Максим Перепелица - Иван Стаднюк

Каждому известно, как тяжело заставлять бежать усталые ноги. Нипочем не раскачаешь их. Но у солдата не ноги, а голова всему хозяин. Не нравится моим ногам, а нажимаю я на них. Вначале не торопясь, чтобы не сорвать последних сил, стараюсь попасть в ногу Василию Ежикову, который впереди бежит. Даже земля звенит под са­погами отделения: гуп-гуп, гуп-гуп. Точно марш выбивают солдаты. Под него будто легче бежать.

Но чувствую, что мне не хватает воздуха, вот-вот от­стану от Ежикова. К тому же автомат с каждой минутой вроде прибавляет в весе, вещмешок, скатка, подсумок точно сыростью пропитались, отяжелели, прямо невмоготу. А черенок лопатки, как овечий хвост, непрерывно молотит, и притом по ноге.

Так изнемог я, что, кажется, темнота ночи сгущается. И как только Левада путь различает? А отделение все – топ-топ, топ-топ. Но звон земли уже менее слышен. На­верное, заглушают его удары сердца, шум в голове да ча­стое дыхание бегущих рядом товарищей. Чувствую, что дышать больше нечем. Может, потому, что прямо перед моими глазами прыгает вещмешок на спине Ежикова?

Принимаю немного в сторону. Заметил, что в темноте тускло сверкнула поверхность реки. А дышать нисколько не легче. И скатка шинели еще больше трет шею у левого уха, лямки вещмешка глубже впиваются в плечи. Вспо­минаю, что в такие минуты нужно пересилить себя, вытер­петь, пока не откроется «второе дыхание».

Сухопарому Ежпкову легче бежать Он чуть задер­жался, а когда я поровнялся с ним, спросил:

– Ну, как твой фактор? Дышит? – и опять побежал.

А я терплю. И глаза пошире раскрываю, петому что желтые пятна перед ними в темноте плывут, мешают гля­деть.

Вдруг под ногами забарабанил настил моста. Значит, река под нами. За мостом свернули вправо и побежали вдоль реки – почти в обратном направлении. Земля коч­коватая, мягкая. Каждую минуту спотыкаюсь и теряю ритм шага. И ноги точно чужие. Кажется, не они несут тело, а какая то незримая сила.

Вижу, Иван Земцов взял немного в сторону и бежит рядом с цепочкой отделения. Ручной пулемет сидит на ремне нетвердо, и он то и дело поправляет его. Тяжело Ивану!

Вдруг меня обогнал Таскиров. Это он спешит на по­мощь Земцову. Замечаю, как Иван отшатнулся, когда Али взялся за его пулемет. Но Таскиров настойчивый. На бегу передал Земцову свой автомат, а его оружие закинул за свое плечо.

И стало мне совестно за свою слабость. Ведь держатся Василий Ежиков, Али Таскиров, Илько Самусь, Иван Зем­цов. И ты, Максим, не смей думать: вот добегу до тех ку­стов или до той балочки и упаду, как думал когда-то на первых занятиях. Тогда молодых солдат только начинали «втягивать» в походы.

Так бежали мы до тех пор, пока не услышали свистя­щий шепот младшего сержанта.

– Шагом!..

Перешли на шаг. И уже я боюсь, что на той стороне речки слышны хрипящие звуки нашего дыхания.

Стараемся шагать часто, чтобы постепенно снизить ритм работы сердца. Темнота раздвигается, глаза видят зорче. Наконец, отделение остановилось. Левада посмот­рел на часы и с тревогой сказал:

– Осталось тридцать восемь минут. Успеем?

И тут же сам ответил:

– Успеем! – и слово его прозвучало как приказ.

Нужно было переплыть через реку и на той стороне оседлать дорогу. А под руками ни лодки, ни плота. Вплавь же в полном снаряжении не пойдешь. Да и комсомольский билет, солдатскую книжку нужно уберечь от воды.

Долго раздумывать нельзя. Бросились мы к тростнико­вым зарослям. Быстро соорудили четыре снопа. Связали их один к одному и на воду спустили. Сверху уложили узлы со снаряжением и обмундированием, ручной пулемет. Автоматы же за спиной закрепили. Плот толкать Левада поручил Ивану Земцову, Илье Самусю и Петру Володину. Остальным приказал плыть самостоятельно.

Окунулся я в воду. Бр-р-р! Мало сказать – холодно. Тело каменеет! А Вася Ежиков тут как тут:

– А ну, Максим, покажи свой фактор!

И сразу пустился вплавь. Я за ним. Усталость пропала, точно вода ее слизнула.

Что есть силы плыву. Но откуда им взяться – силам-то, после такого броска? Еще до середины реки не добрался, как почувствовал, что руки точно на расслабленных шар­нирах. И ноги еле слушаются. Автомат ко дну тянет. Но плыву. И замечаю, между прочим, что Василий Ежиков все время рядом. Опасается: сдюжит ли Перепелица.

