Заповедное место - Фред Варгас

— А я не сказал, что не поеду сейчас.

— Нет, ты не сказал.

Адамберг ехал медленно, он чувствовал, что усталость и вино подорвали его силы. Садясь в машину, он выключил телефон и GPS на случай, если какой-нибудь легавый окажется столь же смышленым, как Лусио, — хотя такое вряд ли было возможно, даже в сказках и легендах Мордана. У комиссара не было никакого плана насчет тупицы Эмиля. Только идея Лусио: надо успеть добраться до Шатодёна, пока легавые не добрались до пса. Почему? Потому что в фургончике был другой навоз? Нет. Ведь он еще не знал об этом, когда увидел, что Эмиль убегает, и все-таки дал ему убежать. Так в чем дело? В том, что Мордан встал у него на пути, как носорог? Нет, Мордан был не в себе, вот и все. В том, что Эмиль — славный парень? Нет, Эмиль не был славным парнем. Потому что Эмиль мог сдохнуть с голоду, как крыса, отсиживаясь в кустах по милости неуравновешенного полицейского? Возможно. Но разве в тюряге ему будет лучше, чем в кустах?

Адамберг был не любитель возводить сложные логические конструкции, основанные на слове «возможно», а Данглар обожал это занятие: любая попытка заглянуть в будущее буквально завораживала его. Адамберг просто ехал на ферму, всей душой надеясь, что никто из легавых не подслушал утром его разговор с тупицей Эмилем, с богачом Эмилем, владельцем домов в Гарше и Вокрессоне. А в это время Данглар тосковал в туннеле под Ла-Маншем и без конца пил шампанское, и все оттого, что ему захотелось узнать, кому принадлежали ноги, отрезанные каким-то психом в далеких горах, — его дяде, кузену его дяди или кому-то еще? А в это время Мордан пустым взглядом смотрел на стены тюрьмы Френ, и, черт возьми, что можно было сделать для Мордана?

Адамберг оставил машину на обочине, в тени деревьев, и последние пятьсот метров прошел пешком, не спеша, пытаясь сориентироваться. Где-то здесь должен быть забор, через который прыгает пес, — но как его найти? Полчаса он кружил возле фермы — три четверти скота в молочном хозяйстве, одна четверть на мясо, — пока не нашел подходящий забор. Другие собаки учуяли его издали и захлебывались лаем. Он прислонился к дереву и застыл неподвижно, проверяя, при нем ли его сумка и пистолет. Вокруг пахло навозом, и этот запах подействовал на него успокаивающе, как на любое человеческое существо. Не спать, ждать, надеяться, что Лусио был прав.

И вдруг с дуновением теплого ветра до него донесся тихий, прерывистый стон. Источник звука был где-то за забором, метрах в пятидесяти от комиссара. Зверек, застрявший в кустах? Крыса? Куница? В любом случае кто-то совсем маленький. Адамберг плотнее прижался к стволу, присел на корточки и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы не задремать. Он представил себе, как Эмиль добирается сюда из Гарша, пешком и автостопом, в кабине у дальнобойщиков — они не приглядываются к пассажиру, лишь бы платил. Утром на Эмиле поверх комбинезона была легкая куртка, грязноватая, с обтрепанными рукавами. Адамберг не сразу вспомнил слова Эмиля, сначала мысленно увидел его расставленные руки с растопыренными пальцами: это он показывал, какого размера его пес. «Вот такой маленький». Адамберг привстал, разогнув колено, и прислушался к жалобному звуку, который не смолкал. Вот такой маленький. Его пес.

Осторожно ступая, он пошел на звук. Через три метра он различил в полутьме белый комочек, который в панике метался вокруг тела, лежавшего на земле.

— Черт! Эмиль!

Адамберг приподнял его за плечо и тронул шею. Он почувствовал биение пульса. Сквозь дыры на одежде пес лизал живот Эмиля, потом стал лизать бедро и при этом тонко, беспомощно скулил. На секунду он умолк, чтобы рассмотреть Адамберга, потом радостно тявкнул, словно говоря: какое счастье, парень, что ты пришел на подмогу. Потом снова стал рвать на Эмиле брюки и лизать ему бедро: казалось, он старается как можно обильнее намазать его слюной. Адамберг включил фонарик и осветил лицо Эмиля, потное и покрытое грязью. Буйный Эмиль был побежден и повержен: деньги не принесли ему счастья.

— Не говори ни слова, — приказал Адамберг.

Приподняв левой рукой голову Эмиля, он осторожно просунул пальцы под затылок, ощупал голову сверху и снизу, спереди и сзади. На голове ран не было.

— Если ответ «да» — закрывай глаза. Ты чувствуешь ступню? Я на нее нажимаю.

— Да.

— Другую? Я нажимаю.

— Да.

— Видишь мою руку? Знаешь, кто я?

— Комиссар.

