Укротить сердце (ЛП) - Хантер Ава

Я улыбаюсь и выпрямляюсь. Из уст Чарли — это лучший комплимент, который я когда-либо получала.

Мы продолжаем идти, погрузившись в приятную тишину на время долгого подъема. Через пятнадцать минут я понимаю, что Чарли поменялся со мной местами. Он сдвинул меня ближе к горе, а сам идет по краю обрыва.

В моем сердце расцветает тепло. Это одновременно и защита, и забота, и это возвращает меня мыслями ко вчерашнему дню.

Мне нравится та часть Чарли Монтгомери, которая заставила его извиниться, но меня привлекает и грубый ковбой, который накричал на меня. Кто-то может назвать это чрезмерной реакцией, но я так не думаю. Скорее, это говорит о том, что ему не все равно, что он беспокоится, возможно, даже больше, чем пытается показать.

Вчера, когда он обнял меня и усадил на диван, я почувствовала это. Мое сердце. Учащенное сердцебиение. Но не из-за моей аритмии. Из-за Чарли. Он был добрым и милым, спрашивал о цветах, чтобы отвлечь меня от того, что у меня почти случился приступ трепетания. Даже если он не знал об этом.

Мерзкое чувство вины ползет по моей коже. Ненавижу то, что мне приходится лгать ему о своем состоянии, но я не хочу, чтобы Чарли считал меня хрупкой, как все остальные в моей жизни. Это не вариант.

Я хочу быть нормальной, даже если это временно.

Я не могу впустить Чарли. Я не могу рассказать ему правду.

Это небезопасно.

Для нас обоих.

― Давай остановимся здесь. ― Чарли, высокий и широкоплечий, идет к смотровой площадке, двигаясь с уверенностью, которая говорит мне о том, что он знает и любит эту землю.

Секунду я прислушиваюсь к своему сердцебиению, дышу медленно и ровно.

Чарли показывает пальцем на водопад, расположенный по диагонали от нас.

― Это Плачущий водопад.

― Почему он так называется?

Он выглядит мрачно.

― Как гласит история, сюда пришел обоз. Они разбили лагерь у водопада. Через два дня их настигла сильная буря. Горный хребет затопило, и вода смыла одну повозку через край водопада. Она была полна детей.

Я задыхаюсь, ошеломленная его величием, бушующей водой, каскадом низвергающейся с отвесных скал.

Он смотрит на меня.

― Люди утверждают, что по ночам можно услышать детский плач.

― Это так в духе Дикого Запада, ― вздыхаю я с ужасом. Шагнув вперед, я делаю снимок водопада, а затем проверяю его.

― Ты думаешь, это спасет ранчо? ― В его глубоком голосе слышится не только сомнение, но и отчаяние.

― Думаю.

― Надеюсь, ты права. Сегодня у нас было еще две отмены.

― Правда? ― Я хмурюсь и качаю головой. ― Ну, не волнуйся. Сейчас тебя знают не те люди, которые нам нужны. ― Я улыбаюсь. ― Кроме того, жизнь была бы чертовски скучной без ненавистников и сомневающихся. Мы должны вывести их к свету.

Он усмехается.

― Как тебе удается всегда быть такой позитивной?

― Я всегда вижу светлую сторону. Мне приходится. В моей семье я должна быть позитивной.

― Это причина, по которой ты здесь? Семья? ― Его вопрос задан беспристрастно, как будто ему все равно, но под поверхностью я чувствую затаенное любопытство.

Я пожимаю плечами.

― Думаю, это просто кризис среднего возраста.

Чарли смеется, и мой пульс становится чаще. Его смех преображает все его тело, широкие плечи расправляются, в уголках глаз появляются морщинки. Он все такой же суровый, только более умиротворенный.

― Если ты ― среднего возраста, дорогая, то я чертов дедушка.

Дорогая. Ласковое обращение поглощает меня, как лесной пожар.

Я колеблюсь, а потом, поскольку мы вроде как приоткрыли свои души, спрашиваю:

― Почему ранчо называется «Беглец»?

Чарли качает головой, его красивое лицо темнеет.

― Мы говорим о тебе.

Я хмурюсь. Он уже второй раз уклоняется от ответа на этот вопрос.

― Почему ты здесь? ― спрашивает он, поворачиваясь ко мне.

Теперь моя очередь уклоняться от ответа. Рассказать о том, почему я путешествую через всю страну, ― все равно что впустить все плохое обратно. А я не хочу нести это бремя в этом чудесном городке.

