Хмельной транзит - Ксения Васильевна Бахарева

проверят… Какая разница? Все равно не жить нам вместе. Не люблю я тебя, — Юленька с надменным равнодушием поправила пышную прическу.

— Врала, значит?

— Нет, спасалась… Как и ты. Отпусти по-хорошему. Мне война не нужна.

— Собаку оставь, — тяжело вздыхая, прошептал Илья Ильич, понимая, что Юленька во многом права, прения продолжать бессмысленно.

Отпустив на волю молодую парочку, Ледогоров обнял любимого пса, все это время наблюдавшего за происходящим из угла кабинета, уложив крупную морду на лапы. Затем хозяин уткнулся в его густую шерсть и беззвучно зарыдал от бессильного отчаяния. Казалось, только одно единственное живое создание способно было на всеобъемлющее сопереживание и сочувствие, поскольку отныне прокурору понятен стал смысл переломного момента в жизни.

Круги дыма

Последние несколько робких шагов в следственный изолятор дались Нелли нелегко. Вот недоверчивый контролер, изучающий скучную серую фотокарточку в ее паспорте, узкий коридор, утыканный ржавыми решетками, прибитый деревянный потертый стул, черный пузатый телефон с толстым шнуром на столе, а перед ним грязная, некогда прозрачная, перегородка с дырочками посередине, чтобы лучше слышать того, кто оказался по ту сторону закона. Сейчас он придет, муж, которого, как выяснилось намедни, она совсем не знает… Для всех он широкоплечий красавец с ослепительной улыбкой, прекрасный семьянин, непьющий к тому же. Много лет ей завидовали все разведенные коллеги и ни разу не бывавшие замужем прокуренные напористые телевизионные дамы. Порой Нелли и сама себе завидовала.

Когда девушке едва исполнилось восемнадцать, она вдруг собралась замуж за богемного избранника, с которым была знакома пару лет. Андрей слыл модным художником в определенных кругах, писал картины скрупулезными мазками в стиле постимпрессионизма. С длинными непослушными волосами и такой же бородой, он порой напоминал девушке Лешего из сказки, которого, к счастью, она никогда не боялась. Андрей завораживал невиданными экстравагантными картинами, суждениями о притягательной зарубежной жизни с ее яркой рок-н-ролльной музыкой, волюнтаристски воспевая тамошнюю свободу, но более всего поражала, интриговала и притягивала его принадлежность к популярному в то время движению хиппи. Это там, на загнивающем западе в субкультуре хиппи складывался культ минимальных человеческих потребностей. Своим видом они подчеркивали отрицание норм официальной культуры, пропагандируя аскетический образ жизни, без собственности и каких-либо благ цивилизации. В СССР свободолюбивое движение во многом копировало длинноволосых бунтарей, с той лишь разницей, что протестовать против войны во Вьетнаме никто из них не собирался. То и дело в мастерскую Андрея наезжали странные хипповые гастролеры в стильных дорогих джинсах с расписанными самострельными холщовыми сумками через плечо, распущенными длинными волосами, украшенными разноцветной повязкой, бисерными браслетами на руках. Люди эти, называвшие себя сторонниками системы, как настоящие цветы жизни наслаждались собственной свободой не только во внешнем виде. Они спокойно покуривали травку, раздевшись до нижнего не самого прекрасного и чистого белья на пляже, из горлышка попивали недорогой портвейн, напевали чуждые советскому гражданину песни под акустическую гитару, и самое главное, читали запрещенную самиздатовскую литературу. Нелли нравилось путешествовать с Андреем автостопом по бескрайним просторам СССР, носить железные массивные кулоны и фирменную джинсовую одежду, подпевать в свободолюбивом хоре незнакомому англоязычному мотиву, однако системным человеком она стать не желала. С интересом наблюдая, как в этом необузданном обществе вели себя подобные люди, в том числе и немногочисленные девушки, целуясь и обнимаясь со всеми подряд, сама показывать нижнее белье не стремилась, более того, всякий раз стыдливо краснела при виде откровенного неглиже девушки-хиппи, словно сама раздевалась.

Однажды, в преддверии яркого заката, на берегу моря московский хиппарь, называющий себя Сеня Скорпион, размахивая смоляными кудрями и бутылкой дешевого вина, читал строки из своей только что написанной книги о зеленом человечке, живущем в круглой зеленой комнате, питаясь исключительно зеленой спиртосодержащей жидкостью. Вокруг Сени клубились сизые круги дыма, от которых по округе разносился запах марихуаны, сидевшая рядом длинноволосая Валентина скинула с себя свитер, обнажив поначалу примитивное совковое белье, а потом и набухшие соски, и принялась в засос целовать соседа с бесконечно длинными и потому завернувшимися темно-синими ногтями, похожими на лакированные когти тигра. Вдруг налетел ветер, а вместе с ним и группа местных гопников. Нелли и сообразить не успела, как Андрея и всех остальных системных хиппи сдуло, а на пляже остались лишь она да целующаяся парочка. Она попыталась встать, но одним долговязым гопником была сбита с ног и схвачена за распущенные волосы. Сколько времени ее волочили по песку, и каким образом рядом оказался широкоплечий незнакомец по имени Саша, она не знала, только тот моментально разогнал пятерых гопников, улыбнулся и произнес:

— Где же ваши защитники?

— А они — пацифисты, ни с кем не воюют, и поэтому сбежали, — рассмеялась благодарная Нелли, отряхивая задранный от волочения сарафан.

Вот так девушка познакомилась со своим будущим мужем, в одночасье разуверившись в богемном образе жизни, Андрее и системных свободных людях с длинными волосами, подражающих западному движению хиппи. Вскоре выйдя замуж за своего спасителя, мужественного спортсмена Александра Соловьева, Нелли много лет чувствовала себя как за каменной стеной, родив двух очаровательных двойняшек. И только события последней недели перевернули все вверх дном.

Саша присел напротив, приветливо улыбнулся, нежно дотрагиваясь рукой до полупрозрачной испачканной перегородки в комнате для свиданий следственного изолятора. Плохо побритый и не совсем свежий, но все такой же сильный, уверенный в себе и невозмутимый.

— Привет, Солнышко, как ты? Как девочки?

— Здравствуй, все хорошо… Ты ничего не хочешь рассказать? — с места в карьер нахмурила брови Нелли.

— Что рассказать? Не волнуйся, скоро меня выпустят. У них ничего нет.

— Выпустят или посадят, какая разница? Я еще раз спрошу: ты ничего не хочешь рассказать? — с нажимом повторила женщина, нервно кусая губы и акцентируя на слове «ничего».

— Что ты хочешь услышать? — Соловьев пристально всматривался в надменный и в то же время обиженный взгляд жены.

— К примеру, где ты работаешь, откуда берешь деньги.

В ходе такого короткого свидания из уст супруги вырвались ехидные колкости, очевидно, от тупой безысходности.

— В инкрустированной шкатулочке на полке. Деревянной такой, с олимпийским мишкой на верхней крышке… — теперь уже из себя стал выходить подследственный. — Аааа… Я понял, с какого перепугу капитан Корнеев во время следствия свидание с женой разрешил. Чтобы расколоть меня! Иди домой, Солнышко, не волнуйся, все будет хорошо, — и непонятно было, чего больше в этих словах, прозвучавших для них двоих, словно спасительная мандра: успокоения, убежденности либо упрямства.

— Ты не понял, Саша, мне это очень важно знать, — чуть слышно прошептала женщина, глотая непрошеные соленые слезы.

— Потом, все потом. Не смогу все объяснить сейчас.