«Эх, Максим, Максим, – думаю себе, – хватит у тебя пороху или мало еще ты солдатской каши съел?» Осмат­риваюсь. Али Таскиров уже до противоположного берега добирается. Это ему обида за неосторожность с каскою сил придает. Горячий хлопец! Но и Перепелица не из теста.

Кое-как добрался я до противоположного берега.

А все остальное, что произошло в ту ночь, – обычнее. Скажу только, что утром, после того как закончился «бой», на перекрестке дорог появилась машина командира диви­зии. Мы в то время как раз завтракали и готовились к отдыху.

Подозвал генерал к себе старшего лейтенанта Куприя­нова и сказал так, чтобы слышала вся рота:

– Настоящие солдаты у вас, любая задача им по плечу. Орлы! На то же, что вчера «противник» незаметно покинул свой рубеж, не обижайтесь. Он имел такой при­каз. А приказ должен быть выполнен – это закон у совет­ских воинов.

Генерал довольно засмеялся, потом весело крикнул:

– А ну-ка мне порцию каши из солдатской кухни!

А Вася Ежиков шепчет мне на ухо:

– Знаешь, почему генералу нашей солдатской каши захотелось? Э, Максим, не знаешь, а еще Перепелица! Ведь харч в нашей солдатской жизни тоже немаловажный фактор! Вот и пойдет он сейчас к генералу на проверку.

Все-таки донял меня Ежиков этим фактором.

ДУША СОЛДАТА

Зря некоторые считают, что Максим Перепелица спо­собен подтрунивать абсолютно надо всем. Конечно, нравится мне добрая шутка. Ведь она для человека словно ветерок для костра. Но бывает время, когда и Максиму не до шуток. Вчера, например, даже слеза про­шибла.

И при каких, вы думаете, обстоятельствах у Перепе­лицы нервы не выдержали? Не поверите, если скажу, что набежала слеза в ротном походном строю, да еще под бой барабана.

До этого давно мне не приходилось плакать. Не потому, что у солдата душа каменная и нет сил выжать из нее слезу. Насчет слезы, конечно, правильно. Это уж послед­нее дело, когда солдат распускает нюни. Со мной, прямо скажу, приключился необычный случай, и брать его в рас­чет не нужно. Но все же душа у нас, солдат, точно струна у скрипки: отзывается на каждое прикосновение к ней. А жизнь щедро прикасается к душе солдатской. До всего нам дело есть. Одно волнует, переполняет сердце радостью и гордостью, другое – заставляет не дремать и закалять наши мускулы.

Раз уж разговор зашел, расскажу, что заставило мою душу зазвенеть до слез.

Возвращался я однажды из городского отпуска. Вижу, впереди меня идет незнакомая женщина в новом пальто, платком цветастым повязана, с чемоданом в руке. Путь к нашему военному городку держит. «Наверное, мать к ко­му-то приехала», – думаю. А к кому – не догадаюсь. Она услышала стук кованых сапог и оглянулась. Увидела меня, улыбнулась, остановилась.

– Давайте, – говорю ей, – чемодан подсоблю нести.

– А не торопишься? – спрашивает.

– Нет, время у меня есть.

Взял ее чемодан, несу. А навстречу строй солдат вдет – в кино.

Женщина остановилась, смотриг Ясное дело – мать.

– Что, – спрашиваю, – не узнала своего?

– Нет, – отвечает, – не узнала.

А потом говорит:

– Мне бы к вашему начальнику пройти. Я из Белорус­сии к сыну в гости приехала, к Ильку.

– Не к Самусю ли? – насторожился я.

– Угадал Самуси – наша фамилия.

«Как же это ты, Максим Перепелица, сразу не сообра­зил? – думаю себе. – Ведь Илья Самусь с лица как две капли воды на свою мать похож». Брови у нее такие же черные, тонкие. А глаза, даже удивительно, – синие. У на­ших яблонивских женщин и девчат, если брови черные, то глаза обязательно карие.

Только мать Ильи Самуся не похожа на своего сына станом: крепкая, стройная. На лице румянец. Смотрю на нее и вроде свою мать вижу. Всегда она такой румяной бы­вает, когда у печи хлопочет.

А если б вы посмотрели на Илью Самуся! Да что на него смотреть! Не солдат, а сплошное недоразумение. Не­поворотлив, точно из жердей сколоченный. По физподготовке отстает, стреляет слабо. Понятно: если солдат на турнике больше одного-двух раз не подтянется, значит он и оружия не возьмет как следует. Этим и известен на всю роту Илья Самусь.

– Вижу, сынок, знаешь ты моего Илька.

– Как не знать, в одном отделении служим, – отве­чаю. А в голове мысль: «Рассказать бы ей, каков из Ильи солдат. Пусть посовестила бы парня».

Но разговаривать некогда. Уже к контрольно-пропуск­ной будке подошли. Представил я мать Самуся дежур­ному. Тот проверил ее документы, пропуск выписал и гово­рит мне: