Стальные корсары - Михаил Михеев

А вообще, «Цесаревич» можно считать наглядной иллюстрацией того, насколько негативным для России был союз с Францией вообще и в области кораблестроения в частности. Страна, за всю историю не знаменитая серьезными достижениями в морском деле, почему-то вдруг стала считаться у российских чиновников от флота эталоном. Наверное, так никогда и не станет известно, сколько денег уплыло в карманы тех, кто отвечал за кораблестроительную программу империи, но расплачиваться за это пришлось русским морякам, причем, что характерно, не теплыми креслами, а собственной шкурой.

Закономерным стали и «успехи» корабля в Русско-японской войне. Вначале удар самодвижущейся мины прямо на рейде Порт-Артура. Выпущенные с японских миноносцев, эти «гостинцы» нанесли серьезные повреждения «Цесаревичу», «Ретвизану» и подвернувшемуся под горячую руку крейсеру «Паллада». Два сильнейших корабля русской Тихоокеанской эскадры оказались надолго выведены из строя, что в известной степени и предопределило ход первого этапа не только войны на море, но и всей кампании. «Ретвизан» с его бесхитростно-прямыми бортами удалось в приемлемые сроки вернуть в строй, а вот «Цесаревич» при вроде бы не столь уж и серьезных повреждениях оказался небоеспособен надолго. Все же завалы бортов, которые, по замыслу французских инженеров, улучшали сектора обстрела шестидюймовых орудий и снижали бортовую качку, оказались для корабля весьма проблемными. Нет, конечно, и сектора обстрела, и способность выдерживать удары волн - это все важно и нужно, здесь французы не ошиблись, но ремонтировать корабль с такими бортами в плохо оборудованной базе оказалось делом и мучительным, и долгим.

Правда, сражение в Желтом море броненосец перенес вполне достойно. Для фугасов его броня оказалась весьма крепким орешком, и, теоретически, чуть более мощный японский флагман, противостоящий «Цесаревичу», пострадал куда сильнее. Однако общей картины это все равно не изменило, сражение оказалось проиграно, и после гибели на его мостике не слишком яркого, но талантливого и храброго адмирала Витгефта, эскадра вернулась в Порт-Артур. Ну а «Цесаревич», сохранивший ход, прорвавшись мимо потрепанного японского строя, ушел в Циндао, где и был интернирован германскими властями.

Здесь с броненосца были сняты орудийные замки и части механизмов паровых машин, после чего «Цесаревич» превратился в обычную баржу. И с тех пор бронированный гигант воистину баснословной стоимости, с неповрежденной артиллерией и расстрелянным едва на четверть боезапасом, вместо того чтобы сражаться, до конца войны стоял на приколе укрытый брезентовыми тентами и оттого похожий на плавучую пагоду. Ну а члены экипажа неторопливо занимались ремонтом - пожалуй, загрузить их, но в меру и надолго, оказалось самым грамотным решением офицеров корабля. Иначе моряки одурели бы от безделья, а это чревато серьезными проблемами, что не раз подтверждалось историей. Так было в прошлый раз - так должно было получиться и ныне. Однако в этом случае судьба распорядилась немного иначе, и ее посланец на борту крейсера, еще недавно ходившего под американским флагом, уже приближался к порту.

Мичман Севастьяненко немцам не доверял и, надо сказать, имел на то веские основания. Конечно, здесь и сейчас Германия являлась если не союзником, то, во всяком случае, дружественным государством. Вот только дружба эта выглядела как-то слишком избирательно. Достаточно сказать, что тот же «Цесаревич» оказался ими фактически захвачен. Или принужден остаться в порту, но это уже детали. Главное, его приняли, дали время на ремонт, а потом, когда корабль из-за все того же ремонта оказался неспособен выйти в море, потребовали немедленно интернироваться. Некрасиво, хотя в лексиконе политиков такие понятия и отсутствуют.

Итак, здесь и сейчас странная дружба. Но это в девятьсот четвертом году, а в те годы, из которых провалился сюда «Рюрик», о дружбе уже вспоминали все меньше и меньше, зато как на вероятного противника на Германию смотрели все чаще и чаще. Именно поэтому иметь хоть какие-то дела с немцами Севастьяненко не желал, и сейчас его крейсер расположился в море, милях в пятидесяти от Циндао. Ночью же, никем не замеченный, корабль приблизился к порту и высадил небольшую группу людей, которым предстояло выступить в несвойственной для себя роли.

- Думаешь, твои люди справятся? - лейтенант Трамп, развалившись в установленном прямо на мостике шезлонге, шурился, глядя на восходящее солнце, как ленивый кот. Стоял полный штиль, было тепло, что в начале осени случается не так уж и часто, а потому следовало ловить момент. Все же броневая коробка крейсера - это в первую очередь холод и сырость, от которых не спасают никакие ухищрения. Большая часть команды считала точно так же и, попирая дисциплину, также принимала солнечные ванны.

- Ну разумеется, - фыркнул Севастьяненко. - В ином случае я бы их не отправил.

На самом деле, он был отнюдь не столь уверен в этом, как старался показать. Сейчас сделанное казалось ему авантюрой, но отступать, а тем более признавать собственное поражение, было не в его характере Тем более, он пока что побеждал и не знал особых неудач. Тот бой, кончившийся для него потерей миноносца, не в счет - в конце концов, он вел бой с противником, имеющим подавляющее превосходство, и нанес ему серьезнейший урон, сохранив при этом большую часть экипажа и не попав в плен. Да и крейсер под командование получил, если вдуматься, в результате того боя. Есть чем гордиться.

С американским лейтенантом у них сложились довольно странные отношения. С одной стороны, вначале Трамп от сотрудничества отказывался категорически, с другой же... В общем, не любил он японцев. И британцев не любил. И что карьера, и без того не сложившаяся, теперь загублена окончательно, понимал отлично. Так что, всерьез подумав, он согласился на роль консультанта, что на новом корабле с кучей неизвестных русским морякам нюансов выглядело совсем не лишним. Даже с учетом того, что лейтенант сразу оговорил - только не во время боя, а исключительно в походе. Севастьяненко оставалось только согласиться, и он не пожалел об этом. Специалистом американец оказался исключительно грамотным, собеседником интересным, а деньги рассматривал только как средство для достижения некоей цели. Какой? Об этом Трамп молчал.

- Ты оптимист, - американец зевнул.

- Нет, я просто верю своим людям. Иначе зачем все это?

- Я же говорю, оптимист. Или фаталист, что одно и то же.

- Почему? - немного уязвлено поинтересовался мичман.

- Потому что взвалил все на себя одного. Ты этих своих людей расставил по ключевым позициям. Да, согласен, они храбры, предприимчивы, имеют боевой опыт и не обделены умом. Однако у них банально не хватает подготовки, ни у кого. С чего ты решил, что хоть кто-нибудь из них сможет стать офицером?