Ангел с рожками (СИ) - Хоуп Амели

Ребёнком я смотрела спектакль и довольствовалась авторским повествованием. Сейчас же я анализирую куда глубже. На похоронах отца рвущиеся крики и слёзы матери сказали куда больше, чем несколько лет её умелой игры. Отцу же трудно было скрыть свои надолго задерживающиеся на матери взгляды. Что между ними в своё время произошло оба от меня утаивали. Одно известно, они любили. Это точно.

Вступив на красиво выложенные камни, шествую к пожирающим мои ритмично двигающиеся бёдра глазам с серо-зелёными переливами. Поди Барсик заждался меня. В машине наскучило сидеть, потому вышел вдохнуть носиком свежие потоки воздуха, облокотившись об автомобильную дверь и сложив руки в замок.

– В доме много туалетов, если против ехать со мной, то можешь спрятаться в любом из них. Мне вот на третьем нравится сидеть. Серые тона, слабое освещение — интимно. Ой, прости, ты же от этого и бежишь. Тогда тебе на второй этаж. Классический тупзик. Отсидеть пару тройку минут самое то, – словесно провожает меня до своей машины.

– Не заткнёшься, поеду на такси, – дойдя, упираю указательным пальцем прямо ему в солнечное сплетения. А после предупреждения сажусь на пассажирское сидение.

– А ну поведай-ка мне, это законно, то, как быстро у ангела вырастают дьявольские рожки? – Разместившись, сводный не спешит приступать к примирительным действиям. Угроза в адрес братца вовсе не испугала его, напротив, он вновь напоминает, от кого веет фальшью. – Улыбайся, твоя маман в окошко выглядывает. Покажи мастер класс.

Я прощально трясу матери ручкой, а затем начинаю разъяснять сводному не понятные ему пункты договора.

– Твоя задача сохранить мой образ перед матерью. Молчи и не тупи — всё. Ничего сложного.

– А твоя задача покорно мне прислуживать, – метает яростью мне в лицо.

– Прыгать тебе в койку я не обещала, – отбрасываю её обратно. Связалась на свою задницу с чистым дьяволом с нимбом над головой, который будто тучка то заходит, то выходит.

– А я и не просил. Но раз мыслишь в этом направлении, значит скоро запрыгаешь.

– Ты пока помечтай, а я кое-кому позвоню, – импровизирую и набираю номер одной мамочки. Она часто звонит потрепаться о своём любимом чаде. Обычно я общаюсь с установленным лимитом времени, в краткости отвечая на родительские вопросы. Сейчас время отдать дань уважения этой небезразличной к своему ребёнку матери и поподробнее обрисовать картину с её дочерью на первом плане.

И женщина меня не подвела. Подкидывала темы для разговора, словно дрова в камин. И огонь не тушился до самой балетной школы. Максим только и поспевал всю дорогу нервно тарабанить пальцами по рулю в такт наших трелей.

– Спасибо, что подвёз. Хорошего тебе дня! – Навострила ножки десантировать из машины, но сводного не обхитрить.

– В семь заеду за тобой, – держа за локоть, доводит меня до сведения. Вот незадача. Сегодня он в мои планы не вписывается. Не горизонтально, не вертикально, а лишь поперёк в горле встанет своим приездом.

– Сегодня никак. У меня рабочая встреча. В другой раз, – освобождаю свою руку из плена и бегу к началу первого занятия.

День проходит в потоке философских рассуждений. Детям было важно услышать моё мироощущение, когда на мне пышная пачка и самая неудобная в мире обувь. Они ищут то самое, что заставит их работать до седьмого пота, что по-настоящему сможет смотивировать прыгнуть выше своей головы. А у кого спрашивать, если не у человека из их мира.

Сегодня я танцевала вместе с ними, делясь открытием, сделанным мною не так уж давно. Я наглядно показала, как танцем можно быть многословной. И как сильное желание быть услышанным кем-то мигом улетучивается с первым движением, переносом всей массы тела на свои хрупкие пальцы.

Научиться в столь юном возрасте говорить на другом языке, на языке намного богаче словесного, а значит, и менее понятным многим — не просто, но при этом полезно.

