Потрясение - Лидия Юкнавич

что то же самое справедливо для мужчин и мальчиков и всех существ, чей пол существует где-то посередине между мужским и женским, но в теле девочек эта разница проявляется совсем иначе. В теле девочек расцветает влечение – якобы между наших ног, но на самом деле повсюду в мире, притягивая нас к себе, как голодающих детей. Нет влечения сильнее, чем влечение ребенка. О нем нельзя говорить и его нельзя признавать. Мы считаем запретными те места, где раньше у нас находился хвост – этот удивительный мир, где копится моча, и кал, и сперма, и жизнь. Не было бы этого табу, девочки населили бы этот мир дьяволами!

Пароход перевозил около девяноста пассажиров первого класса и сто пятьдесят пассажиров второго класса; еще шестьсот человек находились в третьем классе и в трюме. Я знаю эти цифры, потому что донимала Эндору, монахиню Доминиканского ордена, а та поставила себе цель разузнать все о душах, с которыми мы вместе совершали это плавание. Я заприметила ее еще до посадки – тебе это понравится, любовь моя – в тот самый миг, когда ее дорожный сундук погрузили на корабль. Это был простой сундук, покрытый конским волосом, но ничто другое в этом путешествии не занимало меня так сильно, как он, ведь внутри него находился объект моего девичьего любопытства – история монахини.

Не успел корабль отчалить от берега, а я уже маячила перед глазами у Эндоры и вскоре втерлась ей в доверие, а когда мы доплыли до города твоей статуи, я решила, что тоже стану монашкой. Можешь смеяться, но намерение мое было совершенно серьезным. Ты наверняка помнишь, что даже в детстве я отличалась завидным упорством. В истории монахини меня больше всего заинтересовало описание того, как она ухаживала за тяжелобольными пациентами госпиталя. Она рассказывала о немощных телах, страшных нарывах и сломанных костях, о болезнях столь ужасных, что сестрам милосердия приходилось носить защитную форму и ухаживать за пациентами, протягивая руки в перчатках через марлевую завесу.

Эта Эндора, однако, отличалась от других монахинь; она явно выбрала быть с Господом по другой причине – причине, таившей опасность. Челюсть у нее была мужская, и силой она не уступала мужчине.

Маленькой девочке это казалось очень привлекательным.

Другие дети наверняка испугались бы ее и пожалели. Но я, как ты знаешь, отличалась от других детей.

Но, кузен, не подумай, что я рассказываю тебе примитивную историю девочки, которая никак не может решить, кем ей быть – то ли девственной монашкой, то ли шлюхой, жаждущей плотских утех. Такая история была бы слишком банальной и бессодержательной. Историей, в которой женщины изображены как объекты чужого желания. Будь осторожен: если подобная мысль прорастает в твоем уме, когда ты читаешь эти строки, я это непременно почувствую, и если ты об этом подумаешь, клянусь вульвой, я заставлю тебя год ждать удовлетворения. А я знаю, что ты слишком слаб и нетерпелив и не сможешь ждать так долго. Ты умрешь от желания. А разве ты этого хочешь? Так что считай, что я тебя предупредила.

Нет, лишь по одной причине я колебалась между двумя призваниями и не знала, посвятить ли себя Господу или сексу: в глубине души я понимала, что духовная и материальная независимость дают женщине свободу и субъектность в этом мире. Однако в первом случае наша свобода все равно зависит от воли святых людей. Во втором же случае… С начала времен женщинам удавалось вить из мужчин веревки.

Впрочем, мне интересно, когда же женщины, устав от своей роли, устроят бунт. Представляю, сколько будет крови.

Но представь себе такую сцену – а я знаю, что пробудила в тебе желание дослушать мою историю до конца. Когда мы сошли с «Фризии» и ступили на берег нашей новой страны, я увидела существо столь поразительно, столь божественно свободное, что мгновенно забыла о существовании монахини. Я забыла о ней, хотя она стояла рядом; я выпустила ее руку!

Забыла свою монахиню, которая по-матерински заботилась обо мне и могла бы в целости и сохранности препроводить меня в этот новый мир.

Помнишь мою заячью губу? Освободившейся рукой я ощупала свой шрам и улыбнулась, вспомнив кровь между нами. В тот день кровь связала нас навек.

Это существо – женщина – сидела в карете, как венценосная птица, единственная в своем роде. Лицо ее было слегка припудрено, а на щеках красовались бледные розовые кружки румян, похожие на две ареолы – на два соска. Само воплощение красоты и похоти.

К карете подошел мужчина, намереваясь произвести быстрый и легкий обмен. Он протянул ей деньги. Я поняла, что за этим последует что-то непристойное. Мужчина выглядел слабым. От одного ее взгляда, направленного сверху вниз, он зашатался. А когда снова вручил ей деньги, она хлестнула его по голове и плечам лошадиным кнутом.

Лошадь не пошевелилась. Мужчина убежал.

Вот что такое свобода, мой дорогой.

С любовью,

Аврора

Дети Авроры

(1885)

Дорогой неизвестный читатель,

Прежде чем я начну свой рассказ, необходимо сделать два важных замечания. Во-первых, если когда-нибудь вы обнаружите меня мертвой, используйте следующий текст как свидетельство о смерти: «Десятого мая, отправившись раздавать консервы беднякам, Аврора Бореалес, преуспевающая предпринимательница сорока трех лет, пропала без вести. Неделю назад ее труп обнаружили в проливе Нарроуз. Лицо было страшно изувечено, тело покрыто синяками, свидетельствующими о том, что жертва подверглась яростному нападению. Обстоятельства и причина убийства остаются неясными». Когда вы обнаружите меня, вы все поймете.

Скандальная история убийства. Вот это по мне.

И второе. Я не собираюсь писать некролог. Напротив, этим антинекрологом я хочу оживить себя. Пусть эта переписка между мной и моим кузеном, гениальным скульптором, возродит меня к жизни.

А если я исчезну, ищите появления странного предмета. То будет подарок от меня.

Теперь начну рассказ.

________

Они стали приходить ко мне из-за ноги. Живая женщина с отсоединяющимися частями – дети были в восторге. Я была их живой разборной куклой.

В первый раз ребенок подошел ко мне, когда я свернула в переулок, чтобы поправить ремешок на ноге. На улице раздался нестройный грохот копыт и колес, и, обернувшись, я увидела грязного растрепанного мальчишку, который стоял ко мне так близко, что я уж решила, что он хочет меня ограбить. У него, конечно,