Лимб (СИ) - "Ремаркова дочь"

Гермиона пила горький напиток и понимала, как она счастлива за друга: он двигался вперед, нашел силы оставить всё позади. Каждый шел своим путем, и, возможно, Малфой помогал ей обрести свой? Гарри тем временем наблюдал за чем-то в окне, крутя чашку в руках.

— Он познакомил Джинни с Меган, когда та возмутилась, что он скрывает их отношения. Он пытается угодить ей, но ты же знаешь, иногда сколько бы ты ни делал, ты делаешь недостаточно.

Первое, что услышала Гермиона, — звук разбитой чашки где-то вдалеке.

Второе — женский всхлип, смешанный с прерывающимся воем.

Чувство ужаса сковало все внутренности, пальцы непроизвольно выворачивались, и только спустя мгновение Гермиона осознала, что этот вой — её.

Она услышала крик Гарри где-то вдалеке, словно за закрытыми дверями ее набирающего обороты кошмара. Она старалась сфокусировать свой взгляд хоть на чем-то. Зацепиться за какую-то деталь, чтобы не впасть в болото страха. Но всё, что она смогла выцепить из сжимающегося сознания — её чертов белый потолок, дрожащий и ускользающий. Ужас сковывал горло онемением, и ей даже показалось, что вой прекратился, но, кажется, он просто сменился хрипами.

Она умирает.

Она понимала это каждой клеточкой своего сдающегося сознания. Она умирает, бездарно прожив на этой земле двадцать пять лет, сумев победить самого темного волшебника, но проиграв самой себе.

Какая маразматичная чушь, что умирать не страшно. Умирать так страшно: ей было невыразимо, пугающе горько. Она же сильная, разве нет? Недостаточно сильная?

Голову словно зажали в тиски, и она закричала.

«Ты делаешь недостаточно».

«Недостаточно».

«Недостаточно».

Красная пелена заполняла горизонт, и Гермиона предприняла последнюю попытку почувствовать себя, чтобы выбраться на поверхность из-под толщи ледяной воды, в которой она неотвратимо тонула.

Что-то горячее на щеках. Она плакала? Почему она плакала? Разве она имела на это право? Она сделала недостаточно. Всего этого недостаточно.

Только вот это было всем, что она могла. Она сделала недостаточно, но ей больше нечего предложить.Ничего страшного, что она умирает. Она не подходит новому миру, ей здесь нет места, её место в том холодном лесу, по которому они бежали от егерей. Среди прекрасных желтых листьев.

Жить не имело смысла, умирать — да.

Вот только это было так страшно. Страшно. Страшно.

Сквозь пульсирующую в голове боль она выхватывала какие-то знакомые ноты. Что-то, за что так отчаянно хотела уцепиться. Что это? Что это такое? Как будто кто-то настраивал радио в машине, и сквозь бело-красный шум прорывались слова, которые имели какое-то важное значение, она знала. Она должна услышать хоть слово. Что угодно, лишь бы этот шум в голове не стал бесконечным. Давай же.

— …кан…

Кан? Что значит это «кан»? Давай, Гермиона, смогла один раз, сможешь еще. Она старалась изо всех сил, правда. Шум прерывался чаще, но выхватить и обработать информацию пока не получалось.

— возьми стакан, Гер… — она знает этот голос, это голос спокойствия и безопасности, она чувствует это. Он просит ее о чем-то? Он просит её. Черт возьми, о чем же он её попросил? Что-то о стакане. «Кан» — это стакан. Хорошо. Что надо сделать? Его надо взять. Точно. Надо взять стакан.

Взять стакан.

Взять.

Стакан.

Давай же.

Пальцы невольно дернулись, и она почувствовала холодное стекло в руках еще раньше, чем зрение прояснилось.

Всё вокруг по-прежнему невыносимо кружилось, но, по крайней мере, она смогла открыть глаза. Ощущение холодного стекла в руке исчезло. Где стакан? Её руки сжались в кулаки, но уже ближе она расслышала:

— Возьми стакан еще раз, Гермиона.

Гермиона — это она. Ей надо взять стакан. Рука вновь раскрылась, и, пока с сознания постепенно спадала пелена, Гермиона потянулась вперед в поисках стакана. Кожи вновь коснулось холодное стекло. И снова исчезло.

