Бестужев-Рюмин - Борис Григорьев

19 октября 1740 года Бирон вступил в свои права регента над наследником русского трона и в ближайшие 17 лет должен был безгранично и единолично править Россией. Сын конюха или мелкого дворянина, получивший это право исключительно через доступ в постель к овдовевшей в первые же дни замужества Анне Иоанновне, стал повелителем крупнейшей в мире империи! Его официальный титул теперь гласил: светлейший герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский.

За помощь в возведении Бирона в регенты Бестужев-Рюмин получил награду деньгами в сумме 50 тысяч рублей. На заседаниях Сената временщик являлся в сопровождении двух кабинет-министров: Бестужева-Рюмина и Черкасского.

Одним из первых дел Бестужева-Рюмина как кабинет-министра было предложение ускорить переговоры с англичанами, и Финч немедленно установил с ним контакт. На этой почве у Алексея Петровича сразу начались столкновения с Остерманом, который, несмотря ни на что, добился того, чтобы продолжение переговоров с Финчем было снова поручено одному ему. В колоде Бирона карта напористого кабинет-министра Бестужева-Рюмина оказалась слабее козырей хитрого и многоопытного царедворца вице-канцлера Остермана. Да и кабинет-министром Алексей Петрович был ещё не опытным.

Регентство Бирона между тем сразу вызвало недовольство не только в кругах, близких к Анне Леопольдовне и принцу Антону-Ульриху, но и в гвардии и армии. Бирон дал указание произвести аресты некоторых офицеров и чиновников, попытавшихся было вступить в сговор с Антоном-Ульрихом, и Бестужев-Рюмин усердно помогал ему в этом. Историки сообщают, что зачинщиков заговора, Преображенских сержантов Алфимова и Ханыкова, выдал конногвардеец Камынин[38]: он донёс о них Бестужеву-Рюмину, а тот — Бирону.

Факт, конечно, неприятный и никоим образом не украшающий нашего героя. Но с другой стороны, чисто формальной, Алексей Петрович действовал в предупреждение заговора против законно выбранного регента и, как кабинет-министр, всего лишь выполнял свой долг. Вознесённый наверх волей Бирона, он был должен держаться за него обеими руками.

Вместе с Бестужевым-Рюминым усердствовал и другой кабинет-министр — Алексей Михайлович Черкасский, который, как мы помним, первым подал идею о регентстве Бирона. Черкасский, получив информацию о «непозволительных речах» о временщике, вышедших из уст служащего ревизион-коллегии подполковника Пустошкина, тоже пошёл к Бирону и сделал на него донос. Не самым лучшим образом повёл себя при этом и сын знаменитого канцлера Петра I граф М.Г. Головкин. Все ненавидели и презирали Бирона, но все его боялись и усердно исполняли его приказы.

Всех недовольных и ропщущих арестовали и подвергли пыткам, чтобы выявить сообщников. Принц Брауншвейгский подвергся грубым преследованиям со стороны Бирона, был лишён всех воинских званий и посажен под домашний арест. Бирон начал третировать родителей наследника престола и угрожать им заменить царевича Ивана Антоновича другим, голштинским наследником или, как его прозвала почившая в Бозе Анна Иоанновна, «чёртушкой», а то и собственной персоной.

Оправдывая действия Бирона в отношении принца Антона Ульриха, А.П. Бестужев в беседе с Й.С. Петцольдом говорил, что принц напрасно надеялся на помощь венского двора. Все его друзья и сторонники окончательно устранены, «и вообще можно сказать, наше дело твёрдо». С принцем, по его словам, поступили не так уж и жёстко — могло быть хуже: «Он отец императора, но вместе с тем и его подданный. Пётр I подал пример, что вправе сделать отец против бунтующего сына, то же и наоборот и совершенно логично прилагается и к настоящему случаю…»

И далее Бестужев продолжал: «…Я рисковал головою и не имел ни минуты покоя в первые три дня после кончины императрицы, потому что я русский народ знаю: по первому толчку он в состоянии что-нибудь предпринять, но потом… переходит к совершенному послушанию. Вот почему ещё при жизни императрицы я изготовил манифест о регентстве… и сейчас же можно было приводить к присяге, прежде чем беспокойные головы имели время что-нибудь затеять. Если посудить, как велико само по себе это событие и как значительно народонаселение столицы, то нечего удивляться, что нашлось несколько недовольных; надобно удивляться одному, что не оказалось их более. Теперь для общего единения остаётся делать одно: награждать благонамеренных и строго наказывать тех, в которых будет замечено дурное направление».

Вряд ли эти слова были произнесены от сердца. Вряд ли Бестужев плохо знал русский народ — он просто лукавил или льстил себе надеждой. Недовольных избранием Бирона было слишком много, и последующие события опровергли оценку кабинет-министра: сначала обескураженный русский народ «перешёл к послушанию», а потом стал резко высказываться против временщика. А поведение Бестужева перед иностранным дипломатом вполне понятно: раз сел в одну лодку с Бироном, греби и спасайся вместе с ним! «Бестужев думал или, по крайней мере, хотел заставить думать, что опасность для Бирона прошла, потому что первая вспышка неудовольствия была потушена в самом начале, — справедливо замечает Соловьёв. — Вспышка была потушена, потому что недовольные не нашли себе вождей, но недовольных оставалось очень много, недовольно было всё общество, весь народ».

По всей видимости, в этот период ни одно решение регента не принималось без совета с Бестужевым-Рюминым, включая громкие манифесты о прощении неуплаченных недоимок, широкой амнистии ссыльным и осуждённым, о запрете роскоши для дворян и о попечении армейских рядовых.

В России на какое-то время воцарилась тишина. Казалось, что регент справился с ситуацией, и можно было торжествовать победу. Тем не менее судьба регентства была обречена, потому что самый сильный и властный, а возможно, и самый тщеславный человек в империи, фельдмаршал Миних, слово и вес которого в значительной степени определили это регентство, почувствовал себя оттеснённым от кормила власти регентом и его братьями, а потому и оскорблённым. Этот немец явно рассчитывал занять при Анне Леопольдовне первое место в государстве.

29 августа 1740 года был днём тезоименитства принца Иоанна Антоновича. Тезоименитство праздновалось тогда не менее пышно, чем день рождения, но вот бедному принцу и тут не повезло: его тезоименитство совпало с тезоименитством покойного прадеда и соправителя Петра I — царя Ивана Алексеевича. Возникла проблема: которую дату следовало отмечать? В решении этой «головоломки» вместе с Оракулом-Остерманом и Минихом принимал участие и кабинет-министр Бестужев-Рюмин. Троица решила передвинуть поминовение царя Ивана Алексеевича на 28 августа, но праздник тезоименитства живого наследника трона Иоанна Антоновича всё равно был «смазан». Как пишет Кургатников, никто не был приглашён во дворец, ни музыки, ни веселья, ни банкета устроено не было.