Ваал - Роберт Маккаммон

С пронзительным криком, от которого у нее запершило в горле, сестра Розамунда метнулась из спальни в коридор. Сбегая в развевающейся рясе по лестнице, она вдруг заметила внизу других сестер. Они шептались, бросая на нее удивленные взгляды.

Она остановилась, чтобы успокоиться, и тотчас ухватилась за перила, чтобы не упасть: ее вдруг затошнило. «Я схожу с ума? — подумала она. — Я схожу с ума?» Она так крепко сжимала перила, что на руках проступили вены и стало видно, как кровь бежит по ним к ее бешено бьющемуся сердцу.

9

Следующие несколько недель сестра Розамунда избегала мальчика, не в силах быть рядом с ним — в памяти сразу всплывало улыбающееся лицо Кристофера, венчающее тело ребенка.

Иногда, даже во время уроков истории или в часовне, ее вдруг охватывала неудержимая дрожь. Однажды это случилось во время ужина; она уронила поднос, тарелки побились, и осколки разлетелись по полу. Все чаще и чаще она ловила на себе осторожные, любопытные взгляды коллег.

Она позвонила родителям, чтобы хоть что-нибудь узнать о Кристофере, однако те уже несколько лет ничего о нем не слышали. Оставался единственный человек, с которым можно было связаться, брат Кристофера в Детройте. Но, набирая номер детройтской справочной службы, сестра Розамунда вдруг бросила трубку. Она не была уверена, хочет ли узнать о судьбе Кристофера; возможно, правда доконала бы ее. Она хотела и боялась узнать и по ночам ворочалась в постели, простыня и одеяло становились влажными от пота.

Возможно, я все-таки ошиблась, без конца повторяла она себе в ночной тиши. Да, она отвернулась от Кристофера, когда он нуждался в ней. Теперь давняя ошибка связала ее по рукам и ногам. Кристофер был прав: она тогда бежала и, что самое скверное, с самого начала знала об этом. Она хотела укрыться от суровых атрибутов реальности, спрятаться где-нибудь, где угодно, и до последнего вздоха цепляться за свое убежище.

Теперь она стала понимать, как ей не хватает интимной стороны любви. Она тосковала по сильным и нежным рукам, ласкавшим ее на смятой широкой постели в его квартире; ей хотелось вновь очутиться в его объятиях, чтобы он, зарывшись лицом в ее волосы, нашептывал ей, как прекрасно ее тело. Она тосковала по физической близости почти так же сильно, как по самому Кристоферу. До чего несправедливо, думала она, отказывать себе в том, что так необходимо! Теперь она чувствовала себя чужой и одинокой среди строгих черных одеяний, в атмосфере благочестия. Неожиданно она оказалась окружена уродами, которые так же отрекались от себя, отказывали себе во всем. Посмей сестра Розамунда признаться, какие мысли ее одолевают, ей ответили бы суровой отповедью и, вероятно, отослали бы к отцу Робсону.

Я еще молода, твердила она по ночам. Здесь я состарюсь до срока и до конца жизни буду носить черную сутану и прятать от всех свои чувства. О Боже, Боже, это несправедливо.

Каждый новый ускользающий день напоминал ей об ушедшем безвозвратно; она пыталась забыться, с головой погружаясь в работу и коротая свободное время в одиночестве, за книгами, но не могла подавить растущие сомнения и чувство неуверенности. Каждое утро она готовилась увидеть в зеркале паутину крохотных морщинок под глазами, обнаружить сходство с пожилыми сестрами, для которых не существовало жизни вне стен приюта. Вскоре сестра Розамунда стала есть у себя в комнате и отказываться от участия в маленьких развлечениях — празднованиях дней рождения, коллективных просмотрах фильмов. И наконец усомнилась в справедливости Высшего Судии, которому понадобилось запереть ее здесь, как красивое холеное животное в клетке, сгноить в этих унылых стенах.

Однажды утром, после урока истории, когда отпущенные ею ученики вереницей потянулись на следующий урок, в класс вошел отец Робсон и плотно притворил за собой дверь.

Сестра Розамунда сидела за учительским столом и смотрела, как он идет к ней. Итак, подумала она, все-таки… Отец Робсон улыбнулся, и она принялась сосредоточенно раскладывать на столе листки с контрольными работами.

— Доброе утро, сестра Розамунда. Вы заняты?

— Сегодня мы писали контрольную.

— Да, я вижу. — Он огляделся и посмотрел на стенд, где висели детские рисунки: выставка, посвященная Томасу Джефферсону. На одном из портретов волосы у этого уважаемого государственного мужа были зеленые, а зубы черные. На доске отец Робсон увидел написанные рукой сестры Розамунды вопросы к теме «Американская конституция». Неровный почерк, налезающие друг на друга буквы, строки, взбирающиеся от середины доски к верхнему ее краю говорили о стрессе. Он мысленно отметил это обстоятельство.

— А знаете, я в свое время очень интересовался историей. Создавал в начальных классах всевозможные исторические кружки, даже удостоился нескольких наград педагогического совета. Мне всегда была интересна история древнего мира — зарождение цивилизаций и тому подобное. Захватывающий предмет.

— Боюсь, дети к нему еще не совсем готовы.

— Что ж, — согласился он, — может быть.

— Я очень занята, — напомнила сестра Розамунда. — Через несколько минут у меня урок.

Отец Робсон кивнул.

— Могу я поговорить с вами? Всего минуту.

Она не ответила.

Он стоял перед ней, пока она не подняла глаза. Поймав ее взгляд, он сказал:

— Сестра Розамунда, вас что-то беспокоит?

— С чего вы взяли?

— Я не утверждаю , что вас что-то беспокоит, — мягко заметил он. — Я только спросил. Некрасиво отвечать вопросом на вопрос.

— На свете много некрасивого, — проговорила она и сразу опустила глаза.

Отец Робсон уловил сарказм в ее голосе и понял, что беспокойство сестер относительно ее поведения в последние недели не беспочвенно.

— Нет, — возразил он. — Я так не думаю. Вы не хотели бы об этом поговорить?

— Вы путаете меня с детьми. Вас кто-то просил поговорить со мной? Отец Данн?

— Нет. Я заметил резкую и внезапную перемену в вашем поведении. Все заметили, даже дети. И мне захотелось узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь.

— Нет, — решительно отрезала она. — Не можете.

— Что ж, ладно, — сказал он. — Простите, что побеспокоил. Еще один вопрос, и я уйду. Вы помните наш разговор о Джеффри Рейнсе?

Она оторвала взгляд от бумаг, и отец Робсон заметил, что ее лицо на несколько секунд побелело. Это встревожило его.

— Прошу прощения, — сказала сестра Розамунда после минутной паузы. — Я совсем забыла, что вы просили меня присмотреть за ним.

— Нет, нет, ничего страшного. Я понимаю. У вас и без того довольно работы. К тому же взять на себя ответственность за этого ребенка следовало бы мне.