Мост Убийц - Артуро Перес-Реверте

— Другие семь испанцев под началом дона Диего Алатристе, — продолжал он, — при содействии пяти шведов, опытных в обращении со взрывчатыми веществами, и далматинцев-наемников из соседнего замка в то же самое время должны поджечь Арсенал. И заодно — десяток кораблей в доках, да и вообще постараться причинить как можно больший ущерб венецианскому флоту, пусть даже в скором будущем он перестанет быть неприятельским. Но — мало ли что…

— С этими пожирателями печенки в луковом соусе никогда наперед не знаешь, — поддержал его Роке Паредес, подмигивая Диего Алатристе.

— Сущая правда, — припечатал Сааведра Фахардо. — Лучше сначала уберечься от друзей, чем потом плакаться на врагов.

Алатристе воздержался от комментариев, поскольку был занят вычислениями — соображал, во что ему обойдется выпавшее на его долю. Сжечь Арсенал — ни больше ни меньше! Обратить в пепел крупнейшую в Средиземноморье верфь, если не считать, понятно, Константинопольской — имея всего двенадцать человек, опять же не считая наемников? Под такую музыку как-то не тянет плясать…

— Дворец дожей поручаем дону Мануэлу Мартиньо де Аркаде. — Секретарь показал на тощего, с соломенными усами. — И его восьмерке. Их радушно встретят дворцовые караулы, которые к этому времени будет нести рота немцев, перешедших на нашу сторону. Дон Мануэл, помните, что, когда займете дворец, его надо будет удерживать любой ценой. Да, господа, это всех касается — вам надлежит неукоснительно и очень точно исполнять инструкции, которые вы сейчас получите от руководителя всей операции… Как вы уже поняли, это дон Бальтасар Толедо.

Все взгляды устремились на кабальеро, сидевшего на другом конце стола — лет под сорок на вид, с очень коротко остриженными, преждевременно поседевшими волосами, с густыми солдатскими усами, со спокойным, невеселым лицом. Имя его было знакомо Алатристе. Побочный сын маркиза де Родеро, признавшего его своим законным отпрыском, он был женат на бедной племяннице герцога Фериа, а репутацию умелого военачальника создал себе боями во Фландрии, а потом — победой над голландцами, от которых года два назад очистил Баию-де-Тодос-ос-Сантос.

— Я буду находиться в Венеции официально, по службе, как дипломат, — продолжал Сааведра Фахардо. — А дон Бальтасар возьмет на себя всю военную сторону. Согласовав действия и проверив исполнение, он присоединится к дону Мартиньо де Аркаде во дворце. И с этой минуты все его приказы будут сводиться к тому лишь, чтобы освободить некоторых узников из тюрем и принять нового дожа.

— Кто ж этот счастливец? — спросил Роке Паредес.

— Господа, ну вот это вас не касается.

— А кто нас поддержит, когда будем брать дворец? — с мягким португальским выговором спросил Мартиньо де Аркада.

— Рота, которая в полночь заступит в караул во дворце, а командует ею капитан-венецианец по имени Лоренцо Фальеро… И он, и его лейтенант — немец родом — действуют на нашей стороне.

Смешливый Роке Паредес снова хлопнул ладонью по столу:

— Ни черта себе! Да за это небось пришлось отдать все сокровища Перу. А вот мне не плачено за три месяца!..

Все взгляды вновь обратились к губернатору, который и на этот раз остался невозмутим. Гонсало Фернандес де Кордова хоть одного только официального жалованья получал двадцать четыре тысячи серебряных испанских дукатов в год, не считая разного рода побочных доходов, бонусов и казенных сумм, которыми распоряжался полновластно — благо своя рука владыка, — как никто понимал солдатское житье-бытье и тонко разбирался, где бахвальство, где брехня. Своими глазами наблюдая мятежи во Фландрии, он умел отличить дезертиров от солдат, которые, сколько бы ни ворчали и ни роптали на задержки выплат и на скудость рациона, неизменно поднимали бунт только после сражения и никогда — до, чтобы никто, боже упаси, не подумал, что они хотят уклониться от опасностей. Хранил молчание и Диего Алатристе, поскольку от дона Франсиско знал, что венецианская затея обойдется в тридцать тысяч эскудо золотом, полученных от миланских и генуэзских банкиров и купцов вдобавок к деньгам из секретных сумм, выделенных губернатором Милана и послом Испании в Венеции. Большая часть этих средств, как водится, не достанется людям, на самом деле рисковавшим своей шкурой, а осядет в карманах частных лиц — частных и к событиям непричастных, прилипнет к рукам тех, кто держался в сторонке от событий.

— Взять дворец — очень важно, — продолжал Сааведра Фахардо, — но еще важней — заутреня в соборе Сан-Марко. Именно там надо будет сделать основной ход, с козыря пойти… Когда начнется служба и дож преклонит колени перед главным алтарем, двое наших людей должны будут подскочить к нему и зарезать — очень быстро и, что называется, отчетливо.

Все переглянулись. Люди, здесь сидевшие, давно уже крови не боялись, но даже им эти слова представились чем-то из ряда вон выходящим. Трудно и вообразить себе такое — зарезать венецианского дожа посреди рождественской мессы. Все же это чересчур. Это дерзость небывалая, неслыханная.

— Испанцы? — удивленно спросил Паредес.

— Нет. Но во всяком случае — годные для такого дела люди. — Сааведра Фахардо коротко взглянул на капитана Алатристе, а потом показал на Бальтасара Толедо. — Мы с доном Бальтасаром — каждый в рамках своих обязанностей — будем пристально следить за происходящим, оставаясь при этом в стороне от всего, а особенно — от убийства дожа. Что касается непосредственных исполнителей, то один — это священник-ускок[16], люто ненавидящий Венецию… Второй — итальянец. Сицилиец, точнее говоря. — Он опять метнул быстрый взгляд на Алатристе. — Человек крайне опасный и большой мастер своего дела и вдобавок еще — состоит в родстве с капитаном Фальеро. Вот этим двоим и поручено убрать дожа.

— Живыми из собора не выйдут, — предположил Мартиньо де Аркада.

— Внезапность и дерзость нападения могут сыграть им на руку. Впрочем, выйдут или не выйдут — это их дело.

Сааведра говорил с безразличием канцеляриста. И опять взглянул на Диего Алатристе, но на этот раз — пытливо.

— Этот сеньор, сдается мне, знает одного из них. Хотелось бы узнать его мнение.

Ага, теперь все стало на свои места. Алатристе смотрел на огонь свечей. Венеция, участие капитана Фальеро в заговоре и голова дожа — вот цена, которую уплатил Гвальтерио Малатеста за свою жизнь и свободу. Сокрушительный замысел графа-герцога Оливареса, предавшего забвению происшествие в Эскориале, благо за него уже расплатились другие.

— Нет у меня мнения, — ответил он, помолчав. — А когда появится — оставлю, пожалуй, при себе.