Пасынок луны - Тимофей Печёрин

Но все было тщетно: попытки сопротивления лишь раззадоривали насильников. И уж тем более не останавливала их стеснительность — бытующая у оседлых соседей, но, как видно, совершенно чуждая вольнолюбивым сынам степей.

Лишь на миг глянув и их сторону, Фангор с омерзением отвернулся. И, сам того не ожидая, встретился лицом к лицу с давешним рыжеволосым верзилой.

— Не нравится, — промолвил тот голосом, еще менее приятным, чем его облик, — так подружку твою ждет то же самое. Или даже тебя… И не делай зверский взгляд: все равно не страшно — ни им, ни, тем более, мне. Просто скоты эти… ну, неразборчивы очень в таких делах. Им и овца сойдет… сам видел. Тем более что ты… скажем так, молод еще, и недурен собой. Сойдешь степнякам, я думаю.

— В деревне, где я вырос, — глухо проговорил Фангор, — за такие слова могут дать в морду.

И в подтверждение сжал кулаки на стесненных цепью руках.

— Так было бы странно, — верзила недобро ощерился, — если б люди, да за правду, в лицо высказанную — и цветы подносили. С кубком вина в придачу… С правдой так всегда: хорошо, если сразу морду не бьют. Но ты не волнуйся, парень, и не переживай…

Потеряв терпение на этих словах, Фангор все-таки замахнулся, звякнув цепью. Удар, правда, вышел совершенно неловким: рыжий парировал его одним небрежным движением и даже не прерывая разговора:

— …потому что еще раньше, чем эти кучи конского навоза посягнут на твою невинность, тебя отучат думать и переживать. Хоть по этому — хоть по любому другому поводу. Уж на это степняки горазды… вернее, шаманы ихние. Ты знаешь, парень, что такое манкурт?

— Я слышал это слово, — мрачно кивнув, ответил оборотень.

— Слышал звон, как говорится… — хмыкнул верзила, — а знаешь, что оно значит — словечко это?

Фангор пожал плечами: откуда, мол.

— Так в степях называют совершенного раба, — собеседник его перешел на зловещий шепот, — представляешь, что это за совершенство? Ни разума, ни воли, ни памяти с чувствами. Лишь полное повиновение хозяину. Вот взять, к примеру, ту бабенку.

И верзила бесстыдно покосился на невольницу и насильников.

— Была б она манкуртом, порыва жаркой страсти эти твари, конечно, от нее б не добились. Но хотя бы облегчили себе дело. Впрочем, кто их знает — может, степняков забавляет такое сопротивление… заранее обреченное. Так же вот кошка с мышью играет.

Фангор промолчал, судорожно сглотнув. В то время как собеседник его продолжал — тоном столь беззаботным, будто речь шла о пересказе застольной байки.

— Слышал наверное: жрецы говорят, будто наши души живут даже когда тела умирают. Так вот, манкурта можно назвать мертвецом наоборот: его тело живет, в то время как душа мертва. А хочешь знать как убивают душу? Так я тебе сейчас расскажу.

Этот ритуал тамошних шаманов я наблюдал не раз… а однажды еле избежал в нем участия. Будущего манкурта сковывают-спутывают настолько, что он не то что пошевелиться — даже упасть толком не может. А голову обривают наголо и обматывают, сдавливая, шкурой… то ли конской, то ли верблюжьей.

И вот в таком виде беднягу оставляют в степи. На несколько дней. Солнце печет, шкура сохнет и сжимается, а вдвоем они вместе выжигают-выдавливают душу. Двое из трех при этом обычно копыта откидывали; третьего приводили, но… о, я тебе скажу: ему стоило бы завидовать двум другим! Если б он мог, конечно — завидовать и вообще чувствовать.

Но нет, увы и ах! Манкурт только издали может сойти за человека. А вблизи… поверь, пустой взгляд, постоянное молчание и движения как у куклы на веревках заметны сразу. Не скрыть — как портки обмоченные!

— Вот ты мне все это рассказываешь, — Фангор нахмурился, — а как сам-то? Не боишься?

— Я? — верзила мерзко захихикал, — а мне зачем? Мне не впервой к степнякам попадать. Не говоря уж о том, что Индар Огонь подолгу нигде не задерживается. Ни на рудниках, ни на галерах, ни в степи. Уразумел?

— Сбегу, — вместо ответа коротко бросил Фангор.

— Здравая мысль, парень, — Индар одобрительно кивнул, — рад, что слова мои пошли впрок. Только… не надейся, что помогу. В смысле, чем-то большим, чем словами. Я… понимаешь, повременить хочу немного: пока степей не достигнем. По кумысу ихнему соскучился… напиток такой — из лошадиного молока готовится.

Тем временем трое насильников вынуждены были прервать свои забавы. Подошедший к ним Шарук-бар принялся распекать подчиненных на своем языке. Те отвечали короткими возгласами, похожими на тявканье собак.

То ли предводитель велел попусту не тратить силы, то ли советовал потерпеть, покуда строптивицу не сделают манкуртом. Так или иначе, но женщину кочевникам пришлось оставить. Та поспешно отошла, кое-как прикрывшись подхваченными лохмотьями и со злобой оглядываясь на обидчиков. Те принялись озираться, словно ища себе иное занятие.

— Сбегу, — шепотом повторил Фангор. О подобных ритуалах он слышал от Арвана — свои приемы подавления чужой воли имелись и у магов. Только вот считались среди них же запретными. Как ни странно.

— Сбегу… — и осмотрелся в поисках Нарры.

Та нашлась, в одиночестве сидевшей на краю повозки. Причем вид имела столь безучастный, что оборотню даже подумалось: с ней жуткий ритуал степных шаманов может оказаться даже лишним.

Лагерь успел затихнуть к тому времени, когда в небе показалась луна — «око Зел-Гарота». Степняки разошлись по шатрам, оставив снаружи пару дозорных. Невольникам же не осталось иного, кроме как лечь спать вповалку, на небольшом пятачке, да под открытым небом. Ибо даже единственного шатра им никто, конечно, не выделил.

Последнее, впрочем, Фангору не только не досаждало, но было даже на руку. Когда ничего не застит оборотню луну, последней легче пробудить звериную его часть. Оттого, видно, соплеменники Фангора и избегали городов. Предпочитая скитаться по миру и строить разве что шалаши и землянки — дабы от дождя укрыться.

Сам Фангор, конечно, оборотнем был необычным. Неправильным. Тело в очередной раз (и так некстати) припомнило ему всю ту боль, что оно испытывало, возвращаясь в человечий облик. И все же никакая боль не могла заставить юного оборотня передумать. Страх перед изуверским обрядом оказался сильнее, уступая лишь неприятию ужасных его последствий. Будущего в качестве безвольного существа — и для себя… и для Нарры.

Поймав себя на мысли, что он думает и переживает теперь уже за них двоих, Фангор хмыкнул. Открытие это его, разумеется, не порадовало: вся затея с выкупом души грозила пойти прахом, стоило оборотню перейти некую незримую черту. За которой орудие в достижении цели становилось для него уже не орудием, а чем-то иным. И гораздо большим.