Лига правосудия - Алексей Макеев

— Товарищ майор! Тут Илья Егорович приехал.

— Так, пропускай! — обреченно сказал Косарев. — Если Женька прочухал, что его не на пряники зовут, то вполне мог Егорычу позвонить и защиты попросить. Ну, и как его теперь пинком под зад? — это сказал он уже Крячко.

Вошедший Егорыч был не в костюме, а в джинсах, что в столь почтенном возрасте могло бы показаться странным на другом человеке, а вот на нем смотрелось совершенно естественно, и толстом пушистом пуловере явно домашней вязки. Стас видел его только сидящим, а теперь оказалось, что ростом он оказался даже повыше Гурова. Поздоровавшись со всеми, Егорыч сел и, не чинясь, спросил:

— Федорыч, какая тебе помощь нужна?

— Илья Егорович, о чем вы? — удивился тот.

— Брось! — поморщился старик. — Меня ваши тайны следствия не волнуют, но тут Настя с базара прибежала, перепуганная насмерть, говорит, что в Фомичевске банда педофилов орудует и детей нужно как можно скорее из города увозить. Надюша в рев, а ей нервничать нельзя — она же у нас опять беременная. Сына дома нет — по делам уехал, вот я к вам и пришел, чтобы узнать, что это за напасть такая новая в нашем городе объявилась.

Косарев закрыл лицо руками, и его плечи затряслись, а Фомин просто отвернулся. Тогда Егорыч повернулся к Стасу и потребовал:

— Полковник! Ну, хоть ты мне объясни, что случилось!

— А это ты, Егорыч, у своего родственника поинтересуйся, его как раз скоро привезти должны, — скромно ответил Стас.

— Опять! — раненым медведем взревел старик. — Ну, не твою ли мать! Послал Бог родственничка! — И уже Крячко стал рассказывать: — Ядовитые змеи с удавами у нас по городу уже ползали — это когда из живого уголка в школе уж исчез! Собаки-людоеды у нас тут тоже уже были — это когда мальчишки в чужой сад за яблоками полезли и одного из них собака за задницу цапнула! А теперь, значит, педофилы! — Он хлопнул себя по коленям. — И ведь понимаю я, откуда ноги растут! Сам-то он парень недалекий, но безобидный, а вот жена его! Он как мне сказал, что на Варьке жениться собирается, я его прямо спросил: «Ты что, не видишь, что она дура набитая? Или глаза у тебя на другом месте выросли?» А он мне: «Я ее люблю». Я ему втолковываю: «Да залюбитесь вы хоть до смерти, но жить-то тебе не с мохнаткой, а с человеком!» А он мне опять: «Я ее люблю». Плюнул я и сказал, чтобы поступал как хочет, но ко мне жаловаться не ходил. Сюда его пристроил, думал, что тут от него вреда никакого никому не будет, сидит человек на телефоне и на звонки отвечает, так нет же! Ну, узнал ты что-то на работе, так зачем все тут же своей жене разболтал?

— Так он не узнал, он специально подслушал, — возразил Стас и рассказал, как дело было.

— Господи! Да как же вы его терпите? Гнать его надо в три шеи! — возмутился Егорыч.

— Мы терпим?! — взвились Косарев и Фомин.

— Понял, из-за меня его держали, — вздохнул старик. — Ну, так больше не держите, пусть на все четыре стороны катится! Увольняйте по любой статье, по какой захотите. Это же надо было опять так город взбаламутить!

— Ничего, — мстительно заметил Косарев. — Когда бабы до первоисточника все-таки доберутся, кое-кому очень сильно не поздоровится! Матрена очень грозно настроена.

— Да видел я, когда сюда ехал, как она на всех парах куда-то мчалась. Если бы у моей машины на пути оказалась, сшибла бы нас и не заметила, — хмыкнул Егорыч и вернулся к делу: — Значит, как я понял, что-то такое все-таки было.

— Да, но не у нас, а десять лет назад и в Сабуровке, — ответил Фомин. — Почти полтора года над детишками измывались. Завтра приедут специалисты и будут обследовать территорию вокруг дома в поисках захоронений — вряд ли они детей лечили.

Егорыч побледнел и схватился за сердце, Фомин тут же бросился за водой, а старик свободной рукой достал из кармана тюбик с нитроглицерином и протянул его Стасу, потому что тот стоял ближе всех, прошептав:

— Парочку.

Крячко высыпал себе на ладонь две таблетки и сам вложил их в рот старика. Егорыч отдышался, попил воды и слабым голосом проговорил:

— Позвоните и скажите, куда людей прислать, я таджиков дам. Нечего вашим ломами да лопатами махать — другая у них работа. Если деньги нужны будут на экспертизы какие-нибудь, я тоже дам. Родители-то столько лет живут и не знают, что с их детишками приключилось, а хуже неизвестности ничего на свете нет. А так хоть могилка будет, куда можно прийти и поплакать. Ну, и молебен за упокой души невинно убиенных я закажу. Батюшка у нас хороший, душевно отслужит.

— Илья Егорович, может быть, врача вызвать? Или «Скорую»? — спросил Фомин.