— Еще раз.

«Еще раз» что? Ах да, еще раз взять стакан. Кулак вновь расслабился и даже сознание вернулось настолько, чтобы понять, что рука перед ней держит стакан. Гермиона потянулась к нему и взяла в ладони. Те еще немного подрагивали, но держали стакан крепко. Логические связи в мозгу восстанавливались медленнее, чем рецепторы, поэтому первое, что она почувствовала, — она прижимается спиной к чьей-то груди, ей тепло. Стакан снова забрали, и она потянулась к нему привычным движением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Молодец. Теперь возьми его в другую руку, — голос над её ухом был мягким и внушал уверенность и спокойствие. Она протянула слегка дрожащие пальцы к стакану и перехватила его, немного нелепо, но почти в то же мгновение она почувствовала, как сознание возвращается с удвоенной силой.

У нее был приступ. Гарри что-то говорил о…

Где Гарри?

— Гарри, — смогла хрипло выдохнуть она и сморщилась оттого, как засвербело в горле. По-видимому, от сильных и продолжительных криков.

Голос над её головой спокойно ответил:

— Он ушел, не вспоминай о нем, все хорошо, я выпроводил его, — голос спокойствия и уверенности определенно мог принадлежать только одному человеку.

Ведь только с Малфоем она чувствовала себя в полной безопасности.

— А ты? — максимум для измученных гланд.

— Я заглянул к тебе случайно и увидел Поттера в панике над тобой. Поскольку пользы от него, как от соплохвоста на трансфигурации, я сам тобой занялся.

— Зачем? — она даже не знала, как ей хватило логики и смелости задать этот вопрос. Похоже, что-то пока ещё не вернулось к ней: трусость, стеснительность (потому что она кажется, Мерлин, нет, она определенно точно была прижата спиной к груди Драко Малфоя, лежа на диване между его разведенных ног).

Её даже пока не смущало то, в каком состоянии он её видел. Почему-то ей не казалось это неправильным. Он не был одним из кучи людей вокруг, от которых она скрывала собственную поломанность. Возможно, он даже знал о ней послевоенной больше других.

Малфой по-прежнему молчал, а она не хотела говорить. Спустя несколько минут тишину прервал его тихий спокойный, немного ехидный голос:

— Скажем так, у нас был интересный вечер вчера, а я не любитель книжных клише, где после отменного свидания с героями происходит какая-то херня. Вот и зашел к тебе, чтобы сказать, что завтра мы идем на выставку.

Гермиона не знала, за какую из чрезвычайно важных мыслей ухватиться первой. Он счел это свиданием? Какие такие книги с подобным клише читал слизеринский аристократ? Выставка?

— Не выражайся, — пожурение вылетело как-то автоматически. Она по-прежнему разумывала, что ответить ему, когда всем телом почувствовала дрожь. Немного повернувшись к нему, дабы не пролить воду в стакане, она заметила, что Малфой изо всех сил сдерживает смех.

— Что? — и почему он смеется? Над ней?

— Ты, кажется, и правда в порядке, раз начала отчитывать меня в манере Макгонагалл, — он улыбнулся настолько широко, что невольно и уголки ее собственных губ поползли вверх.

— Выпей воды, — его голос в мгновение приобрел стальные приказные нотки. Она поднесла стакан к губам и сделала пару глотков. Долго смотреть на Малфоя в подобном положении было неудобно, поэтому она просто отвернулась, крепче прижавшись к нему, ощущая его дыхание в своих волосах.

— Почему стакан? — она все еще держала его в руках, когда почувствовала, как по руке скользнули пальцы Малфоя, слегка поглаживая кожу. Стало уютнее, теплее, даже жарче. Только сейчас она поняла, что находится в непосредственной близости ко всем чрезвычайно важным местам Драко Малфоя. Смущение затопило её — она взвешивала в своей голове идею встать и желание остаться, и в этот момент Драко произнес:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Эта техника очень действенна при приступах. Твои мышцы, — его рука пощекотала кончики ее пальцев, по-прежнему обхватывавших стекло, и внезапно переместилась к шее. Гермиона шумно сглотнула. — Во время приступа связь мозга с мыщцами ослабевает, и чтобы её восстановить нужно механическое повторяющееся действие. Взять стакан — отдать стакан.