Князь Михаил Вишневецкий - Юзеф Крашевский

Наконец, и князь Михаил заметил, что Сигизмунд кокетничает с Еленой, и стал радостно поздравлять Елену, которая в ответ на это рассердилась.

— Прости меня, моя милая Елена, — заметил князь Михаил, — но, право, не за что же дуться на меня!.. Келпш — очень хороший, милый, честный мальчик, и его ухаживания, право же, никого оскорбить не могут.

— Все-таки не следует вежливость молодого человека называть ухаживанием, — возразила Елена, — так как ни я не ищу ухаживаний, ни он не думает ни о чем подобном.

— Почему же он не мог бы влюбиться по уши в мою прелестную Елену? — шутил кузен. — Я нахожу это настолько естественным, что заподозрил бы его в слепоте, если бы он, видя тебя, не влюбился!..

— Ты не знаешь, какое ты мне причиняешь огорчение своими словами, — перебила его Зебжидовская, — когда ты обращаешь в шутку то, что для меня очень горько. Я никому не завидую ни в чем, и я хотела бы лишь, чтобы и мне люди не навязывали того, кто не может быть моим. Я создана для тихой роли слуги и помощницы, чем я и являюсь при твоей матери… больше мне ничего и не нужно. Для света у меня нет тех качеств, каких он требует, и, кроме того, он меня нисколько не влечет к себе. Я счастлива… и без кокетства, и без мечты о браке. Кому и что я могла бы дать?..

— Да ведь, когда-нибудь ты должна выйти замуж?! — воскликнул он.

— Никогда! — сказала Елена.

— И Келпш тебе не нравится?.. — спросил князь.

— Почему же нет? Он очень мил и, может быть, он очень добрый мальчик, раз вы все это утверждаете, — говорила Зебжидовская, — но влюбляться в него я не намерена, а его любезности по отношению ко мне очень тяготят меня.

Князь Михаил поддерживал сторону влюбленного; он доказывал, что Келпш принадлежит к очень хорошему роду, что он вовсе не так беден, как про него говорят, и что он может рассчитывать на наследство, на протекцию всемогущих на Литве Пацев и на завидную карьеру.

— Какое мне дело до всего этого, раз я ни за него, ни за кого-либо другого замуж выходить не собираюсь? — ответила Еля.

— Но почему же?

— У меня нет призвания к такому положению, — проговорила Елена, опуская глаза. — Разве вам так уж хотелось бы сбыть меня с глаз?

Князь Михаил вскочил, как ужаленный.

— Меня заботит лишь твое счастье, — воскликнул он с таким волнением, какое редко наблюдалось у него, — лично же для меня ничего не может быть на свете более тяжелого, чем расстаться с тобой! Я не понимаю жизни без тебя…

Глаза Елены были опущены.

— Не ищи же и для меня другого счастья, как то, каким я пользуюсь теперь, и какое я хотела бы сохранить возможно дольше…

— Хорошо, дорогая Елена, — тихо сказал князь, — а будущее?..

— Будущее? — повторила девушка. — Я знаю, о чем ты думаешь. Ты можешь или, вернее, ты должен жениться, но, ведь, твоя жена позволит же мне, чтобы я служила ей так же верно, как и твоей матери? А большего я ничего и не требую, лишь бы не разлучаться с вами. С детства я привыкла к вашему дому и буду довольствоваться самым скромным уголком в нем, а другого дома иметь не хочу.

Князь Михаил с чувством схватил ускользающую руку Елены и покрыл ее поцелуями.

— Ах, этот свет, эти его требования и обязательства относительно имени и рода! Все это делает человека рабом!.. Как это грустно и противно! Почему от этого нельзя освободиться, даже если у человека нет никакого личного честолюбия, и он не требует для себя от судьбы ничего лишнего?

— Не забывайте, — начала Елена, — что женщина может отказаться от всякого честолюбия и от самостоятельности, но мужчина не должен этого делать, так как он глава семьи…

— Оставимте это, — нетерпеливо перебил князь Михаил, — зачем предвидением будущего отравлять себе настоящий момент? Будь, что будет. Я готов свое счастье принести в жертву… вот почему я и ловлю Келпша, где только могу, а, в сущности, я бы гораздо охотнее разогнал всех тех, кто угрожает отнять тебя у нас.

Хотя князь Михаил сам так поддерживал Келпша — для испытания ли Елены или чистосердечно — однако, когда Келпш становился более любезным и настойчивым, Михаил так хмурился, что его можно было заподозрить в ревности.

Он ни в чем не мог упрекнуть Сигизмунда, но старался найти в нем какие-нибудь смешные черты. Он находил, что у того не было вкуса в одежде, что он слишком большой болтун, что слишком зависит от Пацев.

Все это он преподносил Елене, которая, улыбаясь отвечала:

— Да ведь ты же сам мне рекомендовал его.

