Шелковая императрица - Фреш Жозе

Резкий удар ногой — и стена будто взорвалась, осыпаясь кусками на скальную террасу. А на месте сплошной поверхности открылась лазейка внутрь.

— Вот это да! — Умара только руками всплеснула от восторга.

Расширив отверстие так, чтобы влезть в него (по силам и ребенку, ведь саманный слой в этом месте оказался совсем тонким), Пыльная Мгла проскользнул внутрь, а за ним тут же последовала сгоравшая от любопытства Умара.

— Невероятно! Это же настоящая библиотека! — воскликнул пораженный мальчик.

— Ты прав… Чудеса! — пробормотала Умара, останавливаясь рядом с приятелем.

Они не верили своим глазам, настолько причудлива была представшая перед ними картина.

В темном помещении, освещенном лишь лучами солнца, проникавшими в только что пробитую дыру, оказались целые горы свитков. Там хранились рукописи самого разного рода, большие и маленькие, длинные и короткие, плотно намотанные на палочки-основания и сложенные, как дрова в поленнице. Некоторые из свитков скреплялись шелковыми лентами, сохранность других оберегали бамбуковые футляры.

Пыльная Мгла с трудом вытащил небольшую стопку и вынес на террасу, чтобы получше рассмотреть добычу. В его руках оказалось четыре свитка. В солнечном свете три из них были белыми, как слоновая кость, а четвертый от времени пожелтел на краях.

— Это наверняка какие-то важные рукописи! — восхитилась Умара, знакомая с подобными рулонами текстов на сирийском, — отец изучал и комментировал такие, а три монаха-переписчика усердно переводили на китайский, чтобы донести местному населению учение Нестория.

Умара выбрала особенно роскошный футляр, перевязанный дорогой лентой, и аккуратно начала разворачивать полосу бумаги, в самом начале которой открылось изображение прекрасной богини. Фигура ее складывалась из изящных белых завитков на карминно-красном фоне, а вокруг художник изобразил три черных облака в золотом сиянии.

— Похоже, это священный буддийский текст. Как-то раз папа показывал мне похожие, — объяснила девушка.

— Кто его написал?

— Понятия не имею! Ясно, что он принадлежит тайной библиотеке пещерного монастыря. Того, что в пустыне, поодаль от оазиса. Его называют монастырем Сострадания, мой папа знаком с настоятелем. Однажды он объяснил мне, что большинство буддийских монастырей Шелкового пути прячет ценности, чтобы их не разграбили разбойники.

— Но здесь же нет ничего, кроме книг! Ни золота, ни серебра!

— А ты разве не слыхал, что для буддистов нет большей ценности, чем священные слова Будды? — спросила Умара, погружаясь в свои мысли.

— Да-а-а… Может быть. В доме резчика по нефриту была статуэтка Будды — для нее сделали разукрашенную нишу в стене комнаты и каждый день возжигали перед ней масляную лампадку.

Умара осторожно вернула прекрасный свиток в футляр.

— В жизни еще не видела такой красоты… но думаю, пришло время возвращаться. Моя воспитательница и папа, наверное, сходят с ума!

И в самом деле, солнце клонилось к закату. Прошло уже часа три, как они с Пыльной Мглой перебрались через стену епископского сада. Пора спешить назад, через весь Дуньхуан.

Пыльная Мгла вновь забрался внутрь тайного хранилища книг, чтобы вернуть драгоценные свитки на место. Затем, выбрав камень побольше из рассыпанных по террасе, он постарался кое-как заткнуть пробитую в фальшивой стене дыру, чтобы отверстие не было заметно издалека.

Вернувшись к саду, из которого веяло сладким ароматом персиков, вконец измотанные стремительным бегом дети стали прощаться.

— Благодаря тебе, я смогла наконец увидеть Дуньхуан и бесконечную пустыню, — серьезно произнесла Умара, взяв мальчика за руку.

— Тебе понравилась наша вылазка?

— Не более, чем твое общество, Пыльная Мгла! — с улыбкой ответила она.

Темные глаза на чумазой мальчишеской физиономии сверкнули от удовольствия.

— Пообещай, что никому не расскажешь про свитки буддистов, — добавила девушка. — Это вовсе не игрушки для легкомысленных детей вроде нас с тобой!

— Я сохраню нашу находку в тайне! — пылко воскликнул мальчик. — Клянусь, Умара! Чтоб мне сдохнуть!

