Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Митра покосился на меня и, очевидно, не обнаружив особого сходства с Шивой, недоверчиво хмыкнул. Впрочем, и я в тот момент не видел в нем частицы божественной сущности, хоть и очень старался.

— Ты, когда лежал в кустах, звал нас на помощь? — неожиданно спросил риши.

— Нет, я впервые вас увидел здесь, в пещере… увидел и подумал, что я уже в подземном царстве. — Мы похожи на ракшасов? — не очень любезно поинтересовался я.

— Да нет, я просто не переношу эти каменные своды. Ваша пещера наполнена смятением, тоской и болью…

— Пещера чиста — сказал риши, наполнено твое сознание.

— Может, старик, ты и прав… А чего мне радоваться? После того, что мы учинили в деревне, меня ждут жуткие плоды кармы. Наверное, в следующей жизни будут одни муки и унижения… Воплощусь каким-нибудь зачуханным вайшьей и буду прислуживать. (Это он так себя унижал!)

— Карма создается человеком, — заметил я.

— Ничего подобного! — почти огрызнулся Митра. — Сам посуди: нападая на беззащитных крестьян, я нарушал запрет убивать безоружных. Отказавшись — изменил своему господину, нарушил клятву верности, предал товарищей. Ну вот, и созрели быстренько плоды кармы, ведь кшатрии не прощают измены… Далеко уйти мне не дали. Мои бывшие товарищи, посланные вдогонку, рубили меня с остервенением…

— … Порожденным нечистой совестью, — добавил риши. — Они знали, что губят свою карму и ненавидели тебя, себя, раджу, да вообще весь мир. Будь они поспокойнее, ничто бы не помешало им довести дело до конца.

— И лучше бы я погиб! Смерть в бою не так страшна, как эта нескончаемая пытка позором. Я предал дхарму кшатрия, изменил своему долгу… (А ведь только что стенал, что погубил карму убийством!)

Учитель покачал головой:

— Это твой раджа нарушил дхарму властелина. В народе верят, что от царя исходит священная сила, оберегающая государство от бед и воин. Эта же сила изливается на поле боя и ведет доблестных воинов к победе. Но раджа, обративший свою силу во зло против подданных, не может почитаться ими. Твое сердце отвратилось от него раньше, чем разум, но именно это спасло тебя не только от смерти, но и от кровавого следа пролитой невинной крови, который протянулся бы за тобой из воплощения в воплощение…

Учитель не успел договорить. Под горой раздались крики, послышалось бряцание оружия. Я выскочил на каменный карниз и, посмотрев вниз, увидел отряд всадников с длинными копьями, на которых ветер трепал пыльные флажки. Впереди отряда на могучем коне сидел, задрав голову, человек в роскошных одеждах и блестящем шлеме. Я услышал, как за мной скорее выдохнул, чем сказал Митра:

— Это же сам раджа… А я безоружен.

— Что вам надо? — крикнул я всадникам.

— Мне надо моего слугу, заслуживающего смерти, — ответил пышно разодетый всадник.

И тогда из пещеры вышел Учитель. Прищурившись, он мгновение смотрел на раджу, словно оценивал его силы, а потом сказал:

— Взойди к нам.

И, о чудо, воин бросил поводья своим телохранителям и, спустившись с коня, неспешно стал подниматься ко входу в ашрам.

Они встретились на каменном карнизе: риши в простой серой накидке, ниспадающей с плеч до обутых в сандалии ног, и повелитель в пурпурном плаще с вычурной золотой застежкой и золоченом шлеме с огромным изумрудом над сурово сведенными бровями. На бронзовых латах сияли символы власти, самоцветами был украшен его пояс и рукоять длинного меча. Даже короткая белая юбка всадника была расшита золотыми нитями. Держался он надменно и властно.

— Отдай мне моего слугу, — вновь сказал раджа, встав, широко расставив ноги, напротив Учителя.

— Вашего слуги больше нет, — ответил риши, — вы его убили. Теперь есть мой ученик, но дваждырожденные учеников не отдают.

Раджа грозно сдвинул брови, и его лицо словно опалило гневом:

— Здесь повелеваю я.

Признаться, мне стало жутко в этот момент, глядя на могучего воина в сияющих латах, но по-прежнему спокойно стоял перед ним Учитель, смиренно сложив руки на посохе. Лишь ярче вспыхнули глаза угрожающим тайным огнем. Я впервые видел отблеск гнева на лице дваждырожденного и устрашился. В деревне риши просто поглядел на кшатрия, и тот лишился жизни. Этот рассказ брата Нанди я хорошо помнил. Думаю, что и радже об этом чуде уже поведали. Поэтому он держался крайне осторожно.

