Изгой - Сэди Джонс

Неподалеку играли английские дети, но он не мог придумать, как попроситься к ним. Он никогда не умел проситься в компанию, просто раньше компания у него появлялась сама собой. Другие дети резвились в бассейне, визжа и поднимая фонтаны брызг. Туда Льюису тоже совершенно не хотелось. Он сидел рядом с Элис, которая расположилась на лежаке с журналом. Она была в шляпе и солнцезащитных очках, с коктейлем в высоком бокале и тщательно изучала последние веяния моды. «Если отель рухнет в море, она и не шелохнется», – подумал Льюис. А Гилберт и вовсе уснул. Уснул средь бела дня. И ведь даже на работу не ходил. Льюис встал и побрел к воде. Некоторое время он наблюдал за мелкой рябью и пляшущими бликами. Потом посмотрел вдаль на бескрайнее синее море, которое то набегало на берег, то отступало.

Бетонный пол приятно согревал ноги, и голоса вокруг зазвучали глуше, будто отдалились. Льюис почувствовал себя невидимкой. Оперевшись рукой на бетонную кромку, он скользнул вниз, и вода сомкнулась у него над головой. Соленая, совсем не такая, как в реке. Интересно, сколько он сможет так просидеть, не дыша? Он выдохнул и медленно опустился на дно. Там было гораздо тише. Гораздо привычнее. Он улегся на дно и раскинул руки.

Уже совсем скоро он ощутил нехватку воздуха и всплыл на поверхность. Тело как будто сделало вдох без участия самого Льюиса, и неожиданно ему это понравилось. Он провел за игрой целый час. Когда тебе нечем дышать под водой, то, выныривая и глотая воздух, как будто рождаешься заново. И кроме того, хоть какое-то занятие.

Часть вторая

Глава первая

Июль 1952 года

Солнечные лучи пробивались сквозь листву, играли на светлых волосах Тэмзин и покрывали кожу золотистым глянцем. Платье лимонного цвета подчеркивало узкую талию. Юбка расширялась книзу и доходила ровно до середины колена, открывая безупречные голени. Льюис не мог понять, почему все девушки ходят с обнаженными руками и шеей, но только у Тэмзин руки и шея кажутся такими беззащитными. Если смотреть сзади и чуть сбоку, как смотрел Льюис, было видно изгиб ее профиля и улыбку. Волосы – светлые, невероятно мягкие и перевязанные белой лентой – или резинкой, а сверху лентой, словом, собранные, – сияя, тяжелой волной спадали к затылку, и Льюис почти ощущал их у себя под пальцами.

Остальные просто шагали вперед, ничего не замечая, кроме Эда Ролинза, будь он неладен, – ровесника Тэмзин. Им самым бессовестным образом было шестнадцать, и они шли рядом, как будто своим присутствием делали одолжение всей компании.

На прошлых каникулах Тэмзин еще не была блондинкой. В мае, как раз на шестнадцатилетие, Клэр повезла ее в город покрасить волосы. Сидя перед зеркалом в салоне на Уолтон-стрит, Тэмзин чувствовала, что наконец становится собой, как будто возвращается к своей утерянной сущности. В детстве волосы у нее были светлые, а потом потемнели, что она считала величайшей несправедливостью. Тэмзин знала, что в один прекрасный день снова станет блондинкой, однако очень тяготилась ожиданием и тем, что никто не видит ее настоящей. Когда в шесть лет волосы начали темнеть, она наотрез отказывалась с этим смириться, и каждое лето, когда они выгорали на солнце, думала: вот, наконец-то мой цвет возвращается. Словом, она сидела в кресле, и хозяин салона лично наносил отбеливающий лосьон, накручивал локоны на бигуди, проверял оттенок и текстуру, а мама, ассистенты и даже остальные клиенты смотрели на нее как завороженные. Действо напоминало реставрацию на троне.

Тэмзин снова была собой, и Эд не скрывал, что влюблен в нее. Она подозревала, что и Льюис влюблен, только не желает признаваться. Рядом с ним шли Фред и Роберт Джонсоны – эти, пожалуй, еще не доросли до влюбленности, хотя кто знает. Льюис ростом с Эда и потому казался старше. Он не имел присущей подросткам угловатости – правда, был развит только физически. Он слыл ужасным молчуном, и с ним никто не заговаривал первым.

Льюис брел, опустив голову, и мечтал, чтобы Джонсоны наконец прекратили трещать без умолку. Фред с Робертом как будто не существовали по отдельности – может, потому что близнецы. Все-таки они еще были детьми и болтали обо всякой ерунде, вроде комиксов.

За деревьями, в некотором отдалении, мелькала Кит. Джоанна Нэппер не пришла, так что из десятилеток Кит была одна. Она шла рядом с девочкой по имени Энни, гостившей у близнецов, которые не обращали на малышку никакого внимания. Энни все лето таскалась за Кит, и той пришлось разделить с ней положение «малявки». Энни не отставала ни на шаг, и Кит обращалась с ней ласково, понимая, каково быть самой младшей, однако ей до смерти надоело притворяться, и она шагала с кислой миной и страдала от жары.

Когда начались каникулы, две недели лил дождь, и Кит почти прочла «Бремя страстей человеческих», пока Тэмзин выбирала прически и щебетала с матерью о нарядах. Они вдвоем ездили в Лондон за покупками, а один раз даже побывали на коктейль-вечеринке. На Кит их развлечения навевали смертную тоску, она бы в жизни не поехала пить коктейль, даже будь постарше.

Льюис не ждал от каникул ничего хорошего. Днем они с Элис избегали друг друга, а вечером чаще всего все заканчивалось скандалом с ней и Гилбертом. Бывали вечера получше, а бывали похуже, в зависимости от количества выпитого и от того, насколько все ладилось между Гилбертом и Элис. Льюис мог бы напроситься к Эду, к Тому или к близнецам, да только разучился ходить в гости.

По воскресеньям семья посещала церковь, и Льюис всегда вел себя прилично – привык к ежедневным богослужениям в школе. Он стоял под проливным дождем, наблюдая, как Кармайклы выгружаются из машины у ворот. Тэмзин и Клэр были с зонтиками. Тэмзин побежала к крыльцу, смеясь и на ходу разматывая шелковый шарф. Льюис давно ее не видел – она вечно пропадала с матерью в городе – и теперь не мог отвести взгляд. В новом наряде девушка стала выглядеть совсем взрослой.

Вокруг него не было взрослых женщин, кроме школьной экономки, но это не считается. Тэмзин бежала прямо на Льюиса, и ему пришлось шагнуть под дождь, чтобы ее пропустить. Стягивая шарф, она заметила его и бросила через плечо:

– О, Льюис! Привет!

Он украдкой поглядывал на нее все время от начала и до конца службы. Тэмзин знала, что он смотрит – на нее