Тренировочный день 2 - Виталий Хонихоев

на Марсе. Буду женщина-астронавт, вот. А если «Роман-газету» с «Бурдой» читать, так я домохозяйкой стану. Лишь бы замуж выскочить… вон как Терехова со своей «Анжеликой». Тоже мне маркиза ангелов…

— С такой жизненной позицией ты и замуж никогда не выйдешь, Коломиец. — Лиза оглядывается по сторонам, поднимает телефонный аппарат, прижав трубку между ухом и плечом. Несет аппарат в свою комнату, протягивая длинный провод за собой. Войдя в комнату — притворяет за собой дверь, кладет телефонный аппарат на кровать и ложится. Перекладывает трубку в другую руку и снова прижимает к уху.

— … а чего я там не видела? — удивляется в трубке Инна: — замужем-то? Чего там хорошего? Вот у меня мама развелась и вполне собой довольная. Свободная советская женщина. Карьеру сама делает. Я вот дома сидеть не собираюсь, как твоя мама. Целыми днями котлеты жарить и убираться…

— Ты на мою маму не гони. — строго предупреждает ее Лиза: — зато у нас дома порядок, а котлеты ты сама каждый раз хвалишь. И вообще, чего тут плохого, если ты со своим… любимым человеком живешь? — при мысли что когда-нибудь и она вот так же будет — вставать с утра и готовить завтрак Ему — у нее аж дыхание в груди сперло. Она сглотнула и замолчала. Интересно, подумала, а какое у Него лицо, когда Он — просыпается? Такое же спокойное и беззащитное, как у папы, когда он приезжает из командировки поздно ночью и спит до обеда? А ведь она будет лежать с Ним в одной постели, под одним одеялом! Она срочно уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как у нее пылают уши.

— Признавайся — опять про Поповича подумала? — спрашивает Инна: — и какая же ты упертая, Лизка-Лизавета. Чего ты в нем нашла? Он же старый!

— Не старый он! Ему всего двадцать пять! — защищается Лиза.

— А тебе четырнадцать!

— Уже почти пятнадцать!

— Десять лет разницы — это слишком много!

— Вот между Вертинским и Людой Цигвавой разница большая была — тридцать четыре года! У Грибоедова жена была его младше на семнадцать лет! А между Некрасовым и Феклой, его женой — вовсе двадцать пять! У Достоевского и Анны Сниткиной — тоже двадцать пять! Все так жили! — выпаливает в трубку Лиза: — между Есениным и Айседорой Дункан тоже восемнадцать лет было разницы!

— Так в этой паре Айседора была старше. — рассудительно замечает Инна: — кроме того, вот от этого он поди и повесился. Понял какая она старая и тут же повесился. А ведь такой талантливый поэт был. Как там… — она декламирует:

— Мне бы женщину — белую, белую

Ну а впрочем какая разница

Я прижал бы ее с силой к дереву

И в задницу, в задницу, в задницу.

— Какая ты пошлая, Инна! — говорит Лиза: — что ты сразу… про это. Кстати, а ты знаешь, что Зинка Ростовцева уже это… того.

— Что? Правда, что ли? А ты откуда знаешь? И почему я еще не знаю? — возмущается Инна: — а ну рассказывай!

— Мне Терехова рассказала, говорит они по соседству живут, так за Зинкой студент с медицинского ходит. — делится последними сплетнями Лиза: — вот уже две недели как.

— Ну ходит и ходит. Мало ли кто к кому ходит. С чего вы там взяли что…

— Так Зинка сама рассказала. Она ему соврала что якобы уже в выпускном классе учится, что в десятом «Б». И у него в общаге они все и сделали!

— Да ну… — усомнилась Инна: — серьезно, что ли?

— Точно тебе говорю! Она же на год нас старше! Ей уже скоро шестнадцать будет, она в начальных классах чем-то болела серьезно, вот и пропустила один класс. Должна была в девятом учиться…

— То-то она такая дылда.

— Вот-вот. Большая она. И сильная. Видела, как по мячу бьет? Да она выше моей мамы уже сейчас. А может вовсе сказала, что уже школу закончила, что этот студент у нее документы проверять стал бы?

— Тоже верно. — задумчиво говорит Инна: — а я смотрю, она в последнее время такая довольная ходит. После этого же довольные ходят?

— Кто как. Дефлорация порой бывает болезненной. — блеснула своими познаниями Лиза. Познания она почерпнула в Большой Медицинской Энциклопедии, читая статьи и смотря на черно-белые схемы человеческих органов в разрезе.

— Ну… это сперва больно, а потом — приятно же? Вот и ходит довольная. — отвечает Инна: — интересно, как это все у них было? А ты вот — собираешься с своим Поповичем — это?

— … Инна! Прекрати! Не собираюсь я… ну то есть — не сразу же! Мы с ним только прогулялись вместе… хотя он меня обнял! И даже поцеловал!

— В лоб. — уточняет Инна: — как папа целует. Отеческий поцелуй.

— Да ну тебя! Что ты в этом понимаешь!

— Понимаю. Я, между прочим, в лагере в прошлом году уже целовалась. По-взрослому. В губы.

— С девчонками из своего отряда, чтобы потренироваться. — в свою очередь уточняет Лиза: — если бы ты с Борисенко поцеловалась, я бы поняла.

— Да что ты со своим Борисенко! Он мне даже не нравится. Ну то есть не сильно нравится. И вообще он дурак! С Лермонтовичем вечно дерется. Вот старший брат у него — красавчик! А он сам…

— Не надо мне тут вкручивать, Коломиец Инна Васильевна. Уж я-то тебя знаю. — Лиза смотрит в потолок, лежа на кровати и наматывая телефонный провод на указательный палец: — я же видела, как ты на него смотришь. Рубашка у него белая и воротник он всегда на «апаш» носит. И волосы черные.

— Да не нравится он мне!

— Да? Ну тогда все хорошо. А то я боялась, что расстрою тебя. — Лиза улыбается в потолок: — не хотела тебе говорить.

— Чего не хотела⁈ А ну-ка выкладывай! Мы же подруги!

— Что Борисенко на новенькую глаз положил. — говорит Лиза и наслаждается тишиной в трубке.

— Врешь! — наконец раздается голос в телефонной трубке: — врешь же!

— Да чего мне врать. У Бариновой грудь вон какая. На нее все парни засматриваются. А уж после той поездки на Комбинат, когда она в бассейне купалась — и вовсе.