— Потому, что у него действительно есть и хорошие стороны, но именно потому, что я его наметил для тебя, я желал бы присвоить ему все совершенства.

Редкий день он не вспоминал о Келпше, но она закрывала ему рот:

— Да оставь ты меня, пожалуйста, в покое с ним, — говорила она.

Княгиня Гризельда, которую искренно очень интересовала судьба воспитанницы, заметив ухаживания Келпша, серьезно заинтересовалась им. Она постаралась собрать сведения об его семье, связях, средствах и нашла, что Елене не следовало бы его отвергать.

— Елена, — откровенничала она с сыном, — несомненно достойна большего, одна фамилия Зебжидовских много значит, а ее достоинства еще в тысячу раз больше, но — кто оценит эту маргаритку, скрытую в траве и не желающую высунуть оттуда свою головку? Эта девушка-сокровище, но, увы, люди не умеют ценить таких сокровищ!

На эту откровенность князь Михаил отвечал сообщением, что он-де слышал от самой кузины, что она не желает ни выходить замуж, ни расставаться с их домом.

— Это еще не резон, чтобы мы-то сами с своей стороны перестали заботиться о том, что может обеспечить ее будущность, — говорила княгиня Гризельда. — Я ведь не долговечна… А что же будет потом? При тебе оставаться она не может, разве если бы ты женился… но навязывать ее твоей жене немыслимо, если она сама ее не оценит. Необходимо найти для нее мужа. К монастырю, при всей ее любви к спокойствию и набожности, у нее все-таки нет призвания… Я уже издавна работаю и мало-помалу коплю для нее приданое…

Подобные разговоры велись часто, а тем временем Келпш, не смущаясь выказываемым ему равнодушием, все сильнее разгорался страстью.

Дошло до того, что он не выдержал и стал расхваливать ее перед своей опекуншей госпожой Пац, которая почти не была знакома с Зебжидовской. Это до такой степени возбудило любопытство канцлерши, что она, ранее навещавшая княгиню Гризельду более чем редко, теперь два раза нарочно съездила к ней, чтобы ближе присмотреться к Елене. Она сумела втянуть ее в разговор, изучить и опытным глазом женщины, выросшей при многолюдном придворном штате, оцехила ее по заслугам:

— У нее есть все, что могло бы создать из нее замечательную даму света, но она бедна, без средств, а потому трудно ей добиться надлежащего положения в обществе… Не удивляюсь Зыгмусю, что она вскружила ему голову… хотя… и он не для нее, и она не для него! Келпшу нужно богатство, ей тоже… Оставаясь бедными, они были бы вынуждены закопаться в деревню… Не всякий найдет Владислава, как Козановские. Мы многое готовы сделать для Зыг-муся, но богатства дать ему все-таки не можем. Кому нынче хватает своего?

Жена канцлера старалась выбить из головы своего протеже мысль об Елене. Бедный юноша отмалчивался, так как это было свыше его сил. Он прибегал ко всевозможным уловкам, чтобы лишний раз попасть в дом Вишневецких и, хотя бы мельком, взглянуть на Елену. Пац заметил, что Сигизмунд ради этого даже стал набожным, так как он проследил, в каком костеле бывала княгиня Гризельда с воспитанницей, и ловил их при выходе у кропильницы, а потом провожал их до Медового переулка.

Видя его, Елена всякий раз краснела и часто отделывалась от него упорным молчанием, но это его не смущало. Княгиня Гризельда, наоборот, рассчитывая на протекцию Пацев, на поддержку жены канцлера и не видя для Елены ничего лучшего, старалась привлечь Келшпа, ободрить его, и потому приглашала его, давала ему маленькие поручения.

Келпш, будучи ей несказанно благодарен, жадно пользовался любезностью княгини Гризельды. Улучая минутку, он навещал их, садился и подолгу просиживал то у пяльцев Елены, то у столика старушки, приносил им новости и памфлеты, словом, не двусмысленно показывал, что добивается взаимности Елены.

Но чем настойчивее становился он, тем холоднее старалась быть Зебжидовская. Она даже осторожно намекала княгине, что, может быть, не следовало бы так часто принимать Келпша.

— А чем это тебе мешает? — улыбаясь, отвечала старушка. — Я приглашаю его для себя, а не для тебя, он бывает только при мне… Он не так ухаживает за тобою, чтобы это могло тебя компрометировать… Я его очень люблю и удивляюсь, что ты не умеешь его оценить…

— Ах, мамочка, — говорила Елена, опускаясь на колени перед старушкой, — я готова отдавать ему полную справедливость, может быть, он и самый красивый из молодых людей, после князя Михаила, конечно, но у него все-таки есть тот недостаток, что он хочет ухаживать, а я этого очень не люблю.