О социализме и русской революции - Роза Люксембург

Как же можно постепенно уничтожить «законным путем» наемное рабство, если оно совершенно не выражено в законах? Бернштейн, собирающийся приняться за законодательно-реформаторскую работу, надеясь таким путем покончить с капитализмом, попадает в положение того русского городового у Успенского, который рассказывает свое приключение: «Живо хватаю я его за шиворот. И что же? Негодяй и шиворота не имеет!..» Вот где собака зарыта.

«Все доныне существовавшие общества основывались, как мы видели, на антагонизме между классами угнетающими и угнетенными» («Коммунистический манифест»). Но в предшествующие фазисы современного общества это противоречие выражалось в определенных правовых отношениях, и в силу этого оно могло до известной степени дать место и развивающимся новым отношениям в прежних рамках. «Крепостной в крепостном состоянии выбился до положения члена коммуны…» Каким образом? Постепенным уничтожением в черте города всех тех мелких прав в виде барщины, различных повинностей, уплачиваемых наследниками крепостного его господину, подушной подати, принудительности брака, права участия в наследстве и т. д., совокупность которых и составляла крепостное право.

Равным образом и «мелкий буржуа под ярмом феодального абсолютизма выбился до положения буржуа».[17] Каким образом? Путем частичного формального уничтожения или фактического ослабления цеховых оков и путем постепенного преобразования администрации, финансового и военного дела в объеме, отвечающем самой крайней необходимости.

Итак, если рассматривать вопрос абстрактно, а не исторически, то при прежних классовых отношениях можно по крайней мере предположить, что переход от феодального общества к буржуазному совершался с помощью чисто законодательных реформ. Но на самом деле мы видим, что и там законодательные реформы служили не для того, чтобы сделать излишним захват буржуазией политической власти, а, наоборот, для того, чтобы подготовить и осуществить его. Настоящий политико-социальный переворот был в такой же мере необходим и для уничтожения крепостничества, для уничтожения феодализма.

Иначе обстоит дело теперь. Не закон заставляет пролетария подчинить себя игу капитала, а нужда и отсутствие средств производства. Но никакой закон в мире не может предоставить ему эти средства в рамках буржуазного общества, так как он лишился их не в силу закона, а в силу экономического развития.

Далее, и эксплуатация в отношениях найма основана не на законах, так как уровень заработной платы определяется не законодательным путем, а экономическими факторами. Да и самый факт эксплуатации обусловливается не законодательными постановлениями, а тем чисто экономическим фактом, что рабочая сила, выступая как товар, обладает, между прочим, приятным свойством создавать стоимость, и даже большую, чем она сама поглощает. Одним словом, все основные отношения капиталистического классового господства уже потому не могут быть изменены путем законодательных реформ на почве буржуазного строя, что они созданы не буржуазными законами и не от них получили свою форму. Бернштейну, по-видимому, все это неизвестно, если он надеется на социалистическую «реформу»; но, не сознавая, он, однако, говорит об этом сам на с. 10 своей книжки: «Экономический мотив выступает теперь свободно там, где он прежде был скрыт отношениями господства и всякого рода идеологиями».

Но еще одно соображение. Другой особенностью капиталистического строя является то, что в нем все элементы будущего общества, развиваясь, принимают вначале такую форму, которая не приближает, а удаляет их от социализма. В производстве начинает все более проявляться общественный характер. Но в какой форме? В форме крупных предприятий, акционерных обществ, картелей, в которых капиталистические противоречия, эксплуатация и угнетение рабочей силы достигают высшей степени.

В военном деле это развитие ведет к распространению всеобщей воинской повинности и сокращению срока службы, т. е. материально приближает к народной армии. Но все это в форме современного милитаризма, в котором самым ярким образом обнаруживаются господство военного государства над народом и классовый характер государства.

