Озеро - Банана Ёсимото

— Вот уж действительно по-мужски... Сухо и неинтересно... Если честно, скукотища! — Папа словно и впрямь расстроился.

— Ты безжалостен. Ну что за допрос с пристрастием? — рассмеялась я.

— Что ж, как определишься с художественной школой, где будешь учиться, пришли мне подробную смету расходов. И еще обещай мне хоть иногда приезжать и навещать своего отца.

— Спасибо, мне ничего не нужно. У меня ведь есть деньги, оставшиеся в наследство от мамы. К тому же, и не предложи ты мне свою помощь, я все равно приеду повидаться с тобой. Папа, ты тоже приезжай ко мне в Париж. Знаешь, если честно, я предпочла бы встречаться с тобой одним, а все твое окружение, по правде сказать, видеть не хочется.

— Мне и самому не нравится, когда у тебя при встрече с моей старшей сестрой и другими родственниками портится настроение, — сказал папа. — Если я вышлю тебе денег, прошу, не отказывайся от них. И, если что-то случится, обязательно сообщи. Заболеешь или забеременеешь, или расстанешься с парнем и придется жить одной, или же бросишь учебу... В общем, что бы ни случилось, обязательно... Ну и еще, по возможности, когда-нибудь, когда тебе будет удобно, познакомь меня с твоим парнем.

— Хорошо.

Поглощая длинную пасту, я думала о том, как благодарна отцу.

Наступала очередная пауза в наших с папой отношениях.

Вопреки своему нежеланию взрослеть люди вот так оказываются перед выбором и, делая его, словно становятся взрослыми. Я поняла, как важно сделать выбор.

Стоя рядом с папой, я почувствовала, что в какой-то момент запах мужчины сменился запахом пожилого человека.

Вот что значит жить на расстоянии.

Кто знает, возможно, уже никогда в жизни нам не доведется жить в одном доме. Стоит только подумать об этом, как в тот же миг любые дни, проведенные вместе, превращаются в незабываемые воспоминания. Прошлое и пережитое вновь встает перед глазами. В нем папа является неотъемлемой частью моей жизни.

Однако жизнь нельзя предугадать. Кто знает, что нас ждет? Может статься, что папина компания обанкротится, от него отвернутся вес жители этого городка, и тогда он поселится где-нибудь рядом со мной. Или же я неожиданно разбогатею и сниму для папы квартиру недалеко от своей. Хотя я понимала, что все это маловероятно, но эти фантазии немного утихомирили мою ревность.

Ту самую ревность, которую я испытывала но отношению к этому провинциальному городку, завладевшему моим папой после маминой смерти.

Внутри меня плакал ребенок. Когда мама умерла, папа должен был жить только мною и оставаться только моим родителем, разве нет? Почему он как ни в чем не бывало продолжает управлять той же компанией и по прежнему проводит время с теми же родственниками? Чем было для него то время, когда мы жили семьей? Неужели не более чем просто игрой?

Однако повзрослевшей мне хотелось свободы, и папино чрезмерное участие в моей жизни в действительности бы только мешало.

Потому мы оба тщательно замалчивали тот факт, что постепенно мы обоюдно пришли к одному выводу: лучше нам жить, соблюдая разумную дистанцию, словно мужчина и женщина, скрывающие от всех свою любовь.

Думаю, что такая любовь тоже существует.

Она в полной мере передается не столько потому, что двое переживают друг за друга, заключают друг друга в объятия и хотят жить вместе, а именно потому, что они постоянно сдерживают свои чувства. Настоящие чувства, которые заменяются ветчиной и деньгами.

Способность разглядеть и прочитать такую любовь — это и есть истинное богатство.

Судя по всему, переговоры прошли гладко и все складывалось успешно.

Мне удалось буквально впритык к выходу очередного номера дать интервью журналу. Благодаря этому у меня появился временной задел, и, пока я продолжала рисовать свою картину, на место моей работы стали приходить люди, прочитавшие этот журнал, дабы воочию знакомиться с тем, что я делаю. Похоже, жители города, увидев мое интервью, стали думать о том, что такая живопись вроде детского графити, пожалуй, тоже имеет свою ценность, раз уж о ней пишут даже в журналах.

