Город без полиции - Анна Малышева

И вдруг мир, окружавший ее, странным образом переменился. Таня даже не успела сообразить, в чем заключается эта перемена, так быстро все произошло. Внезапно солнечный свет сменился зыбкими зеленоватыми сумерками, в ушах повис странный протяжный гул, а ноздри забило что-то едкое, ледяное... Руку на щиколотке она ощутила мгновением позже и тогда же, еще не начав бороться, поняла, что кто-то схватил ее за ногу и утягивает за собой на глубину. Первым порывом было закричать, но, к счастью, Таня сдержалась – иначе в легкие хлынула бы речная вода. Она инстинктивно сжалась, перестав дышать, и забила руками, задергала свободной ногой... Думать она не могла, все мысли раздавил тошнотворный страх не умеющего плавать человека, которого окунули в воду с головой, но где-то краем сознания не переставала надеяться, что глупая шутка закончится, ее отпустят, и она вынырнет к свету и воздуху... Потом закружилась голова, что-то тяжелое и очень холодное сдавило ей грудь, и, дергаясь из последних сил, уже глотая воду, Таня с ужасающей очевидностью осознала, что шутка зашла слишком далеко и она сейчас умрет. Зеленая тьма вокруг стала еще гуще, а гул в ушах превратился в оглушительный звон... Она не уловила границы, за которой все исчезло, как не улавливает пациент на операционном столе момента, когда начинает действовать общий наркоз.

Зато возвращение к жизни запомнилось ей во всех деталях. Ее одолевала безудержная рвота, изо рта хлестала холодная речная вода, девушка лежала животом на чьих-то коленях, точнее, висела на них, как мокрая тряпка. Вокруг слышались возбужденные голоса, наперебой зовущие ее по имени, а у нее не было сил поднять голову и просипеть им, что она тонула вовсе не по собственной вине, что среди них сейчас стоит тот человек, который безжалостно утаскивал ее под воду. Когда же ее окончательно привели в себя и дали выпить водки – кто-то успел сбегать за ней в магазин на станцию, – истории с утоплением никто не поверил. Таня настаивала, доказывала, под конец начала скандалить и требовать вызвать милицию, и ее успокоил только Паша, единственный, кого она считала вне подозрений. Он высказал версию, что Таню попросту перепутали с кем-то, а этот кто-то умел плавать и продержался бы под водой сколько угодно, вот шутка и затянулась до опасного предела.

– А теперь тот, кто так пошутил, просто боится признаться, – заключил он, обнимая дрожащую Таню, которая инстинктивно к нему прижималась, ища тепла и защиты. – И правильно боится, потому что за такие шутки морду бьют! Скажи спасибо, что вынырнула, наплюй и забудь!

Наплевать и забыть Таня так и не смогла, однако делать было нечего, найти обидчика оказалось невозможным. После ее «воскрешения» компания быстро рассыпалась, все вернулись в Москву порознь, и уже на другой день восстановить точный состав присутствующих на пикнике никто не мог. Для Тани это приключение знаменовало наступление нового этапа жизни. Она перестала доверять ближайшим подругам (ведь они были на пикнике и входили в состав подозреваемых), стала с осторожностью относиться к незнакомым людям, но главное – Паша внезапно сделался для нее самым близким и надежным человеком. А ведь он ее даже не спас, лишь оказал первую помощь на берегу и вынес первый натиск ее истерики! Позже Таня сама не могла объяснить, чем был вызван такой прилив нежных чувств, возможно, это была своеобразная реакция на пережитый стресс, нечто вроде защиты от страха смерти... Но уже через три дня после происшествия на даче девушка забрала вещи, заявив родителям, что будет жить у своего парня, и переехала на квартиру к Паше, точнее, к его приятелю, который так кстати уехал на заработки за границу...

– Черт! – внезапно и очень громко выпалила Таня. – Вот же черт!

От неожиданности Ольга нажала на газ, и машина едва вписалась в поворот. Таня подпрыгнула на сиденье и схватилась за ручку двери:

– Останови, слышишь?! Останови немедленно! Каристос еще не проехали?!

– Какого... – Ольга выругалась, свернула джип на обочину и затормозила. – Что ты так орешь?! Мы не едем в Каристос, сувениры купишь завтра в аэропорту!

– Мне надо в полицию, – заявила Таня, лихорадочно роясь в сумке. – В полицию и позвонить мужу... Или наоборот, дай сообразить...

– Что случилось? – У Ольги вытянулось лицо, она видела, что ее спутница вне себя от волнения. – Ты решила рассказать им про черепашку? А я тебе не советую! Пойми, если бы тот человек хотел, он бы сам сто раз рассказал все в полиции. Ты можешь его подставить, ясно же, как он этого боится! Сперва попробуй с ним увидеться!

– Да не собираюсь я никого подставлять, пусть прячется, если боится! – в сердцах воскликнула Таня. – Тут дело серьезное, я знаю, как найти этого Михаила!

– Уверена? – Ольга повернулась к ней и пристально заглянула в глаза: – И правда, дело серьезное... Вспомнила фамилию?

