Ключ к Айруниуму - Кеннет Балмер

— Ты, оказывается, не просто человек, к несчастью для себя прошедший узловую точку. Я вижу, у тебя есть знание. И ты говоришь, что ты сражаешься с графиней?

— Да. Я немного знаю обо всем этом, — он сглотнул. — Ты знаешь человека по имени Маклин?

— Маклин? Нет. Это имя мне ничего не говорит.

— Очень плохо. Все еще. Ты не сказал мне, куда мы направляемся. Я пытался идти на север, когда ты нашел меня.

— Север. Да, к Большой Зелени. Ты бы очень пожалел, если бы добрался до нее. — Он рассмеялся коротким, неприятным кашляющим смехом. — Пошли, друг Боб. Завтрак готов. И я голоден.

Престин благоразумно оставил предмет их разговора повисшим в воздухе. Естественно, Далрей должен был относиться с подозрением к любому, кто знал его врагов здесь, куда любой иномирянин вваливался совершенно беспомощным — как Фритси.

Пока они шли к Галамферу, служившему кухней, Престин собирался с духом и наконец хрипло сказал:

— Скажи мне, Тодор. Ты слышал о девушке по имени Фритси Апджон?

Он не знал, хотел ли он услышать в ответ «да» — последующие детали будут терзать его столь безжалостно, что он будет не в своем уме достаточно долгий период, чтобы дойти до полного умопомешательства.

— Нет. — Далрей проницательно посмотрел на Престина. — Она… имеет для тебя значение?

Ответ, который вертелся у Престина на языке, был: «Нет! Нет, конечно, нет.» Но вместо этого он медленно произнес:

— Может быть, Тодор. Может быть, потому что я чувствую свою ответственность за нее.

— Ладно, пошли поедим. Ты почувствуешь себя много лучше после этого. — он похлопал Престина по спине и начал взбираться по связанной из кожаных ремней лестнице, которая свисала с задней стороны Галамфера. Сверху доносился слабый запах жареного, от которого текли слюнки. Он ничего не мог сделать для Фритси, пока он не достигнет позиции, приблизительно соответствующей тому месту к северу от Рима, где она была перемещена. И он пойдет на север, несмотря на его смутное предчувствие насчет той местности.

На широкой и плоской спине Галамфера кружком расположились старые женщины, закутанные в шали, несколько полуголых детей, визжащих и борющихся, и несколько мужчин, одетых, как Далрей, в зеленое. Человек с одним глазом, клоком седой бороды и клоком серых волос на скальпе искоса посмотрел на Далрея; его тучный, вздутый живот уже содержал половину того, что раньше было глиняном кубке, балансировавшем на его боку. Он был одет в темно-коричневое с желтым узором, и его редкие серые волосы были полуприкрыты сдвинутым набок шлемом.

— Эй, Тодор! Я слышал, ты сделал большую работу! — сказал он на хорошем английском, но с неясным, смазывающим его звуком, отрыжкой хорошей жизни. — Тебя следует поздравить!

Женщины исследовали горшок над огнем, экономично горевшем на своей шиферной пластине, вычерпывая оттуда жареные ломтики мяса и раскладывая их на глиняные тарелки. Престин с благодарностью получил одну из них, вместе с куском витого черного хлеба, отломленного от длинной булки. Рядом стояла наполненная водой бутыль из тыквы.

Далрей сказал что-то толстому человеку на языке, который Престин не смог понять, в ответ на что толстяк встал на дыбы, брызгая слюной, в то время как женщины пронзительно загоготали и остальные мужчины вторили им грубым хохотом, вгрызаясь в свое мясо сильными белыми зубами.

— Я дал тебе достаточно, чтобы сделать эту работу! — бутыль с вином в очередной раз поднялась к толстым блестящим губам. — Если ты сделал ее кое-как…

— Нет, Ноджер, я не сделал ее кое-как! Ты дал мне достаточно пороха, чтобы взорвать половину гор Данеберга!

— Я хозяин огня в этом караване! Я отмеряю порох…

— В следующий раз, Ноджер, когда будешь отмерять, не напивайся до такой степени. Иначе я лично запрещу выменивать вино в следующий раз, когда мы пойдем на юг!

— Ты не сделаешь этого, Тодор, старому человеку, у которого от уюта и семьи остались только вино и порох? Подумай, Тодор, что бы сказал твой бедный отец…

— Хватит! — доведенный до предела, Далрей выплюнул кость и зафиксировал свой немигающий взгляд на старом Ноджере. — Мои родители мертвы, они были убиты Хонши, страдниками Валчини. Ни слова больше, Ноджер, если ты дорожишь своей шкурой.

Старик вернулся к своему мясу и хлебу, часто прикладываясь к вину. Вспомнив о том, что сказал ему Дэвид Маклин во время их первой встречи, Престин не мог не улыбнуться. Значит, в каждом из измерений был свой Фальстаф? И хорошие вещи, тоже.

— Клянусь Амрой! — сказал один из мужчин сквозь мясо во рту. — Я слышал, проклятые драгоценные рудники взлетели на воздух!

— Я, — поставил точку Далрей, — не имел возможности наблюдать за этим.

Ноджер сплюнул и выпил еще вина, избегая своим единственным глазом ледяного взгляда Далрея.

Престин оживился от этого эпизода. Ясно, что эти Даргайские Дарганы не те люди, которые будут покорно кланяться Валчини, агентам графини; они нанесли ответный удар, взорвав один из рудников. Несомненно, здесь шла непрерывная война с кровавым продвижением вперед. Но, как бы он ни хотел узнать побольше о Дарганах, он должен найти Фритси. Это обстоятельство было единственным утешением в его жизни здесь.

Его кубок был пуст, и он вежливо попросил у Далрея воды, отказавшись от предложенного ему вина.

— На, чертенок! — крикнул Далрей, бросив кубок на голову полуголого мальчика, который, хищно оскалившись, поймал его. Престин проследил за тем, как он подошел к деревянной трубе, торчавшей из спины Галамфера, и повернул кран на ее вершине. Из нее хлынула чистая вода, серебристая и сверкающая, как алмаз; на нее было холодно даже смотреть.

— Это…

— Конечно. — Далрей бесцеремонно рассмеялся. — У Галамферов есть громадный третий желудок, заполненный водой, которую они охлаждают с помощью теплообмена. Они устроены лучше, чем ваши земные верблюды, и несут, хвала Амре, гораздо больше воды.

— И вы поворачиваете кран и достаете ее таким образом, когда она вам нужна.

— Даргайские Дарганы — охотники. Мы знаем животных.

— Хотя о Галамферах тебе пришлось узнавать от кого-то. Каким был Даргай?

— Ах!.. — пошло по кругу, как катящаяся волна бесконечного прилива, вздох полнейшей тоски по дому, искренний плач скитальца, навеки приговоренного без права возвращения. — Что о Даргае…

— Клянусь Амрой, для ответа на этот вопрос нужен поэт! — воскликнул Далрей, опустив кубок; его глаза сияли, лицо горело, а борода встала дыбом.

— Тепло, вино и женщины — это было прекрасно! — сказал Ноджер, поднеся свой наполненный до краев кубок ко рту, бросив, как все взрослые, меланхолический взгляд назад. Дети продолжали есть, пить и болтать друг с другом. Для них Даргай был только именем, именем, которое означало вздохи и шептания их родителей; они никогда не будут знать отчаяния бездомных, ибо они родились скитальцами.