Ищи Колумба! - Нинель Максименко

Я все это не сказала маме, я только про себя все это говорила. Я целую ночь собиралась встать, подойти к маме, разбудить ее и рассказать все это. Но не смогла.

Только утром, когда она увидела, на что я похожа, она крикнула:

– Что с тобой, Татка? Ты заболела?

– Нет, мама. Ничуточки. Здорова, к сожалению, как бык. А хорошо бы сейчас было бы взять бюллетенчик… Знаешь, мама, с Матвеем у нас все кончено. Не говори мне ничего о нем, ладно?

На следующее утро я сбежала в горы. Слава богу, вторник в музее – выходной день. Мама еще спала. Я не завтракала, только выпила чашку молока с куском сахара и черным хлебом, я с детства это обожала.

Я сказала, что сбежала в горы. Именно так и есть, сбежала из дома. Хоть зарежь, не могла увидеть маминых сочувственных глаз.

Ехала в автобусе, ничего не видя и не слыша. Но вот я наконец поднимаюсь в горы.

Вместе со мной тронулись в путь темным строем коровы, чуть позвякивая боталами.

Еще даже не совсем рассвело. Небо было серо, покрыто рваными облаками.

Я свернула с дороги в колючий низкорослый лес. Одна из коров проводила меня долгим взглядом. Она, наверное, подумала, что я отбилась от стада. Это так и есть. Еще вчера утром я шла в музей с бьющимся сердцем. Каждое утро, когда я шла на работу, я думала: наверно, нет ни одного человека на свете, который бы любил свою работу, как я. И не только из-за того, что там Матвей. Только увижу наш красивый дом, только возьмусь за большую медную ручку, сердце прыгает, прямо разрывается от радости. А теперь вот даже и не знаю, как туда приду. Как? Думать об этом даже не могу. Хуже, чем на казнь.

Тут я даже застонала от этих мыслей, очнулась от собственного стона и увидела, что я почти что на вершине. Даже и не заметила, как отмахала весь подъем.

Вдруг я услышала душераздирающий писк котенка. Ну это у меня слуховая галлюцинация на почве психоза. В наших горах и зайцы и лисы встречаются, а вот диких котов никто еще пока не видел. Тут из-за камня выбежал совсем-совсем маленький полосатый котенок. И вовсе он не был диким. Он бросился ко мне со всех ног, смотрел на меня совсем еще глупыми мутно-синими глазами и не переставал мяукать.

Я взяла его на руки, и котенок без всякой паузы сменил мяуканье на мурлыканье, да причем такое громкое, что я оглянулась – не работает ли здесь поблизости трактор.

Котенок был жутко худой. Наверняка уж несколько дней торчит здесь без еды.

– Как ты сюда попал, малыш? Какой-нибудь турист затащил тебя сюда и оставил. Решил, что очень остроумно. Дать бы ему разочек по шее! Да ты не раскисай, малыш! Чтобы никакой паники, понял? Тебе не до прогулок, пожевать требуется.

Котенок так прижался ко мне, что ответ его яснее ясного. Пожевать ему, конечно, требуется. Не меньше, чем туристу, если его загнать на вершину Памира и даже бубликом не угостить. Но главное не в этом. Вижу точно, как будто мне на уроке объяснили, что Малыш – так я его назвала – растерялся. Ему одиноко. Жутко одиноко. Плохо до тошноты.

– В общем, Малыш, давай твои пять, мы можем пожать друг другу лапы, со мной происходит то же самое. Твоя мама-кошка не рассказала тебе, что и здесь можно жить. Смотри-ка, сколько кузнечиков. Говорят – они вкусные! А посмотри, сколько вокруг тебя норок. Здесь такие же мыши, как и в твоем родном доме, только чуточку другого цвета. А вот видишь камень с выбоиной, совсем как твое блюдечко, и в нем вода. Пей, пей, дурачок. Вот видишь, ты пить хотел до смерти. Так что и здесь не пропадешь. Просто мама не могла тебе рассказать всего на свете. Всему-то она научила: и мордаху мыть, и шерстку вылизывать, и мышей ловить. Но ведь не могла же она догадаться, что кому-то придет в голову занести тебя сюда и бросить. Ну ничего, пойдем, будешь с нами жить, со мной и с мамой.

Я расстегнула «молнию» куртки и засунула котенка за пазуху. Так мы шли с ним и мирно беседовали. Я ему настойчиво внушала, что не надо так раскисать, как бы ни перевернулась жизнь. Хоть на 180 градусов.

– Посмотри-ка, ведь все осталось такое же. Вон твое любимое море, хоть оно сегодня серое и свинцовое, а все равно ведь ты не можешь без него жить. И посмотри, какая красота в горах. Твои любимые кусты… Они самые яркие из всего, что у нас растет. Летом они густо-темно-зеленые, листья у них как лакированные, а осенью они и красные, и коричневые, и ярко-желтые, и серо-бежевые. И небо, хоть оно сегодня все в облаках. И жизнь, которая будет, может, она в тыщу раз будет интереснее, чем была до сих пор. Наверняка даже! А ты уж и лапки кверху! Нельзя так, Малыш! И мама ждет нас не дождется, не знает ведь, куда мы с тобой делись. Наверняка что-нибудь нам вкусное приготовила. Так что скорей домой, и безо всяких фокусов.

Прошла наконец эта ужасная неделя. Во вторник у нас выходной, с утра я сказала маме:

– Знаешь, мамочка, я тебя оставлю сегодня. Ты уж не плачь тут без меня, не горюй. Дело одно есть.

Мама посмотрела на меня; я видела, что ее мучит мое состояние.

– А может быть, лучше сегодня тебе никуда не ездить? Побудем вместе, ну, хочешь, я сделаю вареники с консервированной клубникой, послушаем музыку…

Ах, мамочка моя! Как же я все-таки счастлива, что ты у меня такая, а не другая, и так все понимаешь, и вообще лучше всех на свете, но только не помогут мне вареники с клубникой… и даже музыка. Но это все я, конечно, не сказала маме, а сказала только:

– Все нормально, мамонт. Оснований для паники нет. А съездить мне надо. Сегодня вечером я тебе кое-что расскажу.

Я быстро заправила кровати, и подмела пол, и стряхнула скатерть.

– А плиту вымою вечером, мамочка, ладно?

Мы с мамой позавтракали, и я кое-что взяла с собой пожевать. Когда я полезла в письменный стол и достала карту, завернутую в целлофан, я вдруг краешком глаза поймала мамин взгляд и сразу увидела, что она поняла, куда я еду. А мама только и сказала:

– Осторожней, Татка. Обещаешь?

– О чем речь, мамонт?!

Мне казалось, что я держусь героем. А вот когда я наконец села в автобус, я раскисла. Я все время думала: как же я все это увижу снова? Все там было связано с Матвеем. Он рассказал, он привез… А как же я буду там без него?..

И я приехала в тот поселок и прошла мимо раскопок Рязанова, свернула с дороги на утоптанную тропинку и пошла вдоль моря, прямо к профилю Мефистофеля.

Я надеялась, что, когда я увижу еще раз эту гору, что-то переменится. Может, она не покажется мне похожей на Мефистофеля. Но ничего нового мне не показалось. Мефистофель как Мефистофель, нормальный, обычный Мефистофель. И оказывается, он до того здорово припечатался к моим мозгам, как будто переводная картинка. До того я запомнила его точно, что мне и смотреть на него не надо.