В области политических отношений развитие демократии, поскольку оно находится в благоприятных условиях, ведет к участию всех слоев населения в политической жизни, следовательно, до известной степени к созданию «народного государства». Но это выражается в форме буржуазного парламентаризма, где классовые противоречия и классовое господство не только не уничтожаются, а скорее развиваются и раскрываются. Так как все капиталистическое развитие движется, таким образом, в противоречиях, то для того, чтобы вышелушить ядро социалистического общества из капиталистической оболочки, приходится прибегнуть к захвату пролетариатом политической власти и к полнейшему уничтожению капиталистической системы.

Но Бернштейн, конечно, и здесь приходит к другим выводам. Если развитие демократии ведет к обострению, а не к ослаблению капиталистических противоречий, тогда, говорит он, «социал-демократии, если она не хочет усложнить себе работу, следовало бы стараться по возможности помешать социальным реформам и расширению демократических учреждений» (с. 71). Это, несомненно, было бы так, если бы социал-демократия, подобно мелким буржуа, находила вкус в таком бесполезном занятии, как подбор хороших и выбрасывание скверных сторон истории. Но чтобы быть последовательной, ей пришлось бы тогда «стремиться» и к уничтожению самого капитализма, так как он, бесспорно, является главным злодеем, ставящим ей всяческие препятствия на ее пути к социализму. На самом же деле капитализм вместе и одновременно с препятствиями создает единственную возможность осуществить социалистическую программу. Все это относится в полной мере и к демократии.

Если демократия сделалась для буржуазии отчасти излишней, отчасти стеснительной, то зато рабочему классу она необходима и обязательна. Она необходима, во-первых, потому, что создает политические формы (самоуправление, избирательное право и т. п.), которые послужат пролетариату исходными и опорными пунктами при преобразовании им буржуазного общества. Она обязательна также потому, что только в ней, в борьбе за демократию, в пользовании ее правами, пролетариат может дойти до осознания своих классовых интересов и исторических задач.

Одним словом, демократия необходима не потому, что она делает излишним захват политической власти пролетариатом, а, наоборот, потому, что она делает этот захват и необходимым, и единственно возможным. Когда Энгельс в своем предисловии к «Классовой борьбе во Франции» пересмотрел тактику современного рабочего движения, противопоставив баррикадам борьбу на почве законности, то, как это явствует из каждой строчки предисловия, он рассматривал не вопрос окончательного захвата политической власти, а вопрос о повседневной борьбе в настоящий момент; его интересовали не действия пролетариата по отношению к капиталистическому государству в момент захвата политической власти, а его действия в рамках капиталистического государства. Одним словом, Энгельс давал указания порабощенному, а не победоносному пролетариату.

Наоборот, известное выражение Маркса по поводу земельного вопроса в Англии, на которое тоже ссылается Бернштейн, что «по всей вероятности, всего дешевле было бы выкупить землю у лендлордов», относится к действиям пролетариата не до, а после его победы. Ведь о выкупе у господствующих классов может, конечно, идти речь только тогда, когда рабочий класс стал у кормила правления. Этим Маркс выразил лишь предположение о возможности осуществления мирным путем диктатуры пролетариата, а не замены этой диктатуры капиталистическими социальными реформами.

Сама необходимость захвата пролетариатом политической власти всегда оставалась несомненной как для Маркса, так и для Энгельса. Остается поэтому привилегией Бернштейна считать курятник буржуазного парламентаризма органом, призванным произвести самый мощный всемирно-исторический переворот — переход общества из капиталистической в социалистическую форму.

Но ведь Бернштейн начал свою теорию только опасением и предостережением, как бы пролетариат не стал слишком рано у кормила правления! В таком случае, по его мнению, пролетариат оставил бы весь буржуазный строй совершенно таким же, каким он является теперь, и лишь сам потерпел бы сильное поражение. Из этого опасения прежде всего ясно, что теория Бернштейна дает пролетариату на тот случай, если бы обстоятельства заставили его взять в свои руки правление, только одно «практическое» указание — лечь спать. Но этим она сама выносит себе приговор, как теории, обрекающей пролетариат в важнейший момент борьбы на бездеятельность, а следовательно, и на пассивную измену собственному делу.