Измена в прошлом (СИ) - Марта Макова

Просто ненавижу тебя, Паша! Однажды ты уже сломал мою жизнь и чуть не сломал меня саму. Больше я тебе этого не позволю.

Я шла между домами, сквозь проходные дворы, мимо железных гаражей и пустых детских площадок, дальше, дальше от дома, от Пашки, от тошнотворного чувства, что меня использовали, унизили, растоптали. Можно было пойти на остановку и дождаться автобуса, но сама мысль стоять на одном месте была невыносима. Мне нужно было двигаться. Казалось — если остановлюсь, то упаду замертво и больше никогда не смогу встать на ноги.

Чем дальше я отходила от дома, тем обречённее понимала, что сейчас лишаю Серёжу шанса появиться на свет.

Эта мысль давила на плечи, сковывала движения. С каждым следующим шагом я снова и снова умирала вместе с сыном, с надеждой на его рождение. Это уже шла не я. Пустая оболочка. Передвигала ногами, дышала, но была мёртвая внутри. Однажды я уже переживала это состояние. Я была человеком потерявшим смысл и силы жить.

Глава 20

Дома закончились, и я вышла на пустынную дорогу. Ни людей, ни машин. Все словно вымерли, попрятались в уютных домашних гнёздах от надвигающейся стихии. Гроза, которая собиралась весь день, клубилась в небе сизыми тучами и пыталась разразиться проливным дождём, переросла в сухую песчаную бурю. Здесь, на открытом пространстве, ветер, ничем не сдерживаемый, рвал провода, гнул к земле макушки деревьев, ломал сухие ветки и гнал тучи песка и пыли. Стелил их по земле, пластал, а потом вдруг резко поднимал вверх, выше деревьев, закручивая в воронки.

Апокалипсис был не только внутри меня, он был вокруг. Свинцовое небо прорезали всполохи молний. Бесконечно, беспрерывно, страшно. Но неизменных за ними громовых раскатов не было. Или звук уносил разбушевавшийся ветер, секущий моё немеющее лицо песком?

Песок был везде. Скрипел на зубах, забивался в глаза, в одежду. Ветер рвал полы моего плаща, лупил со всей силы по ногам, нещадно трепал волосы, а я всё шла и шла, с трудом переставляя непослушные ноги. Куда шла? Зачем? Мне просто нужно было идти. Чтобы в конце, совсем выбившись из сил упасть, и снова очнуться дома. И рядом мама. Родная, тёплая, ласковая. Пускай она опять утешающее погладит меня по голове. А я уткнусь ей в колени лицом и, наконец, поплачу.

Даже не поняла, что произошло в следующую секунду. На совершенно безлюдной дороге кто-то догнал меня со спины, резко развернул за плечо и крепко прижал к себе. Я уткнулась носом в мужскую грудь, вдохнула знакомый запах одеколона и застонала.

Мы так и стояли несколько минут. В центре бури, воющего и беснующегося вокруг нас ветра. Молча слушая как неровно и тяжело бьются наши сердца. Пашка крепко прижимал меня к, вздымающейся от быстрого бега, груди, а я не пыталась вырываться или обнять его в ответ. Стояла, свесив руки вдоль тела и уткнувшись лбом в жёсткую ткань джинсовой куртки.

— Юла. — его голос хрипел, словно он с трудом проталкивал слова через горло. — Прости.

Трудно, почти невозможно, снова возвращаться к жизни. Я ничего не чувствовала. Внутри меня была пустота. Не было сил даже ненавидеть.

— Прости, родная. Я давно очерствел, стал жёстким, циничным. А ты ни в чём, ни в чём не виновата передо мной. Прости! Я всё сделаю как ты хочешь. Обещаю, что наш сын родится.

— Мой.

— Что? ‐ не понял, или не расслышал мой безжизненный голос Паша.

— Мой сын. Он был только мой сын. У него не было отца.

Пашка тяжело вздохнул и ещё крепче прижал меня к себе.

— Если захочешь, чтобы был только твой, Юль, то пусть так и будет. — слова давались ему с трудом. — Как решишь, как ты скажешь.

Ветер снова швырнул волосы мне в лицо, и Паша ладонями осторожно убрал их назад.

— Всё будет как ты захочешь, Юла. Я всё для тебя сделаю.

Пашка переплёл наши пальцы.

— Пойдём домой, родная.

Сопротивляться и спорить сил совсем не осталось. Я позволила ему взять себя за руку и повести обратно. Наверное, я полная дура, но я верила ему. Или мне больше ничего не оставалось?

Теперь ветер бил нам в спину. Швырял волосы мне в лицо, подгонял, подталкивал, заставляя ускорять шаг.

Пашка крепко держал меня за руку и постоянно поворачивал ко мне хмурое лицо, оценивая моё состояние.

Я с трудом плелась за ним, не поспевая за его широким шагом. Из груди рвались сухие рыдания. Слёз не было. Внутри меня была такая же, без единой капли влаги, песчаная буря, как и вокруг. Я только судорожно всхлипывала и вздрагивала всем телом, спотыкаясь на каждом шагу.

Пашка вдруг резко остановился, снял с себя куртку, укутал меня в неё с головой и легко, как пушинку, подхватил на руки.

— Сейчас будем дома, малышка. Потерпи.

Глава 21

— Юль, я просто помогу. — преодолевая моё вялое сопротивление, Паша расстегнул молнию на платье. — Подними руки. Вот тааак.

Он осторожно стянул платье через мою голову и не глядя бросил на стиральную машинку позади себя.

— Подними ножку. — присел рядом со мной и потянул колготки вниз. Я оторвала одну ногу от кафельного пола, давая возможность Пашке снять их с меня, качнулась, теряя равновесие, и опёрлась рукой в широкое каменное плечо.

— Держись, Юла. Сейчас станет легче.

Мощная струя воды из крана оглушительно громко била в ванну, пенилась и бурлила, наполняя её.

Я подняла взгляд и встретилась глазами со своим отражением в зеркале. Куда подевалась молоденькая красивая девочка, которую я видела сегодня утром в зеркале парикмахерской? Сейчас на меня смотрела тень с серым измученным лицом, всклоченными ветром волосами. С бледными дрожащими губами и безжизненным взглядом.

Пашка прикоснулся к резинке моих трусиков.

— Я сама. — остановила я его руки. Неловко стянула с себя кружевные трусики и переступила через них, оставляя на полу.

— Давай залазь. — бережно поддерживая меня за локоть, Пашка помог мне переступить через бортик ванной.

Я опустилась в тёплую воду, села, подтянув колени к груди, обхватила руками и, уткнувшись в них лицом, разрыдалась. Скрученная внутри меня пружина напряжения наконец-то лопнула.

Пашка присел на бортик ванны и, набирая в ладонь воду, поливал ею мои вздрагивающие от плача плечи.

— Всё будет хорошо, Юля. — тихо шептал, утешая и успокаивая. — Всё наладится. Мы справимся. Ты не одна. Теперь нас двое.

Я не отрицала, но и не соглашалась. Внутренне боролась с