Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов

— Мать фиаса, с ней какая-то баба с грудным ребенком и подросток.

— Давай их сюда!

Вскоре сатиры привели напуганных пленников.

Увидев знакомого трагеда, Метримота вскинула вверх сжатые кулачки:

— Подонок! Мы с вами кровью поделились, а вы...

Жрица не успела договорить, потому что Гариб толкнул ее в спину. Метримота упала на плиты, но нашла в себе силы встать на колени. Она ненавидящим взглядом смотрела на силена снизу вверх.

— В храме две медные чаши, — пролаял Батт. — Которую из них везли Крезу?

Метримота молчала. Через мгновение она все поняла. И зачем кипрским дадукам понадобилась жертвенная кровь, и что делают сатиры ночью на теменосе.

— Так вот что ты задумал! — гневно прошипела жрица. — Подменить кратер! Он был подарен храму, а значит, это святыня. Я скорее сдохну, чем скажу... И не думай, что я тебя не узнала. Ты поплатишься за совершенное святотатство.

Батт кусал губы, он не мог признать поражение, но причинить Матери фиаса вред тоже не мог.

Гариб схватил Иолу за плечо:

— Ты кто?

— Послушница.

— Что делала в Герайоне ночью?

— Проходила очищение перед инициацией.

— А это кто? — финикиянин показал на Формиона.

Помедлив, Иола прошептала:

— Сын.

— Тоже неофит?

— Нет... Он смотрел за дочкой, пока я молилась.

Гариб вырвал из рук матери младенца.

Иола закричала, забилась в руках державших ее сатиров. Формион дернулся к сестре, но тут же получил удар поддых. Он захрипел, когда его горло сжали сильные пальцы.

Держа плачущую девочку перед собой, финикиянин злобно процедил:

— Или ты мне покажешь кратер Креза, или я сейчас разобью ей голову.

Гариб взял младенца за ручку и поднял перед собой. Девочка беспомощно висела над покрытым кровью и копотью алтарем.

Финикиянин прорычал:

— Думаешь, не смогу? Ваш Дионис будет только рад жертве... А я воздам хвалу Баал-Хаддаду.

Теперь голосили уже обе женщины. В дверь эргастула заколотили. Сатиры всем весом навалились на балку, чтобы гиеродулы не смогли вырваться наружу.

Батт нахмурился: если храмовые рабы вступятся за хозяйку, начнется драка. Тут уж нищие ждать не будут и побегут за подмогой. Не хватало еще превратить обычный грабеж в поножовщину с непредсказуемым итогом. Придется прибегнуть к проверенному средству.

Он кивнул сатиру с факелом в руке:

— Поджигай!

Киприот понимающе осклабился.

Вскоре сарай заполыхал. Со стороны города пожар казался просто ритуальным костром Диониса. Нищие принялись бить поклоны, решив, что на теменосе продолжается обряд жертвоприношения.

На лице Батта играли отсветы пламени. Он впился взглядом в Иолу. Вот она перед ним — жена его личного врага, который убил Гнесиоха. Вот они — его сын и дочь. Чего проще: вынуть нож и перерезать горло каждому из них по очереди, чтобы душа убитого друга возрадовалась отмщению.

Но с ним происходило что-то странное. Где-то внутри, под сердцем, пушистым теплым котенком шевельнулось сострадание. Он вдруг вспомнил мать, вот так же прижимавшую к груди младшую сестренку.

«Что это со мной? — растерянно подумал он. — На Хиосе... Теперь опять...»

И снова вспышка: кухня, пылающий очаг, стол, кувшин парного молока, миска с домашним печеньем... И снова родное, трогательно-милое лицо матери, радостная беззубая улыбка младенца...

Он приказал Гарибу:

— Дай девчонку сюда.

Вернув ребенка Иоле, раздраженно бросил финикиянину:

— Ни одна из них не скажет... Обе будут хранить верность Гере.

Тогда Гариб заорал на Формиона:

— Ты скажешь! И не смей врать! А если соврешь, то признаешь себя слугой Геры, а значит, останешься в храме, чтобы служить ей дальше... Евнухом!

Галикарнасец опустил голову. Иола смотрела на сына со страхом в стазах. На лице Метримоты застыло выражение непреклонной решимости. Ее худшие опасения оправдались: когда отрубленный хвост последнего забитого козла скрючился в огне жертвенника концом вниз, она сразу заподозрила неладное.

От полыхающего сарая веяло жаром. Крики внутри давно стихли.

5

Формион молчал.

Тогда Батт принял решение:

— Которая из них на триста амфор?

Гариб подумал прежде, чем ответить:

— Пузатая.

— Вот ее и берем!

Наксосец ткнул пальцем в Формиона:

— Твое молчание выйдет тебе боком... Поплывешь с нами. Если я ошибся, ты будешь болтаться на рее, а если вернешься живым, жрицы тебя оскопят... Доигрался!

Киприоты снова метнулись к храму. Пленники так и остались стоять возле догоравшего сарая. Метримота порывалась высвободиться, однако сатиры крепко держали ее за локти.

Медный кратер вынесли на канатах из крепкой тартессийской конопли. Накрыли покрывалом с созвездиями. Терракотовую чашу затащили в храм и поставили на его место.

На корабль Диониса кратер погрузили быстро — сказался опыт спуска подмены. Поликрита сидела на носу, никем не замеченная в темноте. Она наблюдала за сатирами с довольной улыбкой. Самосской харите нравилось, что киприоты с таким почтением относятся к жертвенной крови.