это мой котенок.

Вам тоже наверняка приходилось слышать, господин судья, о закоренелых преступниках, которые в тюрьме любовно ухаживают то за канарейкой, то за мышью, а то и за тараканом. Что только не взбредет нам, убийцам, в голову?

Я поднялся со скамейки и зашагал в гостиницу. Кота я придерживал рукой, он сидел у меня на плече и смотрел назад, а я по дороге размышлял, как сказать месье Арману, чтобы он позволил мне подержать его хотя бы одну ночь, всего одну, а потом я его куда-нибудь пристрою.

Когда я открыл дверь бара, жена Армана, которая мыла стаканы за стойкой, подняла глаза и воскликнула:

— Арман, Элоди, идите сюда, смотрите! Потом, выйдя из-за стойки, встала рядом и принялась чесать у котенка за ушами.

— Какая прелесть, где вы его взяли?

— В сквере, в конце улицы Вольтера. Его кто-то выбросил в мусорный бак, и он не мог выбраться, уже и мяукать перестал.

— Ублюдки, — сказал месье Арман, — попадись они мне, я бы их подвесил за одно место…

— Можно подержать?