Никто не чувствует то, что чувствуете вы. И только вам дано прочувствовать то, что твориться внутри вас. Услышать себя — малое из того, что вы можете сделать для себя и многое для других. Ведь окружающим не придётся во всё вникать, вы сделали это за них. И не факт, что они сильно то к этому стремились, к понимаю ваших насущных проблем. Потому лучше в жизни руководствоваться правилом разумного эгоизма и делать всё для себя, а не для других, и будем всем счастье.

– Помните, мои родные, не важно понимает ли нас кто-то, важно, что мы понимаем сами себя. Танцуйте, раскрывайте себя через танец и получайте от этого истинное удовольствие, – завершаю с этими словами последний на сегодняшний день урок и спешу начисто отдраить мозги одному старому знакомому дяденьке. С ним будет недостаточно быть красноречивой. Нужно быть, хотя бы убедительной, решительной и напористой.

– Нет, я не могу так рисковать Рит, – после радостного приветствия и моей десятиминутной распинки с подготовленными доводами меня не удостаивают и шансом быть выслушанной до конца.

– Я осознанно иду на этот риск, – не сдаюсь и пробую достучаться до тренера. – Несколько раз взвешенное решение. Времени то у меня было предостаточно, – придаю саркастический окрас своей говорильни.

– Эти ребята тренируются и днём, и ночью. Тебя не было два года. Два года, Рит. Это не риск, это чёртово самоубийство, – более увесистые слова подбирает собеседник, чтобы как-то меня притормозить.

– Но..., – успеваю вставить бедолагу в речевую конструкцию говорящего со мной тренера.

– Ты пришла сюда как на сражение, на битву всей своей жизни. Для них это не соревнования, а жизнь, Рит.

– Которой меня лишили без моей воли, – срываюсь на крик боли. Я гасила её. Запивала, заедала всем подряд, но она здесь, и в эту секунду вырывается наружу.

– Рит... – тренер неприклонен. – Тело и разум должны работать сообща. Один компонент вылетает, и можно вылететь дальше, чем ты можешь себе представить. Ты просишь от меня неприемлемое. Дать своё согласие на твоё жертвоприношение. Ни за что. Даже и не проси. Уверено проведенный год и тогда посмотрим.

– Сильно ваша вера в меня за это время подкосилась, – разочарование во всём: в голосе, в глазах, в сердце. Прийти домой и знать, что тебя никто и не ждал с хлебом и солью — облом года. Кроме хорошего подсрачника мне ничего поди и не светит.

– Я верю в тебя, Рит. Всегда верил, и поверь не меньше твоего отца. Ты уникальна. Это знает каждый, кто с тобой сталкивался в живую. Люция — это звезда вне пространства и времени. Но...

– Два года — где-то я это уже слышала, – театрально изображаю думку думную. – А, точно! – Ловлю Эврику. – Везде и ото всех.

Отлично поговорили, теперь в добрый путь.

– Я не собираюсь ждать ещё один год, – разворачиваюсь и намыливаюсь свинтить быстрее, чем жалкая скупая слеза украсит мою щеку, а голос предательски сорвётся на высокие частоты.

– Ну и куда ты, Рит? В обход пойдёшь что ли? – До тренера докатывается волна моего настроя. Умолять и просить милостыню я не планирую. Нет, так нет.

– А вы мне разве оставили выбор поступить иначе, тренер? Я в первую очередь пришла к вам. Я не любительница перепрыгивать головы ближних своих, – не прекращаю движения. Иду и вбрасываю на ветер слова, вдруг до него долетит малая часть из них. – Ещё обязательно встретимся.

Уже подумав, что уйду в полной тишине, сзади раздаётся обессиленный голос.

– Завтра, – говорит, кажется, с поднятыми руками, – отцовский мотоцикл будет ждать тебя в гараже. Только не опаздывай.

Я облегчённо выдыхаю. Он сдался, чем сильно осчастливил меня. Всё-таки одна неугомонная слеза успевает скатиться по моей щеке.

– Спасибо вам, тренер, - быстро лепечу у выхода, взглянув на тренера, а у самой такой визг в ушах, громче звука сирены стоит.

– Ты отца благодари. Ему удаётся даже там на небесах мне по шапке настучать. Вы оба точно сведёте меня в могилу раньше времени, – слышится явное недовольство собой. Поступился, и ему это не нравиться. Что точно не могу сказать о себе. Мне радостно, что я возвращаюсь в семью.