Луна над заливом - Ольга Дашкевич

Тут силы оставили ее, и ей пришлось собрать все присутствие духа, чтобы не опуститься прямо на мостовую.

Через несколько минут она обнаружила себя сидящей на скамейке возле Публичной библиотеки. Оглядевшись вокруг, Татьяна не заметила ничего подозрительного и осторожно встала. Голова легонько кружилась, во всем теле ощущалась обморочная легкость, каждый шаг казался попыткой идти в раскачивающемся гамаке. Но она была не ранена, только слегка кровоточили сбитые об асфальт ступни. Поправив висящую на плече сумку, Татьяна медленно пошла вперед, ища глазами смятую банку, о которой говорил Георгий. Она обошла все скамейки несколько раз — банки не было. Собственно, ее поиски Татьяна проводила совершенно автоматически: Георгий сказал найти банку — значит, надо найти. Но банки не было. Видно, какой-то бомж, собирающий пустую тару, успел подхватить импровизированный контейнер, хранящий тайну клада.

Татьяна ничего не почувствовала, даже досады. Все было неважно теперь, когда она сбежала из гостиницы, оставив там Георгия — раненого, истекающего кровью, на верную смерть…

Она снова присела на скамейку и потянулась к сумочке за сигаретами. Рука, привычно запущенная в сумку, наткнулась, вместо пачки сигарет, на что-то шуршащее, какой-то ком бумаги… Татьяна непонимающе заглянула — в сумке были деньги. Очень много. Пачки денег. Она совсем забыла о них.

Первой трезвой мыслью была мысль о том, чтобы немедленно убраться отсюда, пока ее не обнаружили. Ехать босиком, со сбитыми ногами в метро значило привлечь к себе внимание полиции, а это было ей сейчас очень некстати. Татьяна вдруг вспомнила, что ее ищут. Ужас собственного положения стал понемногу доходить до нее, и она непроизвольно застонала. Проходящая мимо толстуха обернулась и уже открыла рот, чтобы спросить вечное американское: «Вы в порядке, мисс?», но, разглядев Татьянину внешность, отвернулась и ускорила шаги. Это напомнило Татьяне о том, что на ней коротенькая кожаная юбчонка и прозрачная блузка, глаза и губы сильно накрашены, и косметика, очень может статься, потекла. Вид достаточно типичный для опустившейся проститутки. Следовало привести себя хоть в какой-то порядок. Она все еще нетвердо поднялась на ноги и пошла в сторону Сорок второй улицы: в том месте, где она пересекалась с Шестнадцатой, было много дешевых магазинов, где ее вид никого не смутит.

В лавке, торгующей всякой всячиной, Татьяна прошлась между рядами, заглянула в одно из выставленных на продажу зеркал — нет, косметика, слава Богу, не расплылась, вот что значит хорошее качество, — но все равно ее облик оставлял желать лучшего. Бледная, как смерть, с трагическим алым ртом, с растрепавшимися волосами, блузка на плече порвана… Она быстрым движением стерла помаду с губ, взяла с прилавка какую-то трикотажную кофточку, набросила на плечи, прошла к теснящимся в углу полкам с обувью, примерила первые попавшиеся парусиновые тапочки, показавшиеся ей неброскими, по пути к кассе схватила какие-то сомнительные джинсы, вытянула из пачки в сумке купюру. В лавке было довольно много народу, так что хозяин, бойко отсчитав сдачу, кажется, не обратил на нее особого внимания. Она двинулась дальше по улице, выискивая какую-нибудь забегаловку, где можно было переодеться в туалете. Никаких забегаловок не попадалось, но она увидела подворотню и проскользнула в спасительную темноту, всунула руки в рукава купленной кофточки, с рекордной скоростью влезла в джинсы и, не оглядываясь, выскочила на улицу.

Она помнила, что когда-то в этих местах видела магазинчик, торгующий париками. Да, вот он, никуда не делся за эти годы: в его витринах выставлены головы из папье-маше, увенчанные прическами самых разнообразных форм и расцветок.

Магазин, по счастью, был еще открыт. В зале, где, кроме нее, была только пара молодых американок в бесформенных джинсах и майках, Татьяна примерила белокурый паричок в стиле Мерилин Монро, сочла его слишком привлекающим внимание, и выбрала, в конце концов, не слишком длинный парик каштанового цвета. Расплатилась и вышла, не снимая его с головы, на улице скрутила в пучок и тут же, купив у уличного торговца какую-то заколку, заколола свои новые волосы так, чтобы они казались максимально естественными. Вид у нее был достаточно дикий для европейца, но не настолько, чтобы бросаться в глаза в нью-йоркском метро, куда Татьяна и спустилась, по пути выбросив в мусорницу пакет со своей юбкой, купила жетон и прошла на платформу, с которой поезда уходили в Бруклин.

Ездить в метро с такими деньгами, какие шуршали у нее под локтем в дурацкой лаковой сумке, было более чем рискованно. Но Татьяна надеялась, что в своей новой одежде она сойдет за нищую нелегальную иммигрантку, возвращающуюся со швейной фабрики или с уборок в богатых домах, так что на ее сумку никто не позарится. В вагоне она забилась в дальний угол у окна: ей опять повезло, там, где она вошла, народу было еще не слишком много, и ей удалось занять свободное сиденье, а на следующих остановках вагон заполнился под завязку и разглядеть ее в толпе можно было только чудом.

Когда за темными стеклами вагона замелькали белые кафельные плитки станции «Church Avenue», Татьяна с трудом поднялась и начала потихоньку проталкиваться к выходу.

Глава 15

Дом на Тернер-Плэйс ничем не выделялся в ряду таких же закопченных билдингов, разве что тем, что он стоял последним — за ним начинались старые громоздкие особняки, окруженные такими же старыми деревьями. Когда-то только что приехавшей в Америку Татьяне эти особняки показались воплощением богатства, но очень скоро она разглядела давно не ремонтированные крыши с отвалившейся черепицей, облупившуюся краску на стенах, нестриженые газоны. Да и машины, припаркованные у этих домов, были сплошь старых моделей, в основном древние спортивные драндулеты, что говорило о преобладающем в этом районе цветном населении.

По вечерам здесь было очень небезопасно, но Татьяна так устала, что ей сделалось все равно. До Тернер-Плэйс она доковыляла без приключений — сгорбленная, еле плетущаяся фигура ни у кого не вызывала интереса.

Черные пластиковые мешки вдоль улицы, обшарпанная, плохо освещенная вывеска пыльной антикварной лавчонки, а попросту магазинчика, торгующего собранным на улицах выброшенным барахлом, равнодушный хозяин в ковбойской шляпе, из-под которой выглядывали седые космы, — здесь ничего не изменилось за эти годы. Хозяин все так же курил бесконечные косячки, его продубленное городским ветром лицо было иссечено морщинами. Он неспешно кивнул Татьяне в ответ на ее приветствие и проводил ее взглядом до дверей грязного подъезда, выложенного плиткой и прохладного даже в самую жару. Однако прохлада была единственным достоинством этого дома. Да и то сохранялась она только в подъезде, видимо, из-за особенностей постройки. В квартирах было вечно нечем дышать от жары, а в кухонных шкафчиках стенки шевелились от тараканов. Кроме того, здесь всегда отвратительно пахло смесью тяжелого пота, горелой селедки и арахисового масла, а также марихуаны, дешевого алкоголя и просто табака.