Аномальные каникулы - Алексей Гравицкий

— Чего зыришь? — с издевкой спросил Тимур и уселся рядом.

— Ты чего там делал? — сквозь зубы процедил Ворожцов.

— А тебе какое дело? — с вызовом ответил Тимур. — Я ж тебя не спрашиваю, чего ты тут с Казарезовой обжимался.

— Дурак, — беззлобно бросил Ворожцов. — Это не то, что ты подумал.

— А я вообще ничего не думал. Это ваше с Казарезовой дело. Понятно? Я в него не суюсь. И ты в мои дела не суйся.

Внутри что-то напряженно задрожало. Ворожцов сглотнул.

— Уверен, что это твое дело?

— Уверен, — отозвался Тимур. — С двумя сразу крутить — это как-то нехорошо, правда? Не засни. И не забудь мелкого разбудить.

Тимур поднялся и исчез во второй палатке. Вжикнула молния, шлепнулись один за другим на землю ботинки. Снова вжикнуло, и все стихло.

Ворожцов остался один. Сейчас он чувствовал это неожиданно накатившее одиночество очень остро. И не важно, что рядом были палатки, за тонкими стенками которых спали люди. Они находились сейчас будто в другом измерении. Материя ограждала их от леса, создавая иллюзию защищенности. Они спали в своем коконе, в своей скорлупке. А Ворожцов сидел один на один с затухающим костром, среди ночи и леса.

Лес шуршал, скрипел, стонал и пугал непривычными, чужими звуками. Прошлую ночь они провели, сказать честно, еще не в Зоне. Сегодня спали тоже на самом ее краешке. Но даже от этого краешка веяло такой жутью, что Ворожцов был вынужден признаться себе: ему страшно до дрожи. И воспоминания о событиях последних дней смелости не добавляют.

Костер притух. Пламя поутихло, словно кто-то повернул вентиль на газовой горелке. Синеватые язычки лишь изредка пробегали теперь по красным головешкам.

От углей жара было больше, чем света. Наверное, именно поэтому Ворожцов увидел свечение, которого раньше то ли не было, то ли он не замечал. Свет был неярким, ядовитым, фосфоресцирующим.

Светилось что-то внутри сторожки.

Судя по отсвету, источник был невелик и располагался под самым окном.

В животе неприятно сжалось. Так стискивало кишки в детстве на качелях, когда, забывшись и потеряв контроль, раскачивался до опасного предела и вдруг соображал, насколько сильно мотает. Понимал, что еще чуть — и перекрутится на триста шестьдесят градусов.

Рука сама нащупала поленья. Он подкинул пару дровин на угли. Вспыхнуло. Языки пламени с жадностью стали облизывать сухое дерево.

Ворожцов подхватил толстую ветку, сунул одним концом в костер, подождал, пока займется, и поднялся уже с импровизированным факелом в руке.

До сторожки было всего ничего.

Держа перед собой полыхающую ветку, он осторожно приблизился к чернеющему оконными провалами остову. Ядовитое свечение никуда не делось, но в свете самопального факела его было практически невозможно различить.

— Кто здесь? — позвал Ворожцов шепотом.

Никто не откликнулся. Наверное, стоило бы разбудить остальных. Хотя бы Тимура. Мысль была здравой, но вместо того, чтобы последовать ей, Ворожцов шагнул внутрь сторожки. Словно что-то манило.

На полу было много мусора — днем здесь казалось чище. Вроде бы даже вообще ничего такого не валялось. Вспоминалась разве что прожженная в полу дыра и кострище. В темноте, при свете факела, каждый камушек, каждый черепок от разбитого много лет назад цветочного горшка, каждый клочок полиэтилена отбрасывали внушительную, пугающую тень. Пол казался просто заваленным всяким хламом.

Хотя умом Ворожцов понимал, что ничему новому здесь взяться было просто неоткуда.

Скрипнуло. Дыхание у Ворожцова перехватило, сердце заколотилось. И только в следующую секунду понял, что скрипнуло у него под ногами.

Прислушался. Тишина.

— Да никого здесь нет, — сказал он вслух, чтобы себя подбодрить.

Светилось под третьим от двери окном.

В дальней комнате, а вернее, в том, что от нее осталось, тоже никого не было. Фосфоресцировал небольшой предмет под окном. Ворожцов подошел чуть ближе, замер в нерешительности. Снова выставил перед собой затухающий факел, стараясь получше разглядеть источник света.

Предмет больше всего напоминал крупный кристалл, усыпанный, как морской еж, желтыми светящимися иголками. Свет расходился метра на полтора-два. Так мог бы выглядеть какой-нибудь уникальный предмет. Но те редкие артефакты, которые Ворожцову довелось видеть за пределами Зоны, не светились.

Догадка пришла сама собой. Рука метнулась в карман, пальцы нащупали наладонник. ПДА пискнул. Ворожцов навел прибор на светящуюся штуку. Дозиметр ожил, показывая наличие фона.

Счетчик не зашкалило, но излучение было довольно сильным.