Умара чуть коснулась горячими влажными губами губ приятеля. Такая милая и нежная! Впервые в жизни не успевший познать плотских радостей Пыльная Мгла ощутил, как по ногам побежали странные мурашки, а в паху возникло непривычное напряжение. Он помог девушке взобраться на стену и с сожалением проводил взглядом мелькнувший подол яркого платья.

Представ перед отцом, Умара испытывала сильное смущение. Заплаканная Голеа бросилась к ней и начала ощупывать, словно желая убедиться в целости подопечной.

— Где ты пропадала, Умара? — строго спросил Аддай Аггей.

— Бегала за мячом. Он упал за стену сада, и я пошла его искать. Я уже не ребенок. Сама могу решить, что мне делать! Прекратите обращаться со мной, как с маленькой, — на одном дыхании выпалила она.

Лицо Аддая Аггея было бледнее белоснежной шерсти его безрукавки, украшенной на груди несторианским крестом и сирийскими буквами «альфа» и «омега». В ответ на слова дочери он буквально взорвался, дав выход страху и гневу:

— Разве я не говорил, как опасно тебе выходить за границы наших владений без охраны?! — Ухватив дочь за плечи, он затряс ее, как персиковое дерево.

— Не видела я никаких опасностей! — упрямилась Умара, вырываясь из отцовских рук. Знакомство с Пыльной Мглой пробудило в ней жажду свободы. — Ты заточил меня здесь! — объявила она отцу.

— Умара, твой отец переживает за тебя, и не без веских причин! Твоя беспечность непростительна! Отныне никаких побегов! — распекала подопечную Голеа.

— Какие еще причины? — буркнула Умара, смахивая навернувшиеся на глаза слезы.

Стоило воспитательнице открыть рот для ответа, Аддай Аггей жестом прервал ее, призывая к сдержанности. Раскрывать перед дочерью истинную причину своих страхов ему вовсе не хотелось. Шагнув к Умаре, епископ ласково приобнял ее:

— Да защитит тебя Единый Бог, любимая моя девочка. Пусть Христос, совершенный человек, рожденный Марией, послужит тебе примером!

И Умара, прижавшись к отцу, снова почувствовала себя ребенком.

— Если бы ты знала, как я дорожу тобой, милая моя! Не делай так больше! Я просто умру от беспокойства! — шептал Аддай Аггей, незаметно для дочери с облегчением отирая вспотевший лоб.

Умара не отвечала. Ее прекрасные глаза были закрыты, нос плотно уткнулся в серебряно-золотое шитье на безрукавке отца. Сейчас она вспоминала уходившие в бесконечность песчаные дюны пустыни, которыми любовалась вместе с Пыльной Мглой с балкона, где в тайне хранились бесценные рукописи.

Неужели ей не суждено узнать, что там дальше, за пустыней? Другие оазисы и другие миры, другие сады — само собой, величественнее и прекраснее того сада, в котором она выросла и где любой ценой хотел удержать ее отец!

Она думала и о множестве книг, спрятанных в темноте пещеры. Что это был за свиток с буддийским текстом и красивыми картинками? Какие истории он готов поведать? Какие дальние страны описывает? Нет сомнений, в нем изложены чудесные легенды о мирах, еще более волшебных, чем те, что начинаются за границей пустыни! Достаточно было одного взгляда на изящество и точность каллиграфии, на великолепие рисунков — они говорили сами за себя!

И все это пряталось там, подобно скрытому от глаз манящему к себе саду!

Открытие свое Умара, конечно, сохранит в тайне. Никому в целом свете не расскажет она о том, что видела сегодня, — даже обожаемому мудрому отцу.

ГЛАВА 5

ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ, ЧАНЪАНЬ, КИТАЙ, 8 ЯНВАРЯ 656 ГОДА

Намеченная беседа императрицы У-хоу с Безупречной Пустотой приобрела для нее тем большую важность, что все сразу пошло не так, как надо.

С момента пробуждения у нее чудовищно, до тошноты, болела голова, что случалось не реже раза в неделю. Огненные тиски сжали череп, периодически заставляя стонать от боли. Это могло продолжаться несколько дней подряд, не позволяя императрице подняться с постели и вынуждая лежать неподвижной статуей в полной темноте. Иногда поднимался жар; тогда она впадала в полубредовое состояние и порой казалась себе похороненной заживо…