Голубые рельсы - Евгений Марысаев

— Что было, то было. Вы подняться сможете?

— Вот в том-то и вся загвоздка. Какая-то чертовщина с позвоночником. Будто стальной стержень от шеи до зада вонзили… Я уж потерплю, ты как-нибудь стащи меня на землю…

Штурман сам, без помощи, отстегнул кровавыми, в глубоких порезах руками пояс, сполз с сиденья и протирал, протирал набухшим платком глаза. Кровь заливала в открытый от напряжения рот, он то и дело сплевывал. Наконец разлепил веки, оглядывая кабину, начал улыбаться. У Каштана мурашки поползли по спине. Такой страшной была улыбка на изуродованном лице.

В проеме, что вел в багажное отделение, показался бортмеханик.

— А запаска-то не взорвалась! — вроде бы только что понял он. — И почему она не взорвалась?..

— Кончай треп разводить. Лучше помоги командира спустить на землю, — раздраженно сказал Каштан.

От боли Седой потерял сознание, когда его извлекали из кабины. Пришел в себя уже на земле, на промасленных ватниках, которые принес из багажного отделения бортмеханик. Открыл измученные глаза, долго глядел куда-то наверх. Потом сказал:

— Вон она. Проклятая…

— Кто — она? — не понял Каштан.

— Скала. Выступ скалы.

Каштан глянул туда, куда смотрел командир. Ввысь уходила отвесная морщинистая стена скалы, из тумана то выплывала, то вновь исчезала странной, причудливой формы вершина. Она, накренившись, как верхушка дерева в ураганный ветер, языком зависла над водой. Уж так ветер-архитектор за миллионы лет потрудился, выдувая песчинку за песчинкой. Этой-то причудливой формы вершины-языка, зависшей над водою, и не заметил в тумане командир экипажа. Летели вроде на безопасном расстоянии и вдруг — бац! — винт врезался в гранит. Машина упала на «текучую» мелкокаменистую осыпь крутого склона. «Текучесть» смягчила удар. Затем вертолет сполз к реке и остановился, упершись в рыжую косу покореженными лопастями винта.

Со стороны вертолет походил сейчас на чудовищного размера рака, выползшего на берег из реки…

Из кабины вылез штурман, подняв пальцами веки, пошатываясь, пошел к реке. За ним тянулась кровавая дорожка. Он зашел в воду по колено, сначала опустил в быстрые струи кисти рук, затем со стоном начал плескать воду на лицо.

Каштан разыскал в багажном отделении железный ящичек с красным крестом на корпусе. Он обработал раны штурмана перекисью водорода. Забинтовал кисти рук. Бинта пошло много, потому что порезы на тыльных сторонах ладоней были глубокими, кровь сочилась не переставая. Самое трудное было наложить клеющийся пластырь на лицевые раны, большие и малые. Он беспрестанно отставал от влажных порезов. В аптечке, кроме медикаментов, лежал тюбик клея «БФ». Каштан смазал им края кусочков пластыря, и только тогда они приклеились к лицевой коже.

— Прилягу, пожалуй… — сказал штурман. — Перед глазами черти полосатые запрыгали, из стороны в сторону швыряет, как пьяного…

Седой попросил бортмеханика проверить рацию. Парень полез в пилотскую кабину. Находился он там недолго. Вскоре подошел к Седому, хмуро сказал:

— Все лампы разбиты, командир.

Тот ничего не ответил, прикрыл глаза.

Сверху на лицо Каштана упала одна капля, другая. Он полез в багажное отделение за брезентом. Для себя Каштан уже решил, что делать…

Брезент — вертолетный чехол, при падении машины, возможно, спасший жизнь ему и бортмеханику, — вытаскивали через дверцу. Дверца в перевернутом вертолете находилась наверху, с ней пришлось повозиться: заклинило замок от удара.

В багажном отделении Каштан нашел топор и пилу. Вертолеты в таежных краях без этих главных плотницких инструментов не летают: при посадке в тайге обязательно помешает дерево, которое нужно спилить, или потребуется вырубить молодняк.

Сначала Каштан сделал каркас для палатки: в речную косу вбил стояки, соединил их с помощью проволоки и веревок жердями. Пол устелил пушистой, пряно пахнущей кедровой хвоей. Затем, кое-где распоров вертолетный чехол, туго натянул на каркас плотную материю. Палатка получилась что надо, хоть зимуй.

Дождь усиливался, позванивал по воде; Каштан и бортмеханик занесли Седого в палатку, штурман забрался туда без помощи.

Долго молчали. Наконец Каштан спросил:

— Что, продуктов ни грамма?

— Никогда с собой не берем, — ответил бортмеханик.

— А НЗ?

— НЗ по инструкции не положен.

— Дурацкая инструкция… И ружьишка нет?

— Было, всегда возили с собой. Недавно милиция конфисковала: мы его зарегистрировать забыли.