― Я здесь, чтобы повеселиться. Чтобы посеять…

― Дикий овес? ― Его голос хриплый, раздраженный, но от него меня бросает в дрожь. Пристальный взгляд его голубых глаз прожигает во мне дыру. ― Но почему? Люди не бегут, если они не… ― Он замолкает, не успев договорить до конца. Но я могу заполнить пробелы.

Бегут.

― Как насчет сделки? ― объявляю я. ― Я скажу тебе, почему я здесь, когда ты скажешь мне, почему твое ранчо называется «Беглец».

Он хмурится, а я усмехаюсь. Блеф раскрыт. Я чувствую себя лучше, потому что теперь я не лгу, а только скрываю. Так же, как и он. Это справедливо.

Мы поднимаемся по склону горы, и Чарли продолжает идти ближе к краю. Я пинаю камешек и наблюдаю за ястребом, парящим в чистом голубом небе. Широкая ладонь касается моей руки, и я оглядываюсь, с благодарностью принимая бутылку ледяной воды, которую протягивает мне Чарли.

― Впереди, ― раздается его низкий голос. ― Последняя смотровая площадка.

Здесь душно, жарко, но мы продолжаем подниматься. Широкая тропа вскоре выводит нас на узкую тропинку, идущую прямо вдоль обрыва. Она слишком узкая, чтобы вместить нас обоих, поэтому Чарли медленно идет за мной.

― Это твой план, ковбой? Затащить меня на гору и столкнуть с нее? ― игриво спрашиваю я, осмеливаясь бросить взгляд через плечо.

Он усмехается, но молчит, не сводя с меня пристального взгляда, словно следит за каждым моим шагом.

Наконец мы добираемся до части горы, возвышающейся над ранчо.

― Боже мой, Чарли. ― Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, а потом снова на потрясающий вид.

― Красиво, правда?

― Да. ― Я не могу отвести взгляд от панорамного вида на ранчо «Беглец», сверкающего водопада, города Воскрешение. Я отхожу от высокого, широкоплечего Чарли и подхожу ближе к краю.

Ранчо «Беглец» ― самое захватывающее место, где я когда-либо была.

Самое реальное из всего, что я когда-либо видела.

Затаив дыхание, я наклоняюсь вперед, чтобы лучше видеть. Сердце колотится в знак солидарности с моим безрассудством.

Я хочу увидеть больше.

Я хочу увидеть все.

Я подаюсь вперед и ахаю, когда перед моим лицом пролетает краснохвостый ястреб. Мое тело оказывается в воздухе, когда меня поднимают, а затем опускают обратно на землю.

― Господи. ― Чарли прижимает меня к своей мускулистой груди, его красивое лицо темнеет, как грозовая туча.

Я извиваюсь в его объятиях и, подняв солнечные очки, моргаю, глядя на него. Он все еще прижимает меня к себе, а его рука вцепилась в пояс моих джинсов.

― Что случилось?

С раздраженным выражением лица он проводит свободной рукой по бороде.

― Ты должна прекратить это делать, Руби.

― Что?

― Ахать. ― Между его бровями образуется складка. Он крепче притягивает меня к себе. Я опускаю взгляд и вижу, что костяшки его пальцев, сжимающих изгиб моего бедра, побелели. ― Я подумал, что ты, блядь, падаешь.

Я хочу сказать ему, что падение ― это наименьшая из моих забот, чтобы он привык к моим вздохам благоговения, но страх в его горящем взгляде заставляет меня отказаться от борьбы.

― Хорошо, ― соглашаюсь я. Когда я устраиваюсь рядом с ним, я слышу его ровное дыхание. ― Я посмотрю отсюда. ― Я поднимаю на него глаза. ― Теперь ты можешь отпустить меня, ковбой.

Он сглатывает, и атмосфера между нами накаляется. Мой пульс бьется быстрее при виде сурового гнева и невольного беспокойства на его лице.

Наконец он убирает свою большую руку с моей талии и скрещивает руки. Напряжение немного спадает с его лица.

После этого между нами воцаряется комфортная тишина, и мы с Чарли стоим, любуясь пейзажем, единственными свидетелями которого мы являемся.

― Это ранчо «Беглец», ― говорит Чарли с гордостью в голосе. ― То, ради чего все и затевалось.

Я вижу, что он пытается мне показать. Люди. Красота. Дикая природа.

Все, что его волнует, находится на этой земле под нами.