— Верно, Эмиль. Ты ранен в живот и в бедро. Ты помнишь, что произошло? Ты подрался?

— Нет. В меня стреляли. Четыре раза, два раза попали. Там, у водонапорной башни.

Эмиль указал куда-то влево. Адамберг вгляделся в темноту, выключил фонарик. Водонапорная башня высилась метрах в ста, позади купы деревьев, мимо которых Эмилю пришлось проползти, чтобы добраться до забора. Он не дотянул совсем чуть-чуть. Стрелявший мог вернуться.

— Некогда вызывать скорую помощь. Надо поскорее убраться отсюда.

Адамберг быстро ощупал спину Эмиля.

— Тебе повезло, пуля прошла навылет, не задев позвоночник. Через две минуты я подгоню машину. Скажи псу, чтобы прекратил скулить.

— Заткнись, Купидон.

Адамберг подогнал машину с погашенными фарами как можно ближе к Эмилю, опустил спинку переднего сиденья. На заднем сиденье остался чей-то легкий бежевый плащ, вероятно лейтенанта Фруасси, предпочитавшей строгий деловой стиль. Он взял нож, распорол плащ в нескольких местах, оторвал рукава, вырезал две длинные полоски ткани и наткнулся на карманы, верхний и нижний, набитые до отказа. Адамберг вытряхнул их содержимое в темноту. Там были банки с паштетом, сухофрукты, пачки печенья, полбутылки воды, конфеты, четверть литра вина в картонном пакете и три крошечные бутылочки коньяка, какие продаются в буфетах поездов. На секунду он ощутил жалость к Фруасси, а затем — прилив благодарности. Сегодня запасы этой невротички ему очень пригодятся.

Пес замолк, перестал лизать раны хозяина и уступил место Адамбергу. Комиссар осветил фонариком рану на животе: она была чистой. Язык Купидона вычистил ее края, убрал землю, отлепил приставшую к ней рубашку.

— Твой пес хорошо поработал.

— Слюна собаки — это антисептик.

— А я и не знал, — сказал Адамберг, перебинтовывая раны полосами ткани, оторванными от плаща.

— Ты, похоже, мало чего знаешь.

— А ты? Ты знаешь, сколько рук у Шивы? Я как минимум знал, что сегодня вечером ты будешь здесь. Сейчас я тебя понесу, постарайся не орать.

— Я подыхаю от жажды.

— Потерпи.

Адамберг устроил Эмиля на заднем сиденье, осторожно вытянул его ноги.

— Знаешь что? — сказал он. — Мы возьмем с собой пса.

— Угу, — ответил Эмиль.

Адамберг проехал с погашенными фарами пять километров, потом остановился на развилке, не выключая мотор. Он откупорил бутылку с водой — и внезапно передумал.

— Я не могу дать тебе пить, — сказал он. — А вдруг у тебя пробит желудок?

Адамберг включил сцепление и выехал на автостраду.

— До больницы в Шатодёне еще двадцать километров. Как думаешь, продержишься?

— Заставляй меня говорить. А то все кружится.

— Смотри все время вперед. Ты хоть немного разглядел парня, который в тебя стрелял?

— Нет. Стреляли из-за водонапорной башни. Он поджидал меня там, это ясно как день. Я тебе сказал: четыре пули, и только две попали в цель. Это не профессионал. Когда я упал, то услышал, как он подбежал ко мне. Я притворился мертвым, он попытался прощупать пульс, проверить, угрохал меня или нет. Он паниковал, но вполне мог на всякий случай всадить в меня еще две пули.

— Говори помедленнее, Эмиль.

— Угу. К перекрестку подъехала машина, он испугался и улепетнул, как заяц. Я выжидал, не двигался, потом пополз к ферме. Не хотел, чтобы Купидон, если я сдохну, ждал меня десять лет. Ждать — это не жизнь. Я не знаю, как тебя звать.

— Адамберг.

— Ждать, Адамберг, — это не жизнь. Тебе уже приходилось ждать? Ждать долго?

— Думаю, да.

— Женщину?

— Думаю, да.

— Ну так это не жизнь.

— Это не жизнь, — согласился Адамберг.

Эмиль вздрогнул и оперся о дверцу.

— Осталось всего одиннадцать километров, — сказал Адамберг.

— Ты говори, а у меня что-то уже не очень получается.

— Не уходи. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай «да» или «нет». Как в игре.

— Наоборот, — выдохнул Эмиль. — В игре нельзя говорить «да» и «нет».

— Ты прав. Этот парень явно поджидал тебя. Ты кому-нибудь говорил, что едешь на ферму?

— Нет.

— Никто, кроме старика Воделя и меня, не знал про это место?

— Нет.

— Но ведь Водель мог рассказать кому-то про твоего пса? Сыну, например?

— Да.

— Ему нет смысла тебя убивать, потому что в случае твоей смерти он не получит твою часть наследства. Так написано в завещании.

— Он в злобе.