— Одно к одному… Сколько километров успели отлететь?

Седой попросил бортмеханика принести планшет. Тот принес. Командир экипажа извлек маршрутную карту. Несколько минут черкал карандашом, высчитывал.

— По прямой и тридцати километров не будет. Это если через топи топать.

— А что это за река?

— Анга, приток Урхана.

— Если по берегу до Дивного идти?

— Тогда путь удлинится втрое.

— Многовато… — Каштан почесал затылок. — Дня четыре по камням, а, командир?

— Никак не меньше, Каштан.

— Ну, пойду, братцы.

— Надо идти, Каштан. Выручай, положение у нас, можно сказать, безвыходное. Искать нас, конечно, будут, даже, наверное, сегодня и начнут. Но, во-первых, такой туман. Во-вторых, я облетал Чертово болото и отклонился от линии полета километров на двадцать пять. Сюда, понимаешь ли, поисковый вертолет едва ли заглянет…

Седой километр за километром разъяснил Каштану маршрут. На бумаге выходило все предельно просто. Сначала надо было идти извилистым берегом Анги пятьдесят километров до впадения Анги в Урхан, затем повернуть на восток и проделать еще сорок километров.

— Есть одна идея, бригадир! — возбужденно сказал Седой, резко повернул голову, чтобы посмотреть на Каштана, сидящего у него в изголовье, и застонал от боли. Прошло несколько минут, прежде чем он высказал свою мысль: — Когда доберешься до Урхана, свяжешь плот и поплывешь. Ведь Дивный лежит ниже по течению. На этом выгадаешь сутки, не меньше. Не забудь взять топор. Крепкой веревки нет, но не беда: прихватишь кусок брезента. Сначала он послужит накидкой от дождя, а потом распорешь на ленты.

Заворочался, приподнял голову штурман, сказал Каштану:

— Сунь руку в карман кителя, там нож. Возьми. Без ножа в тайге никак нельзя.

Каштан отрезал большой, по росту, кусок брезента, привязал к нему две бечевки. Накинул на плечи, стянул бечевки на груди. Получилось что-то вроде солдатской плащ-палатки. Отрезанный угол вертолетного чехла служил треухом. В вертолете он отыскал алюминиевую кружку и пристегнул ее к поясному ремню. Для топора сшил проволокой брезентовый чехольчик. При падении он предохранит хрупкую человеческую плоть от ран. Бортмеханик снял с руки ремешок от часов. В ремешок был вмонтирован компас. Протянул его Каштану:

— Может, сгодится.

— Спасибо… Вот что тебе хочу сказать, парень… — Каштан понизил голос, чтобы не слышно было в палатке. — Двое на твоей совести. За них ты в ответе. Река, слава богу, рядом. Попробуй рыбу половить. Кусочек стальной проволоки заточи, край загни, вот тебе и крючок. Наживка — муха, личинка. Или на крючок махонькую красную тряпицу нацепи. Самодуром такая штука называется. Знаешь?

— Слышал.

— Пробовал — берет. Сыроежек вокруг полно. Жарь да ешь сколько влезет. Голубика поспела. Птица здесь непуганая, человека не боится, без ружья — камнем добыть можно.

Они подошли к палатке. Каштан присел на корточки. Седой протянул ему газовую зажигалку и вчетверо сложенную маршрутную карту.

— Наше местонахождение я отметил кружком.

— Ясно… Ну, потопал, братцы.

— Может, дождь переждешь? — спросил штурман.

Он сказал явную глупость. Дождь мог идти и день, и два, и три.

— На четвертый, самое позднее на пятый день ждите вертолет. Я быстро дойду. Авось в тайге рожден.

Каштан сжал руку командира, хлопнул по плечу штурмана, поднялся. Бортмеханик снял свою фуражку, надел ее на голову Каштана вместо треуха:

— Сгодится от дождя.

— Спасибо… Ну, до скорого?

Он прошел по каменистой тропке и остановился возле огромного замшелого валуна, скатившегося к самой воде. Оглянулся. Все трое, не мигая, смотрели на бригадира. Он поднял на прощанье руку.

…Дорога — каменистая речная коса. Камень на камне, камень на камне. И еще завалы мертвых деревьев, вынесенных на берег паводком. Прыгай, как горный баран. Икры болели от напряжения острой болью. Попробовал Каштан идти верхом, но сразу же отказался от этой затеи. Там тянулась сплошная топь.

Он проклинал себя за то, что не надел сапоги. Простенькие, на микропорке полуботинки разве обувь для тайги? Левый уже начинает просить каши, подошва отходит. Но кто знал, что так кончится полет на «МИ-4»?..

Жаль Седого. Видно, малый жизнь свою не мыслит без неба. С позвоночником у него явно что-то очень серьезное. Неужто отлетал навсегда?.. А может, отлежится и опять в воздух? Такие парни, как он, без смертного боя не сдаются…