— Мы, повелители полей брахмы, — громко и внятно сказал риши, — не подчиняемся никому. Наша сила проникает всюду, и ни щитом, ни молитвой не спасешься от нее. Приведи хоть тысячи воинов под стены ашрама, и все равно от невидимой стрелы падешь именно ты.

Могу поклясться, что на лицах воинов, окружающих раджу, я ясно увидел облегчение. Думаю, что они до этого опасались, как бы раджа не захотел испытать способности риши на ком-нибудь из них.

Зато сам раджа перестал спесиво кривить рот, а посмотрел прямо в глаза риши с некоторым недоумением. Но гордость еще могла толкнуть его на безумный шаг. Я буквально увидел, на какой тонкой нити висят наши жизни.

Учитель улыбнулся одними глазами и жестом руки пригласил раджу сесть на циновку, которую торопливо вынес один из слуг ашрама.

— Оставьте нам жизнь, о повелитель людей, — неожиданно смиренно сказал Учитель.

И раджа сразу овладел собой. К нему вернулась уверенность, а заодно и благодушное настроение. Это я тоже ощутил так же ясно, как перемену ветра. Он уселся на циновку, скрестив ноги, и кивнул головой.

— Ладно, забирайте кшатрия, нарушившего дхарму. Нам он противен. Владейте теперь его жизнью, но уходите с моих земель вы и ваши ученики.

Учитель ответил низким поклоном. Правда, мне на мгновение показалось, что он как бы нисходит к низко сидящему радже для того, чтобы лучше слышать его слова.

— Укажи мне область, полностью подчиненную твоей воле, и мы уйдем из нее, — смиренно сказал Учитель.

— Всем известны мои земли, мои деревни, — сказал раджа и вдруг, посмотрев в глаза, полные понимания и сочувствия, помедлил, задумавшись, может быть, впервые в своей жизни. — Но деревни бунтуют… Воины, — он оглянулся на телохранителей и красноречиво пожал плечами, — они служат за золото и, как я вижу, могут предать. Семья?… Боюсь, в унаследованной от отца земле не найдется и клочка, полностью подвластного моей воле…

Раджа поднялся с циновки и с презрительной улыбкой оглядел землю, которая простиралась под его ногами.

— Я понял тебя, дваждырожденный, живи, где хочешь.

Больше не говоря ни слова, раджа спустился по каменным ступеням, вскочил в седло и, хлестнув коня плеткой, поскакал прочь от ашрама. За ним, уставив копья в небо, гремя доспехами, устремились его воины. Учитель тяжело вздохнул и провел ладонью по лицу, словно стирая пыль. Потом обернулся ко мне и вышедшему из пещеры Митре:

— Ты останешься здесь. Залечишь раны, отдохнешь, потом сам решишь…

— Мой путь кшатрия…

— Пока ты не очень на нем преуспел… Может быть это указание богов, что тебе пора попробовать иной путь.

Учитель помедлил, потом качнул головой, словно отметая какой-то соблазн:

— Будешь жить с нами. В этом для тебя будет больше смысла, чем в махании мечом в малярийных джунглях…

Митра попытался протестовать, но Учитель уложил его на циновку, и через мгновение послышалось ровное дыхание спящего.

Я пошел в свою келью и бросился в сон, как в теплую воду лесного омута.

Утром мы с учителем и слугами, пришедшими из деревни, начали наводить порядок в пещере. Вернее, Учитель указывал, а мы собирали дрова для очага, мыли каменный пол и натирали его коровьим навозом, заливали масло в светильники. Митра, праздно лежа на циновке, поинтересовался, чем это так мерзко воняет. Ему, видите ли, не понравился запах навоза. Но зато босым ногам не холодно ходить по полу, натертому этим самым навозом. К тому же, когда корова питается свежей чистой травой, ее навоз пахнет свежескошенным сеном и никак не может оскорбить обоняние даже тех, кто живет при дворце. Я объяснил это Митре, но он все равно морщил нос. Во время еды он заявил, что от ячменных лепешек и родниковой воды протянет ноги. Впрочем, надо признать, что на его стенания ни я, ни Учитель не обращали особого внимания. Правда, по разным причинам. Глубокого внутреннего покоя Учителя, похоже, вообще ничто не могло поколебать. А я настолько был переполнен сожалениями о несбывшемся, что жил, как в полусне. Учитель мало разговаривал со мной в те первые дни в обители. Он учил меня обрядам, призванным укрепить волю и развить душевную чуткость, а помимо этого старался измучить меня работой. Потом я понял, что именно это и было проявлением милосердия. Усталость в считанные дни освободила меня от всех острых переживаний, вернув способность жить быстро-ускользающими мгновениями настоящего.

Прошло несколько дней и наша жизнь наладилась. Боль моей утраты утихла. Зарубцевались раны и на теле Митры. Учитель попросил его помогать нам по хозяйству.