На гуме - Глеб Берг

мне подошел бы. Вариант отправиться в Макс я вообще не рассматривал, не желая наткнуться на Алису, с которой уже сутки не брал трубку, и вляпаться в какой-нибудь беспонтовый поход в кино или суши-бар. Присев на полку, я закурил сигарету и стал грустно пролистывать записную книжку в мобильном. Когда началась пара и коридоры опустели окончательно, я совсем приуныл – перспектива тусоваться одному целых полтора часа мне совершенно не улыбалась. Чтобы хоть как-то взбодриться, я было решил сделать себе колпак, как вдруг услышал гулкий топот борцовок, доносившийся со стороны мажорки – пятака этажом выше малого сачка со столовой и комком, торговавшим газировкой и картонной пиццей. Через пару секунд из-за угла возникла нелепая вытянутая фигура Малинина в светлых, не по сезону, джинсах и приталенной куртке с воротником из искусственного меха (что вроде было модно в том сезоне).

– Эу, Малинин! – окликнул я его, – Ау ола! Иди сюда, говорю!

– Здарова, Марк, – добродушно отозвался он, – как сам?

– Пойдет, – дежурно ответил я, – въебать хочешь?

– Блин, чувак, я бы с удовольствием, но мне на пару надо.

– Мозги не делай, а-ну пошли!

Мне просто нужна была компания и было, строго говоря, плевать, что у Василия другие планы. Раскатав пару дорожек на узкой парте в поточной аудитории, я снюхал одну и протянул Малинину скрученный в трубочку касарь, приглашая оприходовать другую:

– На.

– Эх, ладно, давай, – покорился он.

Дорога за дорогой, мы присели друг другу на ухо и, раскинувшись в изорванных откидных креслах продолбили почти весь день. Непрестанно сбивая сушняк минералкой и одну за другой переводя на пепел сигареты, мы обсудили все что было на душе и на уме – начиная от шмоток и общих знакомых, заканчивая планами на жизнь и семейными отношениями. Знакомые нарики, подходившие поздороваться и за компанию перекурить, удивленно наблюдали эту картину, но не задавали лишних вопросов – только недоуменно отводили глаза. В девять вечера опустевший корпус и все аудитории закрывались на ночь, но расходиться по домам совсем не хотелось, и мы решили переместиться в Макс. Разговор тем временем успел стать душевным.

– Слушай, Марк, я думал ты такой бесчувственный надменный урод, а ты оказывается хороший человек! – расчувствовался Малинин и, положив руку мне на плечо, едва не прослезился.

– А я всегда считал, что ты (по-братски без обид) – лох и терпила, а ты оказывается нормальный пацан! – ответил я встречной любезностью.

Такая взаимная откровенность растрогала меня до глубины души. Казалось вот оно – простое человеческое счастье: я и мой новый друг, попивая сладкий горячий чай в полупустом студенческом кафе, рассуждаем о жизни, об отношениях, о родителях; за окном буйствует вьюга, а нам тепло и уютно сидеть на этом красном дерматиновом диване. К тому же в носке у меня заныкано фена еще на пару колпаков, а значит горючего для душевного разговора оставалось еще примерно на час.

– Здорово, что ты меня сегодня с пары вытащил, – скрипя зубами и тяжело дыша, улыбнулся Малинин.

– Да, хорошо, что увидел тебя, – ответил я, дергая жилами на лице и обливаясь потом.

Час спустя мы распрощались под блеклым светом фонаря нависшего над автобусной остановкой против цирка. Было уже около полуночи. Редкие машины проносились по Вернадке, поднимая в сухой морозный воздух скрипевший под шинами снег. Мы условились встретиться на другой день – в том же месте, в тот же час.

– Завтра с меня фен, – пообещал Малинин.

– Заметано, – ответил я, садясь в такси.

8

Наутро я проснулся от звона не унимавшегося будильника, раздраженный словно свежевыбритый подбородок опущенный в стекловату. Все было плохо: горло болело так, будто мне дали кулаком в кадык, дерьма не было, денег тоже. К тому же за окном мороз стоял такой, что даже лежа в постели, я мог представить, как у прохожих при вдохе замерзают сопли. Я с головой залез под одеяло и начал было подумывать о том, чтобы забить на универ и остаться дома, но вылежал не долго – ссать хотелось так, что через пять минут мне все же пришлось подняться. Я залез в ванну, помочился, принял душ, оделся, выпил чаю с лимоном и таки отправился в МГУ.

У здания метро Университет я вышел из маршрутки, перешел дорогу по зебре и в торопливом потоке студентов и преподавателей зашагал по аллее мимо опавших скрюченных яблонь. Оказавшись на гуме, целенаправленно поднялся на банк, где застал Мишу и его кореша Ми, неторопливо раскидывавших партию в дурака и ожидавших кусок хэша, который должны были принести с минуты на минуту. Это было весьма кстати – первая хорошая новость за день. Усевшись с ними, я присоединился к игре. На отходах меня потряхивало, тряслись не то что руки – дрожала даже голова, как у тех собачек, что таксисты ставят на торпеду, а нижняя челюсть была уже почти на носу. Парни тоже выглядели несвежими.

Мы доигрывали уже третью или четвертую партию, когда на горизонте возник силуэт. По мере того как он выходил из тени, я все отчетливее узнавал в нем нелепого гуфи Малинина.

– Здарова, чувак! – завидев меня, еще на расстоянии шагов двадцати приветственно поднял он руку.

– Фен принес? – не здороваясь, строго спросил я.

– Блин, нет, не получилось, но завтра…

– Пошел на хуй отсюда! – перебил я его, вскакивая с полки.

– Чувааак!

– Нахуй, я сказал!

Не прекращая движения, Малинин резко развернулся на сто восемьдесят градусов и, несколько секунд спустя, исчез за углом.

Парней это развеселило.

– А я еще вчера удивился, че это вы с ним третесь, – посмеивался Ми.

– Он мой хуй, – отрезал я, желая раз и навсегда закрыть эту тему.

Через четверть часа на банк подтянулись Муслим и Барышник, а еще через полчаса Мише таки принесли кусок гашиша.

Когда поточные аудитории пустовали, мы курили гаш прямо в них. У каждой было по два входа – внизу – с первого этажа, и наверху – со второго, что оставляло пути отхода в случае палева. Но палева не было – благодаря внушительным размерам помещения дым моментально рассеивался, не оставляя запаха. В дневные часы, когда поточки были заняты, а в коридорах лазили посторонние, курить приходилось в туалете у банка – не самом, кстати, вонючем, не смотря на второй этаж. Как правило в университетских туалетах воняло тем сильнее, чем ниже они находились, но этим сортиром кроме нас, по сути, никто и не пользовался. Стены,