Вильгельм-2. Проклятие Саана - Александра Лисина

же вывернуло какой-то мерзкой жижей. После этого сил у парня хватило лишь на то, чтобы добраться до дивана и с мучительным стоном рухнуть рядом, так и не сумев взобраться на подушки.

Пришлось его поднимать, затаскивать, осматривать… но даже тогда я не смог понять, что с ним происходит. Внешне это походило на отравление. Такое же, какое было после того, как он проглотил зачарованный мною амулет. Но сейчас амулет был на месте, я проверил, да и не дурак Нардис два раза наступать на одни и те же грабли. Ничего, кроме крови, он за последние сутки не ел и не пил. В лесу, смею надеяться, по глупости никакую травинку в рот не засунул. Так в чем же дело? И почему мой помощник выглядит так, словно вот-вот помрет во второй раз подряд?

— Прости, — виновато улыбнулся Нардис, встретив мой изучающий взгляд. — Кажется, сегодня я больше не ходок.

— Что с тобой?

— Не знаю… башка болит и мутит без меры… о-ох… если тебе не сложно, принеси сюда ведро, не то я весь ковер заблюю!

Я молча сходил, принес, и Нардиса тут же вывернуло снова.

Я после этого так же молча снял с его пояса флягу и, отвинтив крышку, попробовал содержимое на язык.

Кровь как кровь. Сам ее на днях добывал. Может, стабилизирующее заклятие ослабло? Может, за сутки в ней какая-то гадость завелась? Или проклятие в том лесу все-таки сумело до нее дотянуться?

— О-ох! — снова простонал Нардис, в третий раз склоняясь над злополучным ведром.

Когда он откинулся обратно на подушки, я присел рядом и потрогал его лоб.

Горячий… Саан меня задери, неужели у моего помощника остались человеческие слабости?!

— Что ты чувствуешь? — спросил я, встретив мутный расфокусированный взгляд.

— Голова… раскалывается… и х-холодно…

Нардис вдруг содрогнулся, как от озноба.

— Очень… х-холодно…

Я стер выступившую на его лбу испарину и, сходив на кухню, принес еще немного крови. Свежей и чистой. Но Нардис, едва вдохнул ее запах, прямо-таки позеленел и после этого минуты три не мог оторваться от ведра, исторгая из себя целые водопады все той же жижи, которую я так и не смог опознать.

— Воды ему дай, — вдруг посоветовал Мор. — Обычной, чистой. Говорят, смертным помогает.

— Не надо, — простонал Нардис, когда я поднялся и вышел. — Может, я и так… обойдусь?

— Пей, — велел я, сходив на кухню, и поднес к его губам полную до краев кружку. — Чем бы ты ни отравился, надо это вычистить. Когда тебе стало плохо?

— Как только те валуны увидел, так и прихватило.

— А почему не сказал?

— Решил, что это случайность. А оно только сильнее стало, — дернул щекой Нардис, с трудом выпив содержимое кружки. — Я думал — вернусь обратно, и оно отпустит. Но не отпустило. Нет… у-у-у… отойди, не то сейчас сблюю прямо на тебя…

Я вместо ответа подвинул ногой ведро и помог ему наклониться. А когда рвота прекратилась и к содержимому ведра добавилась простая чистая вода, разом передумал поить и кормить Нардиса чем-то еще.

Похоже, дело не в крови. И не во фляге. Скорее всего, мой помощник оказался чересчур чувствительным не только в плане обычных органов чувств, но и тех вещей, которые простые люди не замечают.

Я уже не раз обращал внимание, что некоторым из них дано предчувствовать беду. Какое-то особое ощущение, невнятная тревога или беспокойство, которое гонит с места зверей, срывает с насестов птиц перед грядущей бурей и точно так же заставляет людей метаться без явных причин. При этом мы уже выяснили, что ритуал резко усилил все физические возможности Нардиса, включая силу, скорость, а также обоняние, зрение и слух. Так, может, у него и иные способности возросли, поэтому-то он и скверну теперь способен ощущать на расстоянии?

Это было бы нехорошо.

Как я уже успел убедиться, сильные ощущения — не всегда благо. К примеру, Нардис теперь отлично видит в темноте, однако слепнет и страдает при свете солнца. После ритуала он начал ощущать множество запахов, но что с ним случится, если сунет свой нос в ведро тухлых яиц?

— Х-холодно, — простучал зубами парень, когда я окинул его еще одним внимательным взглядом. — Можно я что-нибудь накину?

Я так же молча поднялся, принес со второго этажа одеяло и, стряхнув с него пыль, укутал парня до подбородка. В детстве, насколько я помнил, мама часто так делала, если мне было плохо. А еще она держала меня за руку и иногда пела, чтобы я скорее заснул.

Держать я, естественно, никого и ни за что не собирался, да и петь меня никто не учил, однако Нардис действительно успокоился, и вскоре его зубы перестали отстукивать барабанную дробь. Тошнота тоже вроде бы улеглась. Рвота больше не повторялась. Еще через какое-то время его глаза стали сонными, движения — совсем вялыми, а речь — невнятной. А спустя полчаса он и вовсе вырубился, тогда как непонятный жар спал и больше не возвращался.

Само собой, о том, чтобы куда-то уйти, речи больше не заходило. Знаки не люди, от меня не убегут, грифоны тоже никуда не денутся, а вот нормальный помощник у меня имелся один-единственный. И мне не хотелось надолго покидать дом, не будучи уверенным, что в мое отсутствие он не помрет.

Пришлось сходить в горы и привести с собой Кость, оставив ее у постели больного вместо няньки. Ну а сам я, пока не рассвело, отправился пополнить запасы крови, которые постепенно подходили к концу.

Увы. Охота на этот раз не удалась — то ли из-за дождя, то ли из-за сильного ветра народу на улицах было мало, поэтому из двенадцати добровольцев мне на глаза попалось только три. Что за безобразие? В темные закоулки, понимаешь, никто в такую погоду не хочет соваться! Да и моя беззащитная персона почему-то не прельстила ни одного столичного бандита.

Одежду я по возвращении сменил, ногти почистил, мертвечиной от меня тоже пахнуть не должно. Так в чем же дело? Может, я мало побрякушек на себя нацепил? Или фляга в темноте слабо блестит?

Достав и тщательно отполировав свою главную приманку, я снова прицепил ее на видное место, пригладил волосы, оправил воротничок и из квартала Бедняков отправился прямиком в столичные трущобы в надежде, что хоть там найду подходящих кандидатов.

— Ой, какой хорошенький ма-альчик, — проворковала первая же встреченная мной на улице беззубая старуха.

— Ой, какая невкусная ба-абушка, — в тон ей отозвался я.

— А ну стой, поганец! — возмутилась бабка, попытавшись цапнуть меня за шкирку, но увидела мою добрейшую улыбку