— Нет, я сейчас Женьку дождусь и домой поеду — Наталья мои болячки лучше любого врача знает, — отказался старик. — Да и отпустило уже. А поганца этого я сейчас уму-разуму поучу!

— Лучше бы он Варьку свою уму-разуму поучил, — сжал пальцы в увесистый кулак капитан.

— Не то ты, Леша, сказал! Не то! — покачал головой Егорыч. — Да разве же можно женщину бить? Она и так Богом наказана — ей же рожать приходится. Нам-то, мужикам, одно удовольствие, а им? Вот Мишку моего врачиха как-то уговорила при родах присутствовать — мол, сейчас так принято, Надюше от этого легче будет. Ну, и кого нашатырем откачивали? Ее? Не-е-ет! Его! Это Надюшка наша еще легко рожает, а другие бабы по суткам мучаются. А вот Мишка после этого неделю как пришибленный ходил, а потом поклялся, что больше не допустит, чтобы его жена так страдала. Хорошо, она сама его на третьего уговорила, а потом уже и остальные пошли. А ты говоришь — бить. Не можешь ты с женой жить, так уйди! Потому что бить ее, по большому счету, и не за что — сам же дурак, что не разглядел вовремя, на ком женился. — Он тяжко вздохнул, посмотрел на часы и возмутился: — Да скоро, что ли, Женьку привезут?

Косарев позвонил дежурному, и тут на весь кабинет раздался его взволнованный голос:

— Товарищ майор! У входа толпа собралась. Люди кричат о каких-то педофилах и вас требуют.

Косарев стал подниматься, но Егорыч остановил его:

— Сиди! Сам к народу выйду! — и направился к дверям, приговаривая на ходу: — Господи! Это же надо было такое натворить! Вот дурак-то! Ну, ничего, сейчас он у меня за все свои художества сполна получит!

Андрей Федорович, Фомин и Стас пошли за ним следом, и Крячко шепотом спросил у Косарева:

— Думаешь, он сумеет народ утихомирить?

— Раньше получалось, — ответил тот.

Старик вышел на высокое крыльцо, встал на краю верхней ступеньки и молчал, а ждавшие его на улице охранники тут же оказались рядом с ним, бдительно посматривая по сторонам. Толпа состояла в основном из женщин, причем лица некоторых из них были уже действительно расцарапаны, а волосы пребывали в отнюдь не художественном беспорядке, но попадались и старики. Из нее раздавались разные выкрики, порой и угрожающие, но при виде Сидоркина все стали потихоньку успокаиваться, а потом и совсем смолкли. Выглядел сейчас Егорыч как могучий, старый, мудрый дуб над мелкой, неразумной порослью. Дождавшись абсолютной тишины, он начал говорить:

— Люди добрые! Вы меня хорошо знаете. И о том, как я душой за детишек болею, тоже. На детский дом деньги даю? — Ответом ему был нестройный хор голосов. — На церковь жертвую, чтобы воскресная школа там работала? — В ответ все одобрительно загудели. — Вот и сейчас я, слухи эти поганые узнав, сюда пришел. Разговаривал и с Косаревым, и с полковником московским. Так вот! Истинный вам святой крест, — он размашисто перекрестился, — нет у нас в городе никаких педофилов!

— Люди зря говорить не будут! — выкрикнула из толпы какая-то женщина.

— Смотря какие люди, — возразил Сидоркин. — Бывают и такие, что услышат звон, да не знают, где он. Или мне вам про ядовитых змей с собаками-людоедами напомнить? Вон герой стоит! — показал он на Новикова. — Мало того что разговор начальства подслушал, так еще и Варьке все растрепал, а у той ума меньше, чем у курицы, вот и пошла языком чесать!

— Значит, разговор-то был, — не унималась все та же женщина.

— Был! — честно ответил старик. — Только говорили о делах давних и не у нас произошедших! Дайте-ка мне сюда Женьку! — Разглядев в толпе старика с клюкой, он обратился к нему: — Митрич! Дай-ка мне свой подожок на время!

Перепуганного Новикова толпа пинками и толчками прямо-таки вынесла к ногам Сидоркина:

— Дядя Илья! — заскулил тот.

Егорыч, нагнувшись, уцепил его за ухо и заставил подняться, а потом, опять же за ухо нагнув его вниз, начал охаживать палкой по спине, приговаривая:

— Это тебе, чтобы пост свой не бросал! Это, чтобы под дверью не подслушивал! Это тебе, чтобы языком направо-налево не трепал! А это за то, что меня вовремя не послушался и на дуре женился! — Выдохшись, он отпустил ухо парня и устало проговорил: — А теперь пошел прочь! И пусть все знают, что не родня ты мне больше! Из полиции тебя, считай, уже выгнали, а я тебя к себе на работу не возьму — мне дураки не нужны! — Парень рванул сквозь толпу, получая по дороге новые пинки и оплеухи. — Ну, все! Расходитесь по домам! А то у баб небось еще и обед не сварен, и полы не метены! И живите спокойно — никаких педофилов в городе нет!