– Я знаю адрес его московской квартиры, жила там целый год с Пашкой! Он оставил ему ключи, попросил присматривать за имуществом, вот мы и присматривали! Я спала на его диване, мылась в его ванне, смотрела его телевизор, только вот лично познакомиться не удалось! Ну ничего! Фамилию и прочие радости мне сообщат в паспортном столе!

– Что же ты молчала?! – Ольга даже задохнулась от нахлынувших чувств. – А... Как же на него не вышли четыре года назад, когда твой Пашка пропал?! Что, до паспортного стола не добрались?! Запрос в Грецию по поводу этого Михаила, и он бы живо рассказал, какого дьявола несчастного парня понесло на Эвию!

Вместо ответа Таня только застонала, вцепившись пальцами в волосы. Истина, открывшаяся перед ней, была такой очевидной, что теперь ей хотелось выть оттого, что прежде она ее не замечала. Ольга ударила по самому больному месту. «Четыре года назад, когда мы все пытались вспомнить хоть что-нибудь об этом афинском Пашкином друге, я, тупая корова, твердила, что ничего о нем не знаю, и даже не сопоставила простых фактов! Уже год жила в квартире „друга, который уехал на заработки“, и не врубилась, что это за друг такой! Да уж, лицом к лицу лица не увидать!»

– Умоляю, замолчи, – пробормотала она, не слушая гневных вопросов и упреков Ольги. – Я и так хочу повеситься. Не сообразила, не поняла, упивалась горем и, видно, отупела! А потом разозлилась на Пашку, вышла замуж и решила все забыть! Как подумаю, что его могли найти еще четыре года назад, так просто, только руку протянуть!

– Ну ладно, – видя ее искаженное лицо, та слегка сбавила тон. – В конце концов, спасти Пашу все равно бы не смогли. Что случилось, то случилось, просто этот Михаил уже четыре года сидел бы в тюрьме. Так значит, едем в полицию?

– Не знаю. – Колеблясь, Таня опустила стекло со своей стороны и жадно вдохнула морской воздух. Дорога снова спустилась к побережью и шла вдоль широких песчаных отмелей, по которым важно расхаживали чайки. – Может, лучше сперва все разузнать в Москве, я ведь не помню адреса, где мы жили. Прошло четыре года, у меня все номера вылетели из головы, а так – найду с закрытыми глазами. Узнаю, и сразу тебе позвоню, идет? Чего горячку пороть?

– Дело твое, – пожала плечами Ольга. – Это ведь твоего парня убили, не моего. Конечно, теперь уже все равно, днем раньше найдут этого Михаила, днем позже... Но ты правда позвонишь?

– А ты сомневаешься? – возмутилась девушка.

– Кто знает, – туманно заметила Ольга, трогая джип с места. – Может, решишь не ворошить прошлое?

– Вообще-то его разворошили вы, когда откопали твоего свекра! – отрезала Таня, отворачиваясь и снова глядя на чаек, которые с криками охотились на морских ежей. Выныривая из мелководья с очередным колючим трофеем, птицы разбивали ежей клювами на камнях и жадно выклевывали внутренности. От этого зрелища ее замутило, и она отвела взгляд. – И на этот кладбищенский фильм ужасов еще собираются всей семьей! Тебе не было страшно?!

– Что ты, – философски вздохнула ее спутница, – кто же боится мертвых? Бояться нужно живых.

Дальнейший путь они продолжили в молчании. Когда джип в последний раз спустился с очередного серпантина и вдали на холмах замелькали ветряные мельницы Мармари, Тане показалось, что она уехала отсюда месяц назад – столько она успела пережить за несколько часов этого долгого воскресного дня.

* * *

Толстощекая кудрявая блондинка четырех лет диковато поглядывала на Таню и упорно отказывалась поздороваться с ней по-русски, как ни уговаривала ее мать:

– Зоя, ну ты что, забыла, чему я тебя учила?! Что надо сказать?

– Да не мучай ты ребенка, зачем, – рассмеялась Таня, присев перед девочкой на корточки и заглядывая ей в глаза. Она любила детей, причем пол, возраст, внешность были ей безразличны, ей одинаково нравились все. Над этой ее чертой посмеивался Паша, уверяя, что со временем из Тани выйдет отличная мать-наседка. Иван по этому поводу иронизировал, что его жена хоть в чем-то умеет быть постоянной и серьезной, жаль только, что толку от этого никакого. Таня уже не раз заводила разговор на тему, как бы хорошо было иметь своего ребенка, но муж резонно замечал, что они слишком молоды, ему всего двадцать восемь, ей двадцать пять, так что дети от них не уйдут, а вот карьерный рост – запросто, если они посвятят свою жизнь подгузникам и соскам. Его поддерживала и Танина мать. В отличие от многих матерей, она вовсе не горела жаждой увидеть личики внуков, и веско заявляла, что обзавестись младенцем – на это много ума не надо, а вот суметь его обеспечить, не залезая при этом в карман к бабушке и дедушке, – вот это уже настоящий разговор! «Слушай Ваню, – назидательно повторяла она. – Тебе повезло. Послал Бог толкового мужа, я теперь хоть сплю спокойно, знаю, что он глупостей не наделает и тебе не даст! А вот вышла бы ты за своего Пашку, похоронила бы себя заживо!»