Ворожцов подошел ближе, поддел кристалл почти погасшим концом ветки и, словно хоккеист, зафиндюлил кристалл в центр комнаты. Желтое свечение прокатилось по темному пространству, провалилось в обугленную дыру в полу и затаилось между досок. С улицы его теперь не заметно.

А то увидит какой-нибудь Мазила, и начнется: «Это же суперартефакт, он же стоит бешеных денег, давай возьмем». Сколько бы ни стоила эта штука, брать и таскать с собой радиоактивный кристалл Ворожцов не собирался. Не нужно это. Разве что в специальный контейнер упаковать. Вроде такие есть у ученых и у сталкеров. Но они-то не ученые и не сталкеры, у них нужной тары нет. А пихать радиацию в рюкзак… Нет уж, на фиг!

Ветка, которую он использовал как факел, полыхнула на прощание и потухла. Желтое свечение в проломе выглядело жутковато. Стало страшно, как в детстве, когда просыпаешься посреди ночи и понимаешь, что совершенно один в темной комнате.

Ворожцов поспешил наружу. После мрачной сторожки с захламленным полом место у костра выглядело родным, обжитым и безопасным.

Мазилу Ворожцов разбудил через два часа. Мелкий вылез из палатки всклокоченный и помятый. Долго ежился, тер глаза. Ворожцов дождался, пока он окончательно проснется.

— С дровами поэкономней, — посоветовал он Мазиле. — Горят быстро, а запасли немного. Рассчитывай до утра. Но смотри, чтоб не потухло совсем.

— Угу, — кивнул Мазила.

— Если что, буди.

— Мы и сами с усами, — мужественно отозвался мелкий и передернулся. Скорее от холода, чем от страха, но на контрасте выглядело смешно.

— Не храбрись, — усмехнулся Ворожцов и полез в палатку.

Скинул обувь, куртку. Завернулся в спальник. Стало тепло и уютно. Хотелось спать, но сон не шел.

Все-таки интересно, что за штуку он нашел в сторожке. Мазила наверняка в курсе. Этот в теории знает все, что касается Зоны, сталкеров, оружия, артефактов и аномалий. Мелкий, кажется, перерыл весь интернет, перечитал все, что было доступно, на эти темы.

Ему вроде бы даже удалось пообщался с какими-то бродягами вживую, если не врет.

Мазила мог опознать находку, сказать, что это такое и сколько стоит. Но если ему показать штуковину, и выяснится, что она дорогая, дело может принять нежелательный оборот. Да даже если эта ерунда ничего не стоит. С мелкого станется. Даром, что ли, фанатеет от местных реалий.

Ворожцов наступил на горло собственному любопытству. В конце концов, не за артефактами они сюда пришли. Не стоила никакая светящаяся дрянь жизни Сергуни. У них совсем другая цель.

«А что, — метнулось вдруг в сознании, — эта цель стоила его жизни?»

Ворожцов открыл глаза. Сон как рукой сняло. Сердце гулко заухало в груди. Не заболело, не защемило, но он очень явственно сейчас ощутил, что оно там есть.

Или это — совесть?

Совесть, не совесть, а как смотреть в глаза Сергуниным родителям? Это сейчас все на нервах, а когда доберутся до цели и вернутся? Они-то получат то, за чем шли, а блондинчик уже никогда ничего не получит. Он умер.

А им с этим жить.

Ему лично с этим жить!

Снова стало холодно. Неужели до него это все тоже дошло только теперь? Он так умно рассуждал о том, что поняли и прочувствовали другие, а сам, кажется, до конца осмыслил произошедшее только теперь. Или даже теперь не осмыслил? Сколько раз ему еще придется прокручивать это в голове?

Дернулся и забормотал что-то во сне Тимур. Ворожцов поспешил закрыть глаза. Разговаривать с ним, если вдруг проснется от кошмаров, не хотелось.

Брат когда-то сказал, что все гуманисты — доморощенные трепачи, а на самом деле цель оправдывает средства. И кто бы что ни говорил, это так. Так всегда было и всегда будет. А рассуждают об этом обычно, когда цели и средства чужие. Когда свои, никто не болтает. Просто идут напролом.

Ворожцов тогда не мог спорить, потому что любой разговор на подобную тему был бы обычным трепом. Тем самым, о котором говорил брат. Потому что у Ворожцова никогда не было такой цели, которая требовала бы что-то себе подчинить или что-то оправдывала.

Сейчас цель возникла. И ситуация возникла. И Ворожцов готов был спорить с Павлом.

Да, сейчас он мог бы сказать брату, что никакая цель не стоила того, чтобы пятнадцатилетнего пацана разметало по поляне между сосен. Хотя Павел, наверное, думал иначе. Но ведь у Павла была другая цель. Даже несмотря на то, что шли они в одно место, чтобы запустить один и тот же прибор. Ворожцов знал, как работает прибор, и его привлекало именно это знание. А Павел не знал, как он работает, но надеялся, что эта штука, настроенная на аномалию, подарит им с профессором Иванченко славу, почет и вечную молодость для всего мира по сходной цене.