Мое письмо, серьезное и вежливое, и рекомендательное письмо, написанное профессором, также дошли до президента компании по производству конняку. Президент сам лично приехал взглянуть на мою картину, остался очень доволен моей задумкой и оживлением вокруг объекта работы, после чего пришел к доводу, что уничтожать мою живопись нельзя и будет вполне достаточно, если я просто ненавязчиво добавлю маленький логотип. К счастью, президент оказался хорошо сложенным и довольно приятным во всех отношениях дядечкой. Он сообщил мне, что по окончании работы ко мне обратятся из районной газеты и кабельного телеканала с просьбой дать интервью, и попросил при случае добрым словом упомянуть их компанию.

"Конечно, конечно. Если моя картина спасена, все что угодно..." — подумала я и, разумеется, с улыбкой согласилась.

Саюри, которой пришлось буквально примерить на себя обязанности менеджера, вплотную занимаясь координацией и проведением этих переговоров и прочих технических моментов, сказала: "Если потеряю работу, стану твоим менеджером".

— Накадзима-кун, спасибо. Похоже, моя картина будет благополучно дорисована. Все прошло удачно, — с благодарностью сказала я ему за ужином в ближайшем ресторанчике табльдот.

— Ну надо же. Вот уж действительно, люди, для которых вывеска и настенная живопись — это одно и то же, пасуют перед теми, кто засветился в СМИ...

Накадзима вновь высказался совершенно откровенно.

Кажется, что эта прямота отчасти заимствована им у Тии-сан.

— Наверное, так в любой стране...

— И тем не менее, если ты будешь иметь дело людьми, которые в своей повседневной жизни видят великие произведения живописи, украшающие исторические здания или своды храмов, кто знает, возможно, это будет совсем другое дело. Я человек далекий от искусства и совершенно не разбираюсь в нем, но, когда я поеду в Париж, мне хотелось бы все посмотреть, — ответил Накадзима. — Мне кажется, что в такой стране даже взгляды на исследования отличаются от наших. Я уже нахожусь в волнительном предвкушении чего-то совершенно нового. Я чувствую, что там просто кладезь каких-то недостижимых вещей...

— Я тоже испытываю нечто подобное. Если поеду туда, то смогу вдоволь насладиться теми полотнами, ради которых я специально отстаивала очередь в картинную галерею Уэно и которые в итоге видела секунд пятнадцать. Да и количество не сравнить. Кроме того, я смогу тщательно изучить храмовую живопись. Больше всего меня интересуют фрески... Если представится шанс, хотела бы больше узнать о реставрации картин. Да, столько всего, что хочется попробовать! Все это мне предстоит изучить. Познакомившись с тобой, я впервые задумалась о том, что хочу больше узнать о предмете своего интереса.

Ресторан был наводнен студентами и холостяками, по телевизору показывали бейсбол. То там, то здесь раздавались голоса желающих сделать заказ, и официанты спешно бегали от столика к столику. Мы крайне редко ели вне дома, из-за чего все выглядело свежо и как-то по новому. Подобно кроту, вылезшему из своей норы, я была ослеплена происходящим вокруг.

Сегодня в знак признательности я решила совершить редкий поход в ресторан и угостить Накадзиму. Тот с явной неохотой согласился, признав, что иногда все-таки можно.

Мы просто ужинали в ресторане по соседству, и не более. Опять же все выглядело довольно обыденно, как и в те дни, когда я бывала здесь одна. Но слова Накадзимы все больше переносили меня в какое-то другое измерение, и обыденность рассеялась, уступив место совершенно иному пространству.

— Знаешь, больше всего я переживаю, что с ростом рейтинга твоей популярности в Японии тебя завалят новыми заказами и ты передумаешь ехать в Париж, — с грустью признался Накадзима, потупив взор.

— Конечно, если у меня будет работа, я постараюсь по возможности потрудиться где угодно в Японии. Опять же до последнего буду зарабатывать деньги, — ответила я. — Тем не менее в Париж я поеду. Я дорожу нашими отношениями, и сейчас, пока еще относительно молода, я хочу и готова принести в жертву то, и у меня есть, ради чего-то более великого. К тому же у меня появился настрой хоть немного заняться самосовершенствованием...

— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Накадзима.

Эта привычка скрывать свои чувства, вместо того чтобы сказать, что он, возможно, по настоящему рад, тоже была его отличительной чертой.

Я подумала о том, что наш диалог напоминает разговор двух супругов.

Игра в супругов, игра в папу и дочку, игра в общественницу... Я вечно во что-то играю.

Однако по-другому просто не получается, если этого требует мой стиль жизни. И это не значит, что я не вкладываю в это свою душу.

График работы стал несколько жестким, и один-два раза мне пришлось задержаться до поздней ночи, но в